Страница 66 из 106
Ломоносова со товарищи поддержали Теплов и Шумахер. 19 октября Шумахер злорадно пишет Теплову, фавориту президента Академии Разумовского, что Миллер избрал предмет скользкий, и придется его поправлять: «гг. профессора и адъюнкты трудятся теперь над диссертациею г. Мюллера и в понедельник начнут битву. Я предвижу, что она будет очень жестокой, так как ни тот, ни другие не захотят отступиться от своего мнения».
Чрезвычайно интересно дальнейшее напоминание Шумахера о том, как он сам предупреждал Миллера и как именно рекомендовал ему развивать тему в «диссертации»:
«Помню, что я утверждал, что она написана с большою ученостью, но с малым благоразумием. Это оправдывается, г. Байер, который писал о том же предмете в академических Комментариях, излагал свои мнения с большим благоразумием, потому что употреблял все возможные старания отыскать для русского народа благородное и блистательное происхождение, тогда как г. Мюллер, по уверению русских профессоров, старается только об унижении русского народа. И они правы. Если бы я был на месте автора, то дал бы совсем другой оборот своей речи. Я бы изложил таким образом:
происхождение народов весьма неизвестно. Каждый производит их то от богов, то от героев. Так как я буду говорить о происхождении русского народа, то изложу вам, милостивые государи, различные мнения писателей по этому предмету и потом выскажу мое собственное мнение, поддерживая его доказательствами, довольно — по крайней мере по моему рассуждению — убедительными. Такой-то и проч. Я же, основываясь на свидетельствах, сохраненных шзедскими писателями, представляю себе, что русская нация ведет свое начало от скандинавских народов. Но, откуда бы ни производили русский народ, он был всегда народом храбрым, отличавшимся геройскими подвигами, которым следует сохраниться в потомстве. По краткости времени, мы коснемся только замечательнейших, отложив прочие до другого случая.
Здесь бы он мог говорить о подвигах князей, великих князей, царей, императоров и императриц. Но он хотел умничать! НаЬеа! $161! (Вот и получил!) Дорого он заплатит за свое тщеславие!» (Пекарский 1960: 56-57).
30 октября он добавляет: «профессор Мюллер теперь видит, что промахнулся с своею диссертациею Эе опд1пе депИз ги$$1сае (0 происхождении русского народа)... Мне сказывали, что когда Попов говорил Мюллеру: 1и, с1ап$$1*те аи1:ог, поз^гат деп1:ет 1пГагти*а аЖааз (ты, яснейший автор, обесславил наш народ), то тот почти лишился чувств» (Пекарский 1970: 57).
Таким образом, Шумахеру суть спора была безразлична, научная истина тоже, а выше всего он ставил дипломатичную тактику, хитроумную подачу, угодливый характер изложения. «Тщеславием» Миллера и его «желанием умничать» Шумахер называл стремление ученого быть серьезным историком, устанавливать научную истину. С назиданиями Шумахера был вполне согласен профессор Тредиаковский: «Благоприятность и предосторожность требуют, чтобы правда была предлагаема некоторым приятнейшим образом. Гибкая, говорю я, и удобообращающаяся поступка приобретает множество другое». Поэтому он предлагал в историческом повествовании кое-что «переменить, исправить, умягчить, выцветить» (Бахрушин 1999: 32).
Миллер же в одном письме излагал свое кредо так: «быть верным истине, беспристрастным и скромным». Историк «должен казаться без отечества, без веры, без государя... Все, что историк говорит, должно быть строго истинно, и никогда не должен он давать повод к возбуждению к себе подозрения в лести» (Пекарский 1870: 381). Это он и осуществлял. В противоположность этому Ломоносов (см. 1957: 148-149) искал в истории прежде всего основу для патриотических настроений и полагал, что русскую историю должен излагать «природный росиянин», ибо только такой сочинитель не будет склонен «ко шпынству и посмеянию». Он не работал с русскими летописями, ?. черпал свои знания из «Синопсиса» —- позднего украинско-польского искаженного пересказа. Кроме того, Ломоносов опирался на библейские тексты, средневековые предания и созвучия имен — эту методику Миллер справедливо отвергал (Каменский 1991). Возражая Ломоносову, Миллер говорил, что «есть разница между историческим рассуждением и панегириком» и что он не желал писать последнего (Пекарский 1873: 438-439).
Рассмотрение в генеральном собрании продолжалось с 23 октября 1749 г. по 8 марта 1750 г. В новом отзыве Ломоносов писал: «Всего несноснее, что в своем исступлении или полуумстве» Миллер опровергает пребывание апостола Андрея Первозваного в земле российской, тогда как Петром Великим орден Андрея Первозваного учрежден! Этот второй отзыв Ломоносова стал исходным пунктом для двухсотлетнего развития позиций антинорма-низма. Споры шли на латыни. Впоследствии Ломоносов вспоминал (1952, б: 549): «Каких же не было шумов, браней и почти драк! Миллер заелся со всеми профессорами, многих ругал и бесчестил словесно и письменно, на иных замахивался палкою и бил ею по столу конферентскому». Читая это, Алпатов замечает (1985: 23): «Если учесть, что Ломоносов тоже был человек крутого нрава и ходил тоже с палкой, то нетрудно себе представить всю ожесточенность этих ученых баталий».
Канцелярия постановила, приняв в основание отзывы Ломоносова, Крашенинникова и Попова, речь Миллера уничтожить, «так как она предосудительная России» (Пекарский 1870: 359-362). Миллер был снят с должности ректора университета. Более того, президент граф Разумовский в своем указе обвинил Миллера в ряде грехов: уговорил, де, Гмелина уехать, сговаривался с Делилем, клеветал на Крашенинникова, что тот был у него «под батожьем», а главное, что из Сибири он привез только никому не нужные копии бумажек (можно было просто запросить канцелярии, чтобы их прислали!) и к тому же позорит Россию! Резюме: понизить Миллера в чине и оплате, переведя его из профессоров в адъюнкты. (В сталинские времена с космополитами расправ-лялись куда суровее.)
Через несколько месяцев его простили, вынудив просить прощения. Уж очень был умелый и ревностный работник. Но и Миллер в результате всех своих невзгод стал осторожнее и сдержаннее. Он охотно делился своими богатыми знаниями по истории России, но становился немым, когда заходила речь о чем-либо предосудительном для российских порядков.
Все эти годы он писал по добытым им источникам историю Сибири. В 1750 г. вышел первый том. Дальнейшее издание застопорилось. Миллер стремился каждое положение подтвердить ссылкой на источники и обильным цитированием этих источников. Академическое начальство рассматривало это как ненужную роскошь и пустопоржнее желание раздуть объем книги в ущерб академическому издательству. В конце концов в 1752 г. было принято решение поручить Фишеру сократить рукопись Миллера, что Фишер и выполнил, издав в 1768 г. «Сибирскую историю» в двух томах на немецком языке... под своим именем (Миллер был упомянут в предисловии как сделавший подготовительные работы). В 1774 г. вышел русский перевод этого издания.
6. Позднее признание
В 1754 г. Миллер стал конференц-секретарем Академии, вел все ее протоколы, жалованье его было повышено. К этому времени он имел обширное международное признание — был членом Королевского общества Англии, Парижской Академии наук, Стокгольмского, Лейпцигского и других научных обществ. В связи с воцарением Екатерины II в 1762 г. его положение стало еще более улучшаться. Никто не мог попрекнуть его немецким происхождением: он служил уже больше 30 лет русскому государству, да теперь и сама царица была немкой. Когда в 1763 г. генерал А. П. Мельгунов, пытавшийся противостоять дворцовому перевороту, был отослан на юг и раскопал там Литой курган с раннескифским царским погребением (впоследствии этот комплекс вошел в науку под названием Мельгуновского клада), Екатерина именным указом повелела именно Миллеру сделать его научное описание.
Он завел себе отличный каменный дом на 13-й линии Васильевского острова, напротив Морского кадетского корпуса, заполненный домочадцами и приживалами. В этом доме он на время поселил приглашенного им из Германии Августа-Людвига Шлёцера, талантливейшего историка, который ввел в науку русские летописи, разделение критики источников на внутреннюю и внешнюю и самый термин «источник». Нрав у гостя был тоже отнюдь не благостный, и скоро они с Миллером рассорились.