Страница 37 из 96
В феврале 1937 года Борман издал инструкцию, предписывавшую воздерживаться от приема в партию представителей духовенства, дабы предотвратить опасность распространения внутри движения бесцельных дискуссий на отвлеченные темы. Настоящая же причина тому открылась лишь на следующий год: Борман издал внутрипартийный декрет, в котором возвестил о начале войны против христианства, [185] провозгласив национал-социалистскую идеологию единственно истинной верой. Партийным лекторам отныне не стоило утверждать, что жизнь после смерти является монополией церкви (происходившее на этом свете было объявлено прерогативой партии), «поскольку о потусторонней жизни попы знают не больше нас». Отныне священников следовало называть не «слугами Бога», а «служащими церкви» или «церковными чиновниками», ибо работа в церкви отныне не считалась служением Богу. За клиром более не признавалось лидерство в области духовной, поскольку партийная доктрина отвергала гарантии церкви на спасение души в мире ином.
Внутри самой партии Мартин ввел обязательные для исполнения положения. Во второй половине июля 1938 года он распространил приказ (с грифом «Разглашению не подлежит»), запрещавший назначать священников на ответственные посты в партии. Тех из них, кто уже занимал такие должности в национал-социалистской благотворительной организации или в системе отрядов СА, следовало смещать постепенно, подыскав сначала достойную замену. Вскоре вышел приказ, вообще запрещавший принимать в ряды НСДАП служителей церкви и истово верующих» граждан и предписывавший исключать таковых из партии.
Стараясь дискредитировать духовенство, Борман настойчиво раздувал громкие скандалы по малейшему поводу. Следуя примеру своего предшественника Гинденбурга, Гитлер оказывал честь каждой матери, родившей десятого ребенка, объявляя себя крестным отцом малыша. От внимания Бормана не ускользнуло, что эта традиция связана с христианским обрядом крещения. В ноябре 1937 года он направил официальное письмо адъютанту фюрера Вильгельму Брюкнеру (хотя встречался с ним ежедневно), в котором указывал, [186] что духовенство по-прежнему оказывает воздействие на бытовом уровне на членов партии и прочих граждан, отрекшихся от церкви, и привел в качестве примера обычай объявления крестных родителей, изначальный смысл которого связан с обрядом крещения. Адъютант немедленно распорядился изменить форму бланков президентской канцелярии, которая занималась ведением соответствующей документации. Однако Брюкнер не отличался сообразительностью и упустил смысл замечания. Через два месяца на глаза Борману случайно попал бланк новой формы, в котором прежний пункт «Дата крещения» трансформировался в «Дата крещения, если таковое планируется или уже состоялось». Подивившись глупости человеческой, Борман направил адъютанту второе письмо, в котором совершенно определенно сформулировал свое требование: «Полагаю, пункт о крещении следует изъять из всех видов стандартных бланков, документов и анкет».
В ноябре 1938 года этот вопрос по-прежнему оставался открытым! Пришлось Борману писать третье официальное письмо Брюкнеру. Между прочим, он мог в любую минуту получить одобрение у самого фюрера. Объяснение простое: на всякий случай рейхсляйтер собирал материал, свидетельствовавший о том, что адъютант утратил былую хватку и расторопность. И действительно, наступил момент, когда Борман пустил в ход эти аргументы.
Пожалуй, одним из наиболее ярких эпизодов борьбы Бормана против конкурентов стало его участие в завершающем акте расправы придворной своры с Ханфштанглем. Верный соратник Гитлера, у которого тот укрывался после провала «пивного путча», долгие годы оказывал фюреру нацистов поистине [187] неоценимые услуги. Он ввел Гитлера в круги высшего света и крупнейших промышленников, пожертвовал на нужды движения все свое состояние, благодаря своим личным связям с иностранными журналистами обеспечивал благосклонные отзывы во многих печатных органах за рубежом. Но фюрер не любил находиться в положении должника и не терпел прямых советов ни от кого — даже от самых верных друзей. Борман лучше других умел облечь советы и рекомендации в форму уточняющих вопросов слуги, радевшего за наилучшее исполнение воли господина, или в форму «предложений по реализации приказов фюрера». В таких формулировках первенство всегда отдавалось Гитлеру, подчеркивалось его неоспоримое право на окончательное решение, а сам Борман неизменно оставался в роли верного и безропотного паладина, который якобы даже в мыслях не смел претендовать на решение вопросов из разряда «высших сфер».
Ханфштангль был осторожен, хорошо понимал, что не следовало давать пищу болезненной подозрительности Гитлера. Однако и он допускал промахи, вышел из фавора, после чего неизменно утрачивал позиции. К тому же он много знал о прошлом фюрера по тем временам, когда у того был один-единственный выходной костюм, отнюдь не «с иголочки». В числе его недоброжелателей наиболее крупной фигурой был Герман Геринг, опрометчиво давший Ханфштанглю возможность удостовериться в своей причастности к поджогу рейхстага.
Борман предложил шефу люфтваффе несложную операцию с целью устранения опального руководителя службы по связям с иностранной печатью. Во время беседы с фюрером Геринг намекнул, что пора направить Ханфштангля в охваченную войной Испанию «для налаживания работы журналистов». Гитлер сразу ухватился за это предложение, неопределенно [188] заметив, что полет в Испанию на самолете и прыжок с парашютом в зоне военных действий — предприятие небезопасное. Поистине они понимали друг друга с полуслова!
Однако план не сработал. Ханфштангль хорошо знал коварство фюрера и способности его приближенных. Он давно заметил, что злой рок преследует тех, кто когда-либо имел несчастье стать доверенным исполнителем «щекотливых» поручений Гитлера или слишком много знал о его прошлом. Так, тихо и бесследно исчезли все личные охранники, служившие у фюрера до прихода к власти, а также офицеры тайной политической полиции полка, в котором Гитлер служил при императоре Вильгельме.
Получив приказ о командировке в Испанию, Ханфштангль понял, что медлить нельзя, и бежал из Германии. В партии распространили слухи, будто он испугался совершенно невинной шутки. Со своей стороны, Борман предпринял попытку уговорить его вернуться, ведь Ханфштангль многое знал о партийных секретах. Мартин написал Пуцци письмо, выдержанное в добром тоне снисходительного начальника (ведомство Ханфштангля находилось в подчинении бюро Гесса), пообещав сразу по его возвращении в Германию вернуть долги прошлых лет, забыть прежние неурядицы и даже возместить затраты на вынужденное пребывание за границей. Однако попытка Бормана использовать в качестве приманки деньги потерпела неудачу. Ханфштангль вернулся в Германию только после окончания войны.
К 1936 году, когда началась наиболее бурная часть его карьеры, Мартин Борман фактически полностью утратил все связи с родственниками. Его младший брат Альберт, тоже принадлежавший к ближайшему [189] окружению Гитлера, занимал менее влиятельное положение, находясь в подчинении рейхсляйтера Филиппа Бухлера, возглавлявшего личный секретариат фюрера (впоследствии на этом посту его сменил Альберт Борман). Боссы НСДАП находили младшего брата исполнительным, способным, честным и эрудированным. Лишенный личных амбиций, он был одним из немногих приближенных фюрера, кто наивно полагал, что служит большому доброму делу, и не преследовал корыстных целей.
В 1938 году Гитлер зачислил Альберта в группу личных адъютантов, которые подчинялись только фюреру. По праву старшего брата Мартин считал себя вправе командовать младшим и воспринял обретенную Альбертом независимость как угрозу своему влиянию вообще. Постепенно Альберт стал сближаться с Гитлером и порой противодействовал стремлениям Мартина. Естественно, тот увидел в младшем брате серьезного соперника.
В Оберзальцберге, в Берлине и в прочих местах, где располагались руководящие центры, пути братьев часто пересекались, но, сталкиваясь порой несколько раз в день, они не проявляли теплых родственных чувств, ограничиваясь сухими вежливыми приветствиями. Все знали, что они разговаривали друг с другом только в случаях, когда того требовали служебные обязанности.