Страница 72 из 96
Переводчиком был назначен профессор Икома, преподаватель немецкого языка в Токийской школе иностранных языков, и оставался им на протяжении всего процесса по делу Зорге. Описывая Йосикаву того времени, Икома пишет о его моложавой внешности, однако добавляет: «Он уже успел приобрести многие из характерных черт прокурора идеологического департамента и на допросах с большим мастерством чередовал жесткие и мягкие подходы в отношении к подследственному. Похоже, что и сам Зорге до некоторой степени восхищался им».
Как мы видели, в полицейском участке Ториизака Зорге продержали совсем недолго. Первая стадия расследования — допросы в полиции — началась в следственной тюрьме, которая была частью тюрьмы Сугамо, расположенной в северном пригороде Токио.
В течение первых нескольких дней Особой высшей полиции под руководством Йосикавы и других прокуроров не удалось вытянуть из Зорге никаких признаний того, что он работал на Советский Союз или Коминтерн, ибо Зорге с самого начала подтвердил, что занимался сбором секретной информации, однако настаивал, что работал на германского посла, а не на русских, и потому снова и снова требовал свидания с генералом Оттом.
Утверждение, что он шпионил для Отта, было изобретательным и остроумным и, в конечном итоге, не таким уж неправдоподобным. Возможно, Зорге мог питать слабую надежду, что его требование будет удовлетворено. Но даже если и так, его позиция все равно по-прежнему оставалась уязвимой, но уже не отчаянной. Он знал, что приближается война на Тихом океане. Фактически было уже твердо решено, что очень скоро Япония станет сражаться бок о бок с Германией против Англии и Голландии. Но если, что казалось весьма вероятным, Япония поднимет оружие не только против Англии и Нидерландов, но и против Соединенных Штатов, будут ли Гитлер и Муссолини соблюдать свои обязательства по Пакту о тройственном союзе? Объявят ли они войну Америке? Таков был главный вопрос, который Япония не уставала задавать себе и своим союзникам по оси.
И Зорге непременно должна была приходить в голову мысль, что в тот момент, когда их отношения с Америкой были близки к разрыву, японцы не будут так глупы, чтобы рисковать оскорблять германское посольство. Арестовать важного германского корреспондента, занимающего полуофициальный пост в германском посольстве, — это одно, а вот отказать германскому посольству в любых контактах с ним — это совсем другое.
Зорге был арестован 18 октября, в субботу утром. Наступил понедельник, но по-прежнему не было ни намека на то, что ему позволят встретиться с Оттом или с кем-либо еще из посольства, и с каждым часом росла мучительная вероятность того, что следователи говорили правду, утверждая, что у них имеются убийственные доказательства против арестованного. В чем бы ни признались Одзаки и Мияги и какой бы документальный материал ни был найден в их домах, все можно было отнести к разведданным, собранным для посла Отта. Слабыми звеньями, с точки зрения Зорге, были Клаузен и Вукелич — особенно первый. Очень многое зависело от того, обнаружен ли радиопередатчик Клаузена, и если да, то где. По словам одного из источников, Клаузен стал давать показания сразу в день ареста, 18 октября. Йосикава, однако, вспоминает, что Клаузен признался во всем лишь «на третий или четвертый день после ареста». Другими словами, во вторник 21 октября или в среду 22 октября[114].
В заявлении, подготовленном, когда следствие в полиции подошло к концу, Клаузен, говоря о Зорге, заметил, что это был «человек, который не смог выдержать некоторых условий».
«Я считаю, поскольку это очевидно, что после ареста он сказал все. Если бы в момент ареста он остался твердым коммунистом, он придержал бы язык и не говорил всего».
Нет сомнения, что полиции удалось убедить Клаузена, чтобы подвигнуть и его рассказать все, что Зорге сразу сознался во всем, как только его арестовали. Но представляется маловероятным, что Макс Клаузен нашел бы в себе смелость добровольно делать подобные высказывания, если бы сам он не оказал не более, чем символическое сопротивление следователям в период, последовавший сразу после его ареста. В таком случае вполне возможно, что он молчал до 22 или 23 октября. Что же касается Вукелича, то сохранившиеся скудные данные дают основание предполагать, что он сознался во всем после Клаузена.
Прокуроры хотели получить признание Зорге, в виновности которого они не сомневались — и не без основания, — прежде чем позволить ему встретиться с генералом Оттом. И они действительно сделали все, чтобы такая встреча никогда не состоялась. Однако их заставили. Столкнувшись с кризисом первой величины в отношениях с Соединенными Штатами, новый премьер-министр генерал-лейтенант Тодзио в ответ на прямое обращение германского посла почувствовал настоятельную необходимость убедить министра юстиции позволить Отту увидеться с Зорге.
Тодзио, хотя и не был тогда диктатором, но обладал в то время чрезвычайной властью, поскольку в октябре 1941 года был не только премьер-министром, но и занимал посты министра внутренних дел и министра обороны. Однако чиновники японской юстиции, включая, конечно, и Управление прокуратуры, сформировали, начиная с конца девятнадцатого века, традицию стойкой независимости. Они даже несколько демонстративно не поддавались политическому давлению[115].
Вот эту-то стойкую профессиональную независимость японской юстиции Зорге, к сожалению, недооценил, когда рассчитывал, что соображения дипломатического характера вынудят японские власти принять вмешательство Отта в дело Зорге. Однако Министерство юстиции в Токио никогда не склоняло головы перед Министерством иностранных дел.
Когда впоследствии прокуроры пусть неохотно, но пришли к согласию предоставить Отту возможность увидеться с Зорге, они уже были уверены, что встреча эта должна быть столь краткой и так обставлена формальностями, что утратит всякий смысл.
Прокурор Йосикава вспоминает, какие ограничения должны были соблюдаться во время этой встречи:
«Я установил следующие условия встречи:
(1) Никаких упоминаний о деле, по которому идет следствие.
(2) Я должен присутствовать на встрече.
(3) Продолжительность встречи должна быть ограничена пятью минутами.
(4) Отт должен обращаться к Зорге первым. Его слова должны были переводиться переводчиком на японский. Если я одобрю их, то подниму руку, и тогда Зорге будет позволено ответить».
В своих показаниях перед комиссией по антиамериканской деятельности в Вашингтоне в августе 1951 года и в интервью, данном им в Японии десять лет спустя, Йосикава подтверждал, что Зорге в конце концов признал, что был коммунистическим агентом, и что случилось это 25 октября в субботу, ровно через неделю после его ареста. Более того, Йосикава заявил, что произошло это еще до встречи Зорге о Оттом. Старший коллега Йосикавы, Тама-зава, также утверждает, что свое первое признание («мне и Йосикаве») Зорге сделал в «субботу вечером, через пять или шесть дней после ареста».
Однако первая телеграмма Отта в Берлин, касающаяся дела Зорге и датированная 23 октября, включает следующее утверждение: «Как только это стало возможно, нанес короткий официальный визит Зорге». И это был визит, который японцы описывали как «особый и разрешенный исключительно о учетом дружественных отношений между Японией и Германией».
Отсюда ясно, что встреча Отта с Зорге состоялась не позднее вторника 23 октября. И если верно, что Зорге не признавался ни в чем до 25-го числа, то тогда выходит, что Йосикаву подводит память, когда он утверждает, что сопротивление Зорге было сломлено до прибытия Отта в тюрьму Сугамо. Цитируем Йосикаву:
«Тодзио сказал министру юстиции, что он должен позволить Отту встретиться о Зорге. Случилось это в критический момент — следствие переживало кризис. Я хотел получить признание Зорге до того, как Отт увидится с ним. И Зорге действительно признался во всем этом еще до той встречи».
114
Йосикава в разговоре с одним из авторов.
115
Традиция эта, как все признают, установлена была в ходе знаменитого дела Оцу в 1891 году. В Оцу, близ Киото, на русского царевича, позднее ставшего императором Николаем II, напал и ранил его японский полицейский. Японский кодекс наказаний предполагал, что покушение на жизнь члена японской императорской фамилии карается смертью, но что максимальное наказание за любые другие попытки убийства — пожизненное заключение. Однако японское правительство считало, что полицейский из Оцу должен получить высшую меру наказания, и с этой целью, соответственно, оказывало давление на органы юстиции. Однако это давление было успешно отвергнуто.
Когда руководитель пресс-секций Министерства иностранных дел в Берлине встретился с Осимой в октябре, чтобы обсудить арест Зорге, Осима, указав на независимость суда и его ответственность лишь перед самим императором, не преминул вспомнить о деле Оцу.