Спор о варягах

«Мюллер, имевший тогда 56 лет, был красивый мужчина, чрезвычайно высокий и крепкий... — пишет Шлёцер в своих воспоминаниях. — Он мог быть чрезвычайно бойким, у него были остроты и колкие возражения; из его маленьких глаз проглядывала сатира, а в образе мыслей было что-то великое, справедливое, благородное. Он был теплый патриот за честь России, которая, однако, до сих пор его очень оставляла в пренебрежении...» Причиной Шлёцер называет «чрезмерную запальчивость». «Он наделал себе много врагов, могущественных, тайных и явных между товарищами чрез свое властолюбие, а между подчиненными — суровым обращением» (Шлёцер 1802: 28).

В 1764 г. против Шлёцера выступили в союзе Ломоносов и Миллер, хотя и безуспешно: Шлёцер стал академиком. Это было важно не только для истории, но и для российского общественного развития: Шлёцер был прогрессивных

0ПИСАН1Е

СИБИРСКАГО ЦАРСТВА

и всВхЪ

ПРОИЗШЕДШИХЪ ВЪ НЕМЪ ДЪДЪ ,

отЪ начала

А ОСОБЛИВО ОТЪ ПОКОРЕН» ЕГО

РОССИЙСКОЙ ДЕРЖАВЪ

ПО С1И БрЕМЕНА } сочинено

ГЕрАрДОМЪ ФрИДЕрИКОМЪ МИЛАЕрОМЪ ,

ИопорйграфомЪ и Профессоров университета _ Аладемш НаукЬ и Соцгетета 'Г '• Аглинскаго ЧленомЬ.

г; КНИГА ПЕрВАЛ.

ВЪ САНКТПЕТЕ рбур Г Ъ при Императорской Академии НаукЪ 17?о. года.

Титульный лист первого издания труда Г. Ф. Миллера «История Сибири» (1750 г.)

Глеб Лебедев - перед самой «норманской баталией» 1965 г. проходил службу в армии

взглядов — типичный просветитель-вольтерьянец, он первым в России выдвинул и мотивировал идею отмены крепостного права.

В следующем году Миллера перевели в Москву, в богатейший архив Министерства иностранных дел. Императрица Екатерина, живя временами в Москве, часто звала к себе старого академика и беседовала с ним. В 1772 г. во время большого московского пожара у Миллера приключился инсульт («параличный удар»), от которого он, однако, оправился и даже продолжал работать. В 1779 г. его на обеде у князя М. Н. Волконского повидал английский путешественник Уильям Кокс. Он так описывает свои впечатления:

«Миллер говорит и пишет свободно по-немецки, по-русски, по-французски, по-латыни и свободно читает по-английски, по-голландски, по-шведски, по-датски и по-гречески. Он обладает до сих пор изумительной памятью, и его знакомство с малейшими подробностями русской истории прямо поразительно. После обеда этот выдающийся ученый пригласил меня к себе, и я имел удовольствие провести несколько часов в его библиотеке, в которой собраны чуть ли не все сочинения о России, вышедшие на европейских языках... Его собрание государственных актов и рукописей неоценимо и хранится в величайшем порядке» (Коукс, цит. по: Каменский 1996: 407).

Библиотека Миллера была еще при жизни куплена царицей и оставлена во владении Миллера до его смерти. Он умер в начале 1783 г., в возрасте 81 года.

Миллер считал себя историком. Бахрушин (1999: 33) пишет, что по шлёце-ровской классификации историков, различающей три типа — собирателя, исследователя и повествователя, — Миллер принадлежал к первому. Он не обладал вкусом к исторической философии и критике, предпочитал эмпиризм. «В обязанности исторического писателя, — утверждал он, — входит точное следование оригиналу». Фишер на это заметил: «Это скорее обязанности переводчика: исторический писатель — не литературный вор» (Мирзоев 1970: 86). Это писал человек, который опубликовал работу Миллера под своим именем. Миллер отвечал: «Весьма невежливо... что он меня желает превратить в литературного вора за мою добросовестность», и пояснял, что не хочет быть романистом. Эти два российских немца разговаривали на разных языках.

Дворниченко (2006: 15) заметил, что у Миллера впервые в русской истории исторический источник выделен из исторического повествования — формируется научный аппарат, ссылки на источники.

На деле Миллер был в сущности не столько историком, сколько источниковедом, охватывая своей деятельностью все три основных вида исторических источников — письменные, этнографические и археологические. Историком его называют потому, что он больше занимался письменными источниками, и потому, что ориентировал свою работу на цели истории.

Но и археологические источники он первым в России поставил в один ряд с письменными. У него было источниковедческое чутье. Так же, как в Москве в архиве Коллегии иностранных дел он протестовал против уничтожения старых челобитных (Они уже не нужны, — говорило начальство, — дела закрыты, челобитчики померли. — Каменский 1996: 394.), так он наставлял Фишера не оставлять без внимания глиняные сосуды. Почему? Он, вероятно, не мог бы объяснить. Но чуял, что это когда-то сгодится.

И было у него твердое убеждение в необходимости исторической истины, заставлявшее его годами рыться в сибирских архивах, копать промерзлые могилы, противостоять академическому начальству и запальчиво спорить на латыни с Ломоносовым, обладавшим заслуженным авторитетом во многих науках и преимуществами коренного жителя России.

«История Сибири» Миллера издана в 1937 г., переиздана в 1999. К «портфелям Миллера», хранящимся в московском архиве (РГАДА), все еще обращаются историки и археологи. И будут обращаться. А в истории русской археологии Миллер остался фигурой очень значительной. К. Н. Бестужев-Рюмин называл его «настоящим отцом русской исторической науки», похоже оценивал его и В. 0. Ключевский (Белковец 1988: 31-32). Во времена, когда археология еще не была отдельной наукой, и отечественными (первобытными и средневековыми) древностями занимались в основном географы, позже биологи, он подошел к этим материалам как источниковед с ориентацией на историю. Позже историки, занимающиеся археологией и этнографией, часто появлялись в русской науке (Погодин, Забелин, Самоквасов, Рыбаков), и это определяло ее специфику. Миллер был первым.

X. Глеб Лебедев

Предварительное замечание

Когда погиб Глеб Лебедев, я поместил некрологи в двух журналах — «Клио» и «Стратум-плюс». Еще в интернетном виде их тексты быстро были раздерганы на кусочки многими газетами. Здесь я соединил эти два текста в один, поскольку это были воспоминания о разных сторонах многогранной личности Глеба.

Ученый, гражданин, витязь

В ночь на 15 августа 2003 г., канун Дня археолога, в Старой Ладоге, древней столице Рюрика, погиб профессор Глеб Лебедев, мой ученик и друг. Упал с верхнего этажа общежития археологов, ведших там раскопки. Предполагают, что он взбирался по пожарной лестнице, чтобы не будить заснувших коллег. Через несколько месяцев ему бы исполнилось 60 лет.

После него осталось более 180 печатных работ, из них 5 монографий, множество учеников-славистов во всех археологических учреждениях Северо-Запада России, остались его свершения в истории археологической науки и города. Он был не только археологом, но и историографом археологии, и не только исследователем истории науки — он и сам принимал активное участие в ее творении. Так, еще студентом он был одним из основныхучастников Варяжской дискуссии 1965 г., положившей в советское время начало открытому обсуждению роли норманнов в русской истории с позиций объективности. В дальнейшем на это была направлена вся его научная деятельность. Он родился 28 декабря 1943 г. в истощенном Ленинграде, только что освобожденном от блокады, и вынес из детства готовность к борьбе, крепкие мускулы и слабое здоровье. Окончив школу с золотой медалью, он поступил к нам на исторический факультет Ленинградского университета и страстно занялся славяно-русской археологией. Яркий и энергичный студент стал душой Славяно-варяжского семинара, а через пятнадцать лет — его руководителем. Этот семинар, по оценке историографов (А. А. Формозов и сам Лебедев), возник в ходе борьбы шестидесятников за правду в исторической науке и сложился как очаг оппозиции официальной советской идеологии. Норманнский вопрос был одним из пунктов столкновений свободомыслия с псевдопатриотическими догмами.