Страница 76 из 106
Кстати, в 1974 г. на VI РАСК в Новгород, несмотря на бурные обсуждения, от семинара было рекомендовано сразу десять докладов, в том числе работы М. Казанского («К вопросу о памятниках Пеньковского типа»), Лапшина («Рязано-окские грунтовые могильники»), Томсинского («Погребение с конем Подболотьевского могильника»), Нины Стеценко («Курганы Новгородского края как исторический источник»), Наташи Хвощинской («Длинные курганы уд. Залахтовье»), Наташи Ефимовой («Лепная керамика Городца под Лугой») и др. Правда, по чисто финансовым соображениям удалось поехать не всем, и мне в том числе, хотя в программу конференции был включен мой доклад о лепной керамике Труворова городища, а также совместный с Сергеем Янковским и студенткой МГУ Машей Рыжановской доклад «Археологическое изучение средневекового Пскова».
В 1974/75 учебном году периодичность заседаний Славяно-варяжского семинара в основном сохранялась. Руководителем семинара оставался Булкин, но и Глеб появлялся на заседаниях регулярно. К постоянным участникам семинара с этого времени присоединился Володя Конецкий. Лесман, как и в предыдущие годы, разрывался между кафедрой и Политехом, где он официально учился, Казанский работал над дипломом, а я активно собирал материалы для будущего диплома. Тем не менее пропускать субботние заседания считалось дурным тоном, и споры, начинавшиеся в 75-й аудитории, продолжались на Университетской набережной и Невском проспекте, а завершались, как правило, около Московского вокзала.
Общение с Глебом, который оставался моим кафедральным научным руководителем (внешним руководителем курсовых и будущей дипломной работ в это время уже стал В. В. Седов, в экспедиции которого я работал каждое лето, начиная с 1973 г.), происходило не только и не столько на заседаниях семинара, сколько в коридорах истфака и, главным образом, в истфаковской кофейне. Там же, кстати говоря, проходили и некоторые из лекций Лебедева. Иногда, впрочем, мы приносили кофе на кафедру. Потом, в конце заседания семинара (или после окончания лекции), посуду уносили обратно. Часто кофейня была уже закрыта, тогда посуду оставляли на столике. Надежда Исааковна, легендарная истфа-ковская буфетчица, варившая потрясающий кофе, к этому привыкла и даже не сердилась. Кстати, у нее были особые определения типов кофе: кроме традиционного «маленького двойного» (за 25 коп.), существовали также «кофе как для Глеба» (за 50 коп.) и «кофе как для толстого Сергея», то есть для меня (за 75 коп.). Позднее, уже после того, как я окончил университет, добавился «кофе как для длинного Витаса» (Ушинскаса) — маленький за рубль; этот кофе представлял собой нечто, доведенное практически до сметанного состояния.
В 1974/75 г. в рамках семинара шла подготовка к очередным студенческим конференциям — VII РАСК (Петрозаводск) и XXI ВАСК (Москва). От Славяно-варяжского семинара в Петрозаводск поехали двое: Володя Конецкий с докладом «Средняя Мета в конце I тысячелетия н. э.» и я с докладом о керамике Псковской земли последней четверти I тысячелетия н. э. Тот же доклад я прочитал затем и на ВАСКе, а сразу же после окончания московской конференции улетел на самолете в Псков, где выступил на студенческой конференции Псковского пединститута с докладом о топографии древнейшего псковского посада. В 1974 г. псковский археолог И. К. Лабутина обнаружила под культурным слоем средневекового псковского посада первые захоронения псковского некрополя X в., в том числе камерное. Благодаря этому открытию удалось сформулировать важнейший признак раннесредневекового города — трехчленность его топографической структуры «град + предградье + некрополь», и именно эту идею я в тот год вынес на обсуждение в Пскове. И хотя реакция со стороны псковичей была, мягко говоря, сдержанной, идея, как вскоре выяснилось, упала на подготовленную почву — через несколько лет трехчленность топографической структуры раннесредневековых городов уже воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Ну а оба доклада 1975 г. я включил через год в диплом, посвященный керамике Пскова.
1975/76 учебный год был моим последним годом в Славяно-варяжском семинаре. Дипломное сочинение требовало плотной работы в фондах Псковского музея, поэтому многие заседания семинара я пропустил из-за поездок в Псков. Да и от самих заседаний в памяти мало что осталось. Хорошо помню только обсуждение собственного доклада для XXII ВАСК. В этом докладе я, опираясь на модель колонных и трассовых секвенций Л. С. Клейна, попытался сформулировал идею «культурной стратиграфии» средневекового города. Разумеется, и в докладе, и в дипломной работе зияли обширные лакуны, связанные с низким методическим уровнем раскопок на Псковском городище 1946-1949 гг. Именно эти лакуны вызвали наибольшие споры во время обсуждения доклада на семинаре. На них мне указывали и во время дискуссии в Москве. Более того, именно эти лакуны вызвали во время защиты диплома возражения И. В. Дубова, официального оппонента дипломной работы. Помню, что во всех перечисленных случаях приходилось активно отбиваться от замечаний и возражений. Но, наверное, мне, все же, удалось убедить кафедру (и прежде всего Глеба, мнение которого всегда представляло для меня особое значение) в своей правоте. Во всяком случае по результатам защиты диплом был оценен как отличный, а я получил желанную рекомендацию для поступления в аспирантуру. В аспирантуру я в том же 1976 г. поступил к В. В. Седову (Москва), но это уже совсем другая история.
Выжимка из дипломной работы была, кстати говоря, представлена в качестве реферата при поступлении в аспирантуру, и через несколько лет она была издана в виде статьи в Кратких сообщениях Института археологии. Большинство лакун в статье сохранилось в том виде, в каком они были в дипломной работе. Но как же было приятно, когда во время раскопок на Псковском городище 1977-1978 гг. (а позднее и при раскопках 1983 и 1991-1992 гг.) удалось установить, что практически все лакуны легко закрываются, а результаты новейших раскопок полностью подкрепляют гипотезы, которые были сформулированы еще в дипломном сочинении, выполненном в Славяно-варяжском семинаре.
Платонова Н. Ю.
Из историков в археологи
Историком Древней Руси я должна была стать по призванию. Археологом-русистом сделал меня Славяно-варяжский семинар.
Теперь, спустя почти 30 лет, я понимаю: это было благом. Да, во времена
С. М. Соловьева или С. Ф. Платонова все ключевые проблемы нашей древней истории могли решаться «без археологии», трудами историка-филолога. Но во второй половине XX в. положение изменилось кардинально.
Сегодня очень многие свежие идеи, новые концепции приходят в славистику именно из археологического источниковедения. А раз так — все острее встает проблема профессионализма историка в оценке источников. В наши дни подготовка русиста «без археологии» становится нонсенсом — ничуть не меньшим, чем, скажем, подготовка антиковеда без знания классических языков. К великому сожалению, этот нонсенс пока мало кто ощущает.
Но уж, конечно, 30 лет назад в голове у меня было не это...
В 1973 г. я поступила на 1-й курс истфака ЛГУ. Нашу группу «историков СССР досоветского периода» на студенческом сленге окрестили «феодалами». Прозвище прижилось. В «феодалы» зачислили всех — и энтузиастов Киевской Руси, вроде меня, и поклонников Бориса Годунова, и историков России XIX в. Помнится, никто не выражал недовольства. К «историкам советского общества», которых на курсе было вдвое больше, «феодалы» относились с легким оттенком снобизма.
Моим научным руководителем стал профессор Владимир Васильевич Мавродин, известный историк Древней Руси, последователь Б. Д. Грекова. До того он много лет был деканом истфака, но к моменту моего появления на кафедре начальство успело его сместить. Деканом вместо него стал В. А. Ежов, историк КПСС — весьма энергичный, лощеный советский чиновник, абсолютно ничем не проявивший себя в науке. В разговорах со студентами, упоминая о своем «падении», старик Мавродин, посмеиваясь, иногда изображал пальцами знак «секир башка».