Страница 38 из 96
Когда Альберт влюбился в одну из секретарш Гитлера, Мартин, заподозрив брата в попытке таким образом усилить свое влияние на нацистском Олимпе, с помощью интриг расстроил их планы о свадьбе. Когда же Альберт в конце концов женился на вдове погибшего на войне офицера, Мартин выразил свое неудовольствие тем, что невестка не соответствует его представлениям о нордической внешности германки. И вообще презрительно называл Альберта «гардеробщиком» фюрера. [190]
В 1938 году Борман купил для Гитлера дом в Мюнхене на Принцрегентплац — точнее, фюрер жил там на правах частного арендатора. За картины, которыми Гитлер украсил стены своего жилища, из фонда были выплачены огромные суммы. Впоследствии эти средства были списаны по статье «оказание помощи музеям», и остается открытым вопрос, сколько же денег поступило в распоряжение музеев на самом деле. Впрочем, Борман не имел непосредственного отношения к выбору обстановки: хозяин выбирал, а он платил. Борману было безразлично, чьи это творения — Макарта, Шпитцвега или товарища по партии Зиглера, которого даже нацисты в насмешку называли «мастером германской лобковой волосяной растительности».
Казначею Шварцу независимость «сторожевого дракона» стала костью в горле. В конечном счете через его руки проходили все платежные документы рейхсляйтеров, и ему не составляло труда проследить расходы, осуществленные помимо партийного бюджета. Возмущению Шварца не было предела: «Понятия не имею, откуда они получают такие средства. Там моих аудиторов даже на порог не пускают».
Ничто не мешало Борману при желании расширить свой штаб, поскольку он мог платить сотрудникам из «Фонда Адольфа Гитлера». Шварц был уже не в состоянии держать Гитлера в узде, когда тому требовались колоссальные суммы на те или иные проекты, ибо Борман без колебаний отчислял фюреру необходимые средства. Заняв посредством аншлюса Австрию, Гитлер торжественно пообещал гауляйтеру Линца превратить город, в котором прошла значительная часть его молодости, в столицу, ни в чем не уступавшую Вене, и высказал намерение возвести для нужд партии великолепное здание и огромный зал для конференций [191] и митингов. Во время одной из застольных бесед Борман сам предложил оплатить строительство за счет средств фонда. Однако Шварц решил взять на себя финансирование этих проектов, и фюреру не пришлось воспользоваться предложением Бормана. Тем не менее он оценил готовность рейхсляйтера в любое время предоставить необходимые средства.
Этот эпизод еще раз показывает, что Борман по собственному усмотрению мог распоряжаться миллионами марок. Однако, вообще говоря, он предлагал деньги, которые предназначались именно для Гитлера. Из-за чего же поднялась суета? Чем вызвана высокая оценка фюрером его предложения выделить деньги? Тем, что этот проект был в ту пору любимым детищем фюрера? Или Борман просто прочитал в глазах Гитлера страстное желание видеть рядом с собой людей, мечтавших по первому слову взяться за воплощение его идей?
Во-первых, Гитлер придавал особое значение тому эпизоду, поскольку возникла ситуация, позволявшая ему вновь столкнуть лбами своих верноподданных. Хитроумный Борман, сделав опережающий ход, заставил ввязаться в дело и раскошелиться прижимистого Шварца, отстаивавшего свои позиции не только номинального, но и фактического казначея партии. Спровоцировав Шварца, Борман сэкономил для Гитлера огромную сумму партийных денег на счетах фонда (а этими деньгами фюрер мог пользоваться, не спрашивая согласия скупого казначея), в очередной раз доказав свою личную преданность, надежность и талант финансиста.
Во-вторых, Гитлер в достаточной мере полагался на Бормана и верил, что его личный банкир сумеет расшевелить Шварца и сохранить деньги хозяина. Он не утруждал себя консультациями с Борманом в тех случаях, когда хотел воспользоваться средствами фонда, — ему стоило только приказать. [192]
В марте 1938 года у Бормана и вовсе не оставалось времени на осуществление проекта «Кельштейн». Возведение чайного домика на скале с крутыми каменистыми склонами доставило ему немало хлопот. Рейхсляйтер торопился закончить строительство ко дню рождения фюрера — в самом факте строительства этого здания сюрприза не было, ибо Гитлер горел желанием поучаствовать во всех проектах Бергхофа. Приятным подарком должно было стать сказочно быстрое возведение объекта. От внимания Бормана не ускользнуло, что, кроме всего прочего, следовало обеспечить возможность безопасного подъема в плохую погоду, и в качестве дополнительного сюрприза он решил в самой скале прорубить шахту для лифта. Изучив местность вместе с архитектором Фиком и специалистом по строительству дорог Тодтом, Борман утвердил план, в соответствии с которым ответвление дороги уходило в тоннель, приводивший к вместительному подъемнику, на котором фюрер вместе с гостями мог подняться к приютившемуся на скале домику.
В первой половине судьбоносного 1938 года, когда началась экспансия третьего рейха, у Бормана почти не осталось времени на завершение строительных проектов, поскольку уже в январе Гитлер вызвал его в Берлин, где правительство приступило к подготовке ряда официальных акций. Главнокомандующего сухопутными силами генерала Вернера фон Фрича обвинили в гомосексуализме (по-видимому, это обвинение на самом деле было беспочвенным), а министр обороны Вернер фон Бломберг скомпрометировал себя женитьбой на женщине более низкого происхождения. Своих постов лишились также министр иностранных дел Константин фон Нейрат, несколько послов и около дюжины генералов. Номинальный [193] начальник Бормана Рудольф Гесс, напротив, получил повышение, прибавив к званию рейхсминистра титул «министр без портфеля» — под тем предлогом, что исполнял «важные государственные обязанности в качестве заместителя фюрера».
Пару дней спустя стало ясно, что повышение соответствующим образом увеличило влияние самого бюро и штабсляйтера: на встрече Гитлера с австрийским канцлером Куртом фон Шушнигом присутствовал не Гесс, а Борман, исполнявший на переговорах отнюдь не обязанности мажордома. Научившись с полуслова понимать пожелания фюрера, Борман был последователен во всем вплоть до мелочей, стараясь помочь Гитлеру застращать визитера. Рейхсляйтер НСДАП не только посадил в приемной двух генералов свирепого вида, но и устроил так, чтобы Шушниг постоянно чувствовал присутствие австрийских национал-социалистов, которых он преследовал и многим из которых приходилось скрываться в Германии. В тренировочных лагерях в горах Баварии проходили обучение несколько тысяч австрийских национал-социалистов, обеспеченных хорошим жильем, питанием, формой СА и денежным довольствием. Эти отряды входили в состав «Австрийского легиона», финансирование которого производилось исключительно за счет средств борманского «Фонда Адольфа Гитлера».
Комитет Гесса выступил инициатором кампании в защиту национал-социалистов соседнего государства, которую министерство Геббельса умело превратило в мощную пропагандистскую волну. Кроме того, поднаторевший в придворных интригах Борман привлек — к великому удовольствию уроженца Австрии Гитлера — нескольких австрийцев к руководству строительными работами в Оберзальцберге и поручил сотне бойцов одного из отрядов «Австрийского легиона» охрану Бергхофа, которую прежде обеспечивали [194] подразделения СС. Естественно, Шушниг чувствовал себя так, словно попал в логовище льва.
Следовало упредить задуманный Шушнигом плебисцит, и 12 марта 1938 года Гитлер отдал приказ о вступлении в Австрию. Этот день в дневнике Бормана отмечен записью: «Вылетел в Мюнхен вместе с фюрером». В десять часов утра они уже приземлились в аэропорту Обервейзенфельда и на окрашенном в защитно-серые тона грузовике отправились в Мюльдорф-на-Инне, в штаб седьмого армейского моторизованного корпуса. А в полдень корпус выступил в поход на австрийский городок Браунау, в котором родился Гитлер. Пограничные шлагбаумы уже подняли, позволяя германским войскам беспрепятственно продолжать движение под трезвон церковных колоколов и приветственные крики многотысячных толп, немало мешавших продвижению колонны: потребовалось четыре часа, чтобы преодолеть по шоссе девяносто километров до Линца. К тому времени, когда с балкона городской гостиницы Гитлер обратился к австрийцам с первой речью, уже совсем стемнело. На следующий день газеты старательно перечисляли имена представителей партийной элиты, стоявших рядом с фюрером в столь исторический момент. Однако имя Бормана в этом списке не упоминалось. Никто не заметил его и два дня спустя, когда Гитлер, окруженный многочисленной свитой, с высокого балкона венского императорского дворца произнес речь перед расплескавшимся внизу морем восторженных сторонников, заполнивших площадь и прилегавшие улицы и зачарованно внимавших словам кумира. Несмотря на свой высокий ранг, Борман умудрился остаться в тени: он хорошо понимал подоплеку событий «ночи длинных ножей», знал, сколь плохую службу сослужила популярность многим лидерам НСДАП, и не допускал появления каких-либо намеков на свою значимость в глазах широкой общественности, чтобы [195] не давать пищу ревнивой подозрительности беспощадного вождя.