Страница 64 из 106
Это описание не очень отличается от современных археологических описаний.
В 1735 г. ученые вели изыскания в окрестностях Красноярска, Нерчинска и Читы, и так год за годом. Летом 1739 г. они проводили раскопки курганов в долинах Енисея и Абакана. Множество курганов осмотрели возде деревни Абакано-Перевозной. Там они встретили старика отшельника Серенгу, который 30 лет жил в хижине среди курганов, раскапывал их и этим кормился. Его сведения об устройстве могил и о вещах, в них находимых, очень пригодились Миллеру. Все металлические вещи этих курганов состояли исключительно из меди, железа там не было.
Раскапывали Миллер и его соратники курганы и по Иртышу. Они оказались по устройству и вещам беднее енисейских. Миллер решил, что они принадлежали не столь богатому населению.
Миллер неустанно трудился в архивах и на природе, с неутомимостью переносил тяготы многолетнего путешествия, с запальчивостью преодолевал бюрократические рогатки и нерадивость местных властей. Даже на таком здоровом человеке, каким он был, это не могло не сказаться. Осенью 1737 г. он почувствовал себя больным. «Сия его болезнь, —• писал в Петербург Гме-лин, — еще прошлого году в Якутске началась... Сия болезнь состоит в жестоком биении сердца и превеликом страхе, который по переменам приходит, а иногда три и четыре дня не перестает с таким движением пульса, что я часто обмороков опасался...» (Пекарский 1970: 327). Судя по симптомам, это была «грудная жаба» — стенокардия, ишемическая болезнь сердца.
Поскольку Миллер заболел, на Камчатку отправили Крашенинникова, а сами профессора сначала проследовали на север до Мангазеи, а потом проплыли вверх по Енисею до Саянского острога.
Осенью 1739 г., после шести лет путешествия, решено было возвращаться домой, но следуя не старой дорогой, а по-иному, чтобы затронуть исследованиями новые местности. Это продолжалось еще четыре года. В 1740 г. Миллер встретился в Сургуте с посланными им в помощь и на смену адъюнктами Георгом Вильгельмом Стеллером и с Иоганном Эдгаром Фишером, которому Миллер передал свой архив и составленую им инструкцию для продолжения исследований. Сам же по дороге домой проводил исследования на Урале.
Инструкция эта, перепечатанная Радловым в «Сибирских древностях» (МАР 15), содержала шесть разделов с 1347 пунктами, пятый раздел был о древностях (т. е. охватывал археологические материалы), шестой — о нравах и обычаях (этнографический). Этнографический был для Миллера важнее — включал 923 вопроса. Археологический был развернут в сто статей. Когда Миллер был уже в экспедиции, аналогичные анкеты с вопросами, включающими материальные древности, составлял В. И. Татищев, но инструкция Фишеру была гораздо подробнее.
От преемника требовалось вести журнал всего путешествия, не пропуская ни одного дня пути, «чтобы не осталось не вписанным в журнал ни одно дорожное наблюдение». Излагались принципы описания, зарисовывания, функционального определения вещей по сопоставлению с современными («нынешними вещами различных народов»). Об этой инструкции Формозов (1961: 34) отметил: «Миллер различает до десятка типов сибирских погребальных сооружений и предписывает Фишеру исследовать множество вопросов. Надо выяснить и число погребений, и глубину их, и ориентацию, и есть ли при погребениях костяки овец и коней. Надо записать, где лежат вещи — в ногах или в головах... Блеск сибирского золота не затмил для Миллера значения рядовых находок». Формозов и Лебедев цитируют по Радлову указание Миллера: «Глиняные сосуды при этом не следует оставлять без внимания». В круг источников вводилась керамика, ставшая потом одной из важнейших категорий массового археологического материала (Радлов 1894:114; Лебедев 1992: 57-58).
Инструкция предназначалась не только для Фишера — было предусмотрено, что она «и впредь при таких же случаях основанием служить может». Подлинник ее Миллер отправил в Академию Наук.
В 1742 г. в Туринске Мюллер захворал «простудною горячкою», которая тогда свирепствовала по всему востоку России как повальная болезнь (видимо, грипп). Когда он свалился, за ним ухаживала вдова умершего немецкого хирурга. На ней он и женился.
В Петербург он возвратился в феврале 1743 г., проехав 31 362 версты (Пекарский 1870: 332, хотя Мирзоев указывает 33 025 верст — Мирзоев 1970: 77), Гмелин и Крашенинников — в том же году; Фишер же и Стеллер вернулись только в 1746-м.
4. Результаты путешествия и прием
В том, что Миллер привез из Сибири, первое место занимали не археологические материалы и наблюдения, а собранные в огромном количестве письменные источники — летописи, челобитные, всякого рода грамоты разных веков, скопированные им в архивах, разбросанных по всей Сибири (в острогах, крепостях, канцеляриях воевод) и в силу удалености сохранившихся лучше, чем архивы Центральной России. Там нашлись, например, документы, освещавшие лакуны в истории Смуты и эпохи Лжедмитрия. Копии из 20 сибирских архивов составляют 35 огромных томов, не считая комментариев и выписок самого Миллера. Все же он был прежде всего историк-источниковед. Только на втором месте стояли антиквитеты — материальные древности, которые Миллер рассматривал как вспомогательный материал истории, т. е. тоже как источники по истории.
Наибольшее количество выявленных памятников представляли могилы. «Древние могилы, кои находят в странах России и Сибири, — писал Миллер, — различного бывают виду, хотя большая часть оных вероятным образом происходит от одного народа». Первое верно, второе нет, но для времени, когда вся первобытность была в глазах историков сжата до нескольких тысячелетий, ошибка естественна. Для объяснения обнаруженных в человеческих могилах костей животных и вещей Миллер прибегал к сопоставлению с наблюдениями, которые сейчас назвали бы этнографическими, то есть к сравнительному анализу, применявшемуся на Западе Лафито (книга его вышла в 1724 г.). В «Изъяснениях о некоторых древностях, в могилах найденных», Миллер (1764/1999: 513) писал:
«Когда я упомянул о костях лошадиных, кои в сих могилах найдены вместе с человеческими, то оное есть доказательство особливого суеверия, наблюдаемого еще и ныне некоторыми восточными народами. Многие так думают, что Магометов рай, кажется, на том же основан, что отшедшие души на том свете так, как на сем, одинаковою жизнью наслаждаются. На такой конец знатному человеку потребна та лошадь, на которой он ездил, надобна ему милая его жена и любимый служитель».
Он приводил в пример «индиянок» и якутов. Видя разное богатство могил, он заключал (1764/1999: 514): «Богатые могилы доказывают знатность погребенных особ и богатство того народа. Скудным и простым людям никаких драгоценностей в могилу класть было не можно, и когда в большой стране все могилы скудны, то сие есть доказательство о бедности всего народа». Это, конечно, упрощение, в котором не учитывается воздействие погребального обряда: все зависело от того, каким рисовался загробный мир. Но это упрощение жило вплоть до XX в.
Первую классификацию могил представил не Миллер, а Гмелин в книжке, опубликованной за рубежом.
Другая категория памятников, которыми Миллер занимался в Сибири, были городища. Он тщательно обследовал остатки татарских, остяцких, вогульских и тунгусских укрепленых поселений, упоминаемых в найденных письменных источниках. Обследовал он также и русские городища, тогда как позднейшие археологи еще долго не обращали на них внимания.
Исследуя писаницы, Миллер и Гмелин пришли к выводу, что Страленберг ошибочно считал надписями изображения людей и животных, а также непонятные фигуры на этих писаницах. Миллер уловил даже в этих писаницах разные стили изображений и пришел к выводу об их принадлежности разным народам. Сравнивая писаницы с изображениями на шаманских бубнах, он счел писаницы произведениями современных сибирских народностей. Это было ошибочное впечатление, но сакральный характер писаниц был установлен, таким образом, правильно.