Страница 75 из 106
Но доклады Булкина были, пожалуй, единственными, в которых собственно варяжская проблематика оказалась поставленной «во главу угла». Подавляющее же большинство проблем, обсуждавшихся на заседаниях семинара, к тематике собственно варяжской отношения не имело. Зато активно обсуждались древнерусские памятники (курганы, жальники, поселения, города) и средневековые древности Юга России.
В конце 1971 г. произошло событие, существенно повлиявшее на мои научные интересы. В том году во время раскопок на городище Савкина Горка (проводил эти работы мой отец, а я с большим удовольствием махал на раскопе лопатой и рисовал по вечерам керамику) были найдены несколько фрагментов гончарной керамики с отчетливым ребром на тулове. Происходили находки из слоя XII — начала XIII вв. Вернувшись в Питер и тотально просмотрев в фондах Эрмитажа керамические коллекции из раскопок Грозди-лова в Пскове, я нашел еще несколько фрагментов подобных сосудов. Бико-нические горшки мне в публикациях материалов древнерусских поселений не встречались, так что на одном из заседаний семинара я нарисовал по памяти фрагмент и послал записку Глебу с вопросом — что он об этом думает. На той же записке получил ответ: «Не верьте Вилинбахову».
Первая мысль — а кто такой Вилинбахов. С его работами я тогда еще не был знаком. Пошел в библиотеку, нашел по каталогу несколько статей в разных изданиях, залпом проглотил их и понял — вот оно, то самое объяснение западнославянским элементам в круговой керамике Пскова и Новгорода. А может быть, варяги и вправду не скандинавы, а балтийские славяне? Узнал домашний телефон Вадима Борисовича, позвонил, представился — студент второго курса кафедры археологии. Попросил о консультации. Приехал к нему домой. За чашкой кофе вместе с ним (и, кажется, с его сыном Юрой) долго говорили о балтийских славянах. Уехал от Вилинбаховых с пачкой оттисков, подаренных Вадимом Борисовичем, и с полгода после этого методично читал те работы, на которые Вилинбахов ссылался. Позднее познакомил с Вилинбаховым Юру Лесмана (с которым благодаря семинару у нас установилась близкая дружба, сохраняющаяся до настоящего времени), и мы неоднократно обсуждали самые разные проблемы начальной истории славян и Руси уже втроем.
С Вилинбаховым я позднее и встречался, и перезванивался регулярно, учился у него педантизму в работе с литературой, критичности в оценке историографии. Такое общение сохранялось и после того, как я окончил университет и поступил в аспирантуру в Москве. И хотя Вилинбахов так и не сумел убедить меня в том, что варяги — это балтийские славяне, я остаюсь благодарен ему и за долгие беседы о начальной истории Руси, и за то, что именно он открыл мне мир балтийских славян эпохи Генриха Птицелова и первой волны немецкой экспансии в земли ободритов.
Но я отвлекся. Вернусь к Славяно-варяжскому семинару образца 1971/72 г. В том году Глеб ввел обязательное правило — обсуждать на заседаниях семинара курсовые и дипломные работы, а также доклады, которые предполагалось представлять на региональные (РАСК) и всесоюзные (ВАСК) археологические студенческие конференции. Хорошо помню, как зимой 1971/72 г. на семинаре обсуждались доклады Шуры Айбабина о Перещепин-ском кладе (выжимка из дипломной работы), Сани Семенова о погребении вождя в Соколовском 11-м кургане и Зои Прусаковой о жальниках, подготовленные для IV РАСК, намеченной на весну 1972 г. в Вильнюсе.
Вспоминаю забавный эпизод весны 1972 г. На нескольких заседаниях семинара бурно обсуждался вопрос о возможностях кинофиксации процесса раскопок. Инициировал обсуждение, кажется, Глеб. Было решено на одном из заседаний познакомиться с опытами такого рода работ. Я принес на это заседание свои школьные фильмы — «С лопатой на Воронине» и «Древний Псков раскрывает свои тайны». Естественно, никакого процесса раскопок в них не было — обычные любительские (8-мм) короткометражки по 3-4 минуты каждая. Но я гордился этими фильмами — на фестивале кинолюбителей во Дворце пионеров весной 1970 г. они получили дипломы и были даже представлены, среди прочих, на ВДНХ в Москве. На семинаре же показ вызвал недоумение: а где процесс фиксации?
В том же 1972 г. я на полгода ушел в академический отпуск и вернулся к занятиям в семинаре только в начале 1973 г., отстав от своего курса. Заседания вел в это время по преимуществу Булкин. Из студенческих докладов на семинаре хорошо помню только выступление Сани Семенова, рассказывавшего о разомкнутых ровиках у степных курганов Подонья, а также свой доклад о западно-славянских элементах в керамике Пскова X — начала XI вв. Обсуждение этих докладов проходило в рамках подготовки к V РАСК, планировавшейся на весну 1973 г. в Могилеве.
Косвенно с деятельностью славяно-варяжского семинара 1972/73 г. связана забавная история, которая произошла со мной в Московском университете. В конце декабря 1972 г. отцу надо было срочно ехать в командировку в Москву, и я упросил его взять меня с собой: хотелось посмотреть керамику из Гнездовского могильника. Перед поездкой консультировался с Булкиным, и он посоветовал мне обратиться за помощью к Тамаре Пушкиной, с которой мы еще не были знакомы. Приехали с отцом в Москву, пришли на истфак МГУ. Как раз в это время на истфаке поздравляли с 70-летием зав. кафедрой археологии А. В. Арциховского, так что отец остался на чествовании, а я пошел на кафедру археологии. Там нашел Пушкину, представился, сослался на Булкина и объяснил, что мне нужно. Пушкина раскрыла шкафы, в которых стояли склеенные и догипсованные сосуды, и разрешила рисовать все, что меня интересует. Но, когда часа через полтора я собирался уходить, она сказала: «Ты все-таки подойди прямо сейчас к Авдусину и попроси у него разрешения посмотреть материалы. Он не откажет, а сделать это надо».
Ну, надо так надо. Я отправился искать Авдусина. Нашел аудиторию, в которой он принимал у первокурсников экзамен по основам археологии, и встал в очередь. Когда вошел в аудиторию, Авдусин, не поднимая глаз от ведомости, указал мне на стул и спросил: «Что Вы знаете о первой земледельческой культуре Сибири?» Я рассказал все, что знал о таштыкской культуре. «Отлично. Вашу зачетку». «Даниил Антонович, извините, но я не экзамен пришел сдавать. Я приехал из Ленинградского университета и прошу Вас разрешить мне посмотреть керамику из Гнездовских курганов». Тут Авдусин первый раз поднял на меня глаза и спросил: «Чей вы ученик?». «Булкина», — честно ответил я (в тот год моим руководителем числился Василий, а не Глеб). Таким образом я, кажется, оказался единственным участником Славяно-варяжского семинара, получившим пятерку на экзамене у Авдусина. Очень жалел, что с собой не было зачетки. Ну а керамику Гнездова Авдусин мне посмотреть разрешил и вообще был очень любезен.
В 1973/74 учебном году состав участников семинара сильно обновился: на еженедельных субботних встречах кроме постоянных участников семинара прошлых лет стали регулярно появляться учившиеся на один-два курса позднее меня Володя Лапшин, Сергей Томсинский, Надя Платонова, Таня Шитова, Таня Чукова, Саша Сакса, а также мой однокурсник Толик Александров (он, впрочем, тогда постоянно участвовал в работе Готского семинара Щукина и Мачинского и на заседаниях Славяно-варяжского семинара появлялся изредка). В 1973 г. в Ленинградский университет из Киева перевелся также Миша Казанский, сразу же ставший активным участником семинара. С его приходом в тематике семинара отчетливо обозначилась раннеславянская линия.
Регулярность субботних встреч в 75-й аудитории в 1973/74 г., кстати говоря, часто нарушалась, и заседания по разным причинам приходилось переносить. Нас с Лесманом и Казанским это решительно не устраивало, так что пришлось брать инициативу в свои руки. В какой-то момент мы собрались втроем и решили — проводим заседания даже в тех случаях, когда руководитель семинара отсутствует. Худо-бедно, но относительную регулярность субботних встреч сохранить удалось. Хорошо помню, как на одном из таких заседаний обсуждали доклад Толика Александрова о длинных курганах Псковщины, вызвавший активные дебаты.