Страница 2 из 12
Ближайший контекст «Колыбельной» Лебедева-Кумача — Дунаевского — их же «Песня о Родине», «Песня о Сталине», «Песня о Каховке», «Марш водолазов», «Марш моряков-пограничников» и другие маршеобразные хиты середины 1930-х[18]. Так торжественно гарантированному Сталинской Конституцией 1936 года «праву на труд» (статья 118) законодательно сопутствует «право на отдых» (статья 119), а в медиально-песенном пространстве — «право на сон».
В следующем 1937 году кинорепертуар страны обещал пополниться фильмом, уже самим своим названием декларировавшим идейную востребованность колыбельного жанра. Из газетной заметки в «Известиях» в октябре 1937 года советские граждане могли узнать о том, что
Московская студия Союзкинохроники закончила работу над новым полнометражным фильмом «Колыбельная» (режиссер — орденоносец Д. Вертов). Это — документальный фильм о счастливой советской женщине. Мать, убаюкивая свою девочку, поет ей песню:
Слова песни написаны поэтом-орденоносцем Лебедевым-Кумачом. Композиторам братьям Покрасс удалось написать прекрасную музыку, полную лирики и теплого чувства.
Весь фильм построен как кинопоэма. Мать думает о будущем своей девочки, перед которой будут открыты все дороги, жизнь которой обеспечена законом о человеческом счастье — Сталинской Конституцией.
Фильм «Колыбельная» должен выйти на экраны к 20-й годовщине Великой пролетарской революции[19].
Фильм Дзиги Вертова (Д. А. Кауфмана), как и было обещано, вышел на экраны, но, вопреки сочувственному анонсу «Известий», был в прокате всего пять дней. Причины запрета «Колыбельной» до конца не ясны. Печатно о них не сообщалось, а официальные упоминания о самом фильме были неизменно положительными. Песня Лебедева-Кумача на музыку братьев Покрасс звучала в радиоэфире и после запрета фильма, ее текст включался в песенные сборники[20]. На сегодняшнего зрителя «Колыбельная» производит впечатление навязчивого гипнотизирования и маниакального напора, близкого к фашистским фильмам Лени Рифеншталь. Документальное киноповествование микширует у Вертова сцены счастливого материнства и самозабвенного женского движения, показанного при этом буквально и психотично — как стремление женщин из разных уголков Союза всеми способами добраться до Москвы. Под бесконечно повторяющуюся мелодию маршеобразной колыбельной участницы этого марафона преодолевают всевозможные географические препятствия — пустыни и заснеженные перевалы, реки и леса — и пользуются всеми возможными способами передвижения — пешком, бегом, вплавь, на корабле, на тракторе, на верблюдах, на велосипедах, с помощью парашюта, поездом и т. д. Торжественный итог пути становится ясен при достижении Москвы — Всесоюзной женской конференции под патронажем Сталина. Теперь эмоции не сдерживаются, и их апофеоз соразмерен безграничной благодарности достигших своей цели женщин-делегаток.
Трудно сказать, что именно не понравилось Сталину в фильме Вертова. Возможно, что это был перебор с визуальным рядом: в мельтешении женских лиц и фигур присутствие Сталина наводит на двусмысленные аналогии — выражение «отец народа» приобретает здесь излишний буквализм, возможный уже потому, что, будучи фактически единственным мужским персонажем фильма (и во всяком случае — центральным персонажем), Сталин «появляется только в окружении женщин, и каждое такое появление сменяется кадром нового ребенка — новой девочки»[21]. Гаремные ассоциации приходят на ум почти всем критикам, писавшим о «Колыбельной»[22]. Спорить с тем, что Вертов излишне рискованно «распространил патерналистскую метафору на сферу сексуальной мощи отца народов»[23], трудно, но можно принять и более слабую версию того же предположения — нежелание Сталина излишне «одомашнить» свой образ в глазах зрителей и дать им лишний повод к обсуждению его собственной (непростой) семейной жизни (смерти жены в 1932 году, взаимоотношений с детьми от первого и второго брака — Яковом, Василием и Светланой). Патерналистские метафоры в области идеологии, как показывает история, редко требуют приватных референтов. Но, возможно, дело было и в другом обстоятельстве. Кинохроникальный вождь предстает у Вертова в неприглядной очевидности: с оспинами на лице, волосатыми ноздрями и слуховым аппаратом в ухе, а Сталин, насколько это известно, не был поклонником портретных откровений[24].
Что бы ни послужило поводом к запрету фильма, сам Вертов о причине этого запрета так ничего и не узнал (но зато поторопился написать письмо начальнику Главного управления кинофотопромышленности Борису Шумяцкому, известному пропагандисту массовизации кинематографа[25], с требованием «расследовать, чья рука протянула свои когти к горлу фильма, кто участвовал в покушении на фильм и аннулировал наше стремление показать его широко и открыто»)[26]. Вместе с тем, будучи вольно или невольно вынужденным извлечь уроки из своей неудачи, Вертов, судя по всему, не сомневался в правоте выбранного им в данном случае стиля и его жанрового определения. Снятый им двумя годами позже киножурнал «СССР на экране» (1939) объединил три сюжета: выставку русских шалей, выборы в Чечне и грузинскую песню «Сулико», исключительно ценимую, согласно общему мнению, Сталиным[27]. Советские радиослушатели могли слышать «Сулико» едва ли не ежедневно, одно время этой песней начинался радиодень. Любопытно, однако, что и эта песня (на слова А. Р. Церетели и музыку Варинки Церетели в обработке А. Мегрелидзе) в мелодическом отношении представляет собою тоже колыбельную[28], хотя тематически речь в ней идет о вечном сне:
Кинорассказ о социальных успехах, достигнутых в СССР, снова таким образом оказывался соотнесенным с колыбельной песней — пусть и не столь жизнеутверждающей, как в фильме 1937 года, но зато любимой самим Сталиным и уже потому поющейся не на упокой, но во здравие. В том же 1939 году на экраны страны вышел фильм Эдуарда Пенцлина «Истребитель», давший жизнь песне «В далекий край товарищ улетает» (слова Е. Долматовского, муз. Н. Богословского) и той же — на этот раз мелодически суггестивной — метафоре сна, объединяющей исполнителей и слушателей:
17
Полный текст см.: http://songkino.ru/songs/cirk.html#2.
18
См., например: Песни для хора без сопровождения: Муз. И. Дунаевского, тексты B. И. Лебедева-Кумача. М.: Музгиз, 1937; Сборник песен советских композиторов. Л.: Искусство, 1938; Массовые песни: Для пения (соло, хор) без сопровождения. Л.: Музгиз, 1938.
19
Фильмы к Октябрю // Известия. 1937. 15 октября. С. 4; первая публикация текста Лебедева-Кумача: Правда. 1937. 23 сентября.
20
Покрасс Дм. Я., Покрасс Д. Я. Колыбельная песня из кинофильма «Колыбельная»: Для голоса и ф-п. М.: Искусство, 1938. Вошла в сборники В. И. Лебедева-Кумача «Книга песен» (М., 1938), «Моим избирателям» (М., 1938), «Избранные песни» (М., 1939), «Избранные стихи и песни» (Киров, 1947) — В 1947 году в докладных записках министра кинематографии И. Г. Большакова и начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова на имя A. A. Жданова о присвоении Вертову звания заслуженного деятеля искусств РСФСР фильм «Колыбельная» расценивался в ряду других вертовских фильмов как «выдающееся произведение советской кинематографии», фильм, вызвавший «исключительный резонанс в мировой печати» (Кремлевский кинотеатр, 1928–1953: Документы / Отв. сост. K. M. Андерсон, Л. В. Максименко. М., 2005. С. 789, 790).
21
Нусинова Н. Семья народов. (Очерк советского кино тридцатых годов) // Логос. 2001. № 1 [http://www.ruthenia.ru/logos/ number/200i_i/200i_i_0i.htm].
22
См. также: Drubek-Meyer N. Op. cit. S. 29–51; Amzoll S. Kampf um den ungespiel-ten Oktober: Porträt des sowjetischen Dokumentarfilmers Dsiga Wertow // UTOPIE kreativ. Heft. 79 (Mai 1997). S. 66–73 [http://www.rosalux.de/cms/filead-min/rls_uploads/pdfs/79_Amzoll.pdf]; Murasov J. Die Frau im Zeitalter ihrer kine-matographischen Reproduzierbarkeit… S. 221–246.
23
Добротворский C. Тело власти // Добротворский С. Кино на ощупь. СПб., 2005. С. 337–338.
24
Hülbusch N. D. Djugasvili der Zweite: Das Stalin-Bild im sowjetischen Spielfilm (1934–1953) // Personality Cults in Stalinism / Personenkulte im Stalinismus / Hrsg. von К. Heller, J. Plamper. Gottingen: V&R unipress, 2004. S. 207–238.
25
Шумящий Б. Кинематограф миллионов. М., 1935.0 Шумяцком и его взглядах на кино как искусство для масс: Taylor R. Ideology as Mass Entertainment: Boris Shu-myatsky and Soviet Cinema in the 1930th // Inside the Film Factory: New Approaches to Russian and Soviet Cinema / Ed. by R. Taylor, I. Christie. London; New York, 1991. P. 193–217.
26
РГАЛИ. Ф. 2091. On. 2. Ед. xp. 426. Л. 84–84 об. Цит. по: Цымбал E. B. Самоидентификация личности и востребованность художника в XX веке: братья Кауфманы // Вестник института Кеннана в России. 2004. Вып. 5. С. 71.
27
О музыкальных пристрастиях Сталина и, в частности, о том, что он охотно слушал пластинку с записью «Сулико» (по свидетельству А. В. Белякова) см. в подборке мемуарных материалов на сайте: http://stalin.su. С конца 1930-х годов «Сулико» включалась в состав сборников популярных песен и печаталась отдельными изданиями: Сулико (Душенька): Грузинская песня. Для хора с аккомп. чонгури. М.:Музгиз, 1938; Сулико (Душенька): Грузинская песня. Слова А. Церетели. Запись А. В. Мегрелидзе. Перев. Т. Сикорской. Для хора с ф-п. Л.: Музгиз, 1938; Массовые песни: Для пения (соло, хор) без сопровождения. Л.: Музгиз, 1938; Сборник массовых песен / Сост. С. А. Затеплинский. Л.: Гос. муз. изд-во, 1939; Сборник песен советских композиторов: Для трио: Мандолина, балалайка и гитара с пением. М.: Гос. муз. изд-во, 1939; Церетели А. Р. Сулико. (Грузинская песня): Для 3-х гол. хора без сопровождения. Ворошиловск: Орджоникидзенская правда, 1940; Мегрелидзе А. В. Сулико (Душенька): Грузинская песня. Для хора и ф-п. М.: Музгиз, 1948.
28
О пении колыбельной на мотив «Сулико» см. в воспоминаниях: Батурин Е. На Бичевской тропе // Батурин Е. Избранные рассказы 2005 [http://www.interlit200i.com/baturin-pr-4-2.htm].