Страница 55 из 106
Отчего же, задавались мы и этим вопросом. Но ответить на него нетрудно. И ответ был уже у Карамзина: при смешении языков дети усваивают тот язык, на котором разговаривает мать, а не отец, чаще отсутствующий дома. Среди пришельцев-варягов женщин было очень мало. Кроме того, очень скоро сказалось и общее численное превосходство славянского населения. Что же до богов, то варяги, как я уже отмечал, были убеждены, что каждой страной распоряжаются свои, местные боги. Поэтому, прибывая в чужую местность, они снимали изображения своих богов с носов кораблей и прятали в трюм. На новом месте они поклонялись чужим богам. Это было тем более легко, что славянские языческие боги мало отличались от скандинавских, имея ту же специализацию.
«Далее. Почему, если считать шведскими камерные погребения в Киеве и Чернигове, здесь, в центре "Русской земли", распространяется в социальной верхушке лишь один из обрядов, представленых в Бирке?»
Ну, на это еще проще ответить. Потому что в вик отправлялось не все скандинавское население поголовно, а лишь небольшая и очень специфичная его часть — молодые воины. Они уносили с собой только те обряды, которые были свойственны именно им. Действовали, возможно, и особые правила обрядности, связанные с условиями смерти на чужбине. Кроме того, в Киеве и Чернигове обнаружена еще очень малая доля некрополя (недавно хорошо анализированная украинцами — см. Андрощук и Осадчий 1994; Андрощук 1999), нет уверенности, что выявлены все обряды, совершавшиеся там.
Кузьмин предпочитает другой ответ: «Не означает ли это, что в саму Бирку попала часть населения, родственного этнической группе "Русской земли", оставившей камерные погребения?» А на это ответ содержался уже в самой нашей работе (Клейн и др. 1970: 234, сн. 346). В Бирке это погребения особой социальной группы — военно-торговой знати, и там их более 100. Другой обряд (несомненно, норманнский) — погребения в ладье — представлен там только 96 могилами.
«Авторы, — пишет о нас Кузьмин, — придают большое значение северной ориентации погребенных в Киевском некрополе». Этому он противопоставляет мнение Э. А. Сымоновича о Черняховской (!) эпохе, что «этот важнейший показатель культурных представлений ... известен у сармат и у кельтов». Черняховская эпоха отделена от Киевской Руси тремя-четырьмя веками, а ныне большинством исследователей отводится готам. Сарматы отделены от славян еще более значительным временем, а кельты — огромным расстоянием. Летопись ничего не говорит о призвании кельтов, о пути из кельтов в греки через нашу страну, о кельтской династии на Руси. Правда, Кузьмин хочет реконструировать именно кельтское нашествие на Русь (точнее, нашествие западных славян, якобы принесших кельтское наследие). Для этого он готов отождествить вагров с варягами, а ругов — с русью. Этой идее и должны служить все его комментарии и вся подборка «извлечений».
По Кузьмину и его сторонникам, все нашествия годятся (иранцы-сарматы, западные славяне, кельты) лишь бы не шведы... Экий застарелый синдром Полтавы! Между тем, с западными славянами (имею в виду поляков) были не менее острые военные столкновения, и даже было так, что поляки (единственные до Наполеона) в свое время оккупировали Москву!
Кузьмин делает оговорку: «Но само собой разумеется, что принятие или непринятие норманистской трактовки событий не должно строиться только на чувствах, пусть даже самых благородных. Никто же не станет отрицать известный факт господства над Русью татаро-монголов на протяжении двух с половиной столетий! А разве не могло быть иначе (Кузьмин намеревался сказать: "так же". — У7. К.) в более раннее время? Конечно, могло. Но было ли?» (Кузьмин 2001: 370).
Золотые слова. Ну, так не надо трактовку, против которой вы выступаете, обзывать «норманистской». А что касается благородных чувств, то у кого-то нашествие западных славян четыреста лет назад и последующие войны с ними могут вызывать (несмотря на весь панславизм) более благородный гнев и более горький осадок, чем война со шведами трехсотлетней давности. Вот даже национальный праздник установили именно в честь освобождения от польской зависимости...
Антинорманизм в сборнике РИО
Сборник Русского исторического общества озаглавлен «Антинорманизм» не на титульном листе, а только на обложке и шмуц-титуле. По-видимому, решение выдвинуть антинорманизм как знамя пришло, когда сборник был уже готов к печати. На деле «Антинорманизм» — это лишь один раздел сборника, правда, первый и самый большой.
Пять статей этого раздела представляют собой историографически-критические описания норманизма, выдержанные в очень агрессивном, публицистическом и запальчивом ключе. Это А. Н. Сахаров «Рюрик, варяги и судьбы российской государственности»; В. В. Фомин «Кривые зеркала норманизма» и «Варяжский вопрос: его состояние и пути разрешения на современном этапе»; М. Каратеев «Норманнская болезнь в русской истории»; А. Г. Кузьмин «Облик современного норманизма».
В небольшой статье Сахарова никаких новых аргументов не содержится, пересказываются старые. Единственный смысл помещения этой статьи заключается в том, чтобы поразить «норманистов» весом автора (он членкор РАН и глава Института российской истории РАН), а единственная изюминка состоит в грубом шельмовании оппонентов с высоты административного поста. В любом цивилизованном государстве, директор института, позволивший себе так клеймить оппонентов, назавтра же должен был подать в отставку. А у нас подобные барские забавы (традиционные для советского времени) сходят с рук.
Статья доктора химических наук и эмигрантского писателя-романиста М. Д. Каратеева, тоже небольшая, перепечатана из журнала «Слово» за 1990 г. Соль этой статьи в том, что «норманнская теория» объявляется в ней построенной на «русофобском фундаменте», а русофобия приписывается всему русскому дворянству (все они любили выводить свой род из-за рубежа). Каратееву будто невдомек, что выведение родословных из-за рубежа — общая идея знати во всех странах (тем самым подчеркивается необычность, редкостность рода). Историки же, продолжает Каратеев, из карьерных соображений угождали этому поветрию. Даже Иловайский лишь в частных работах отстаивал антинорманистскую истину, а в учебниках писал, «как надо». У нас эмигрантам всегда предоставляли лучшие места, а за границей нашим знатным и ученым эмигрантам приходилось работать таксистами. Причину Каратеев, сам эмигрант, видит в норманизме.
В небольшой статье «Варяжский вопрос» В. В. Фомин дает краткое изложение калининградской конференции 2002 г. о Рюриковичах и русской го-сударственеости. В другой, более пространной статье В. В. Фомин подробно излагает прегрешения всех, кто признает варягов норманнами: историков, исчисляющих варяжские войска многими тысячами, иностранных ученых, пишущих о «Великой Швеции» на Востоке. С особым гневом воспринимает Фомин предложение Д. С. Лихачева именовать нашу территорию тех времен «Скандославией».
Чтобы немного умерить его гнев, уточню, что предложение акад. Лихачева было направлено против именования нашей страны «Евразией» и планирования для нее некоего особого пути развития (обычно совпадающего с азиатским). Он отстаивал для страны путь европейской цивилизации (Лихачев 2004). А под «Великой Швецией» у Туре Арне и других имелось в виду не расширение границ Шведского государства до размеров огромной империи, а гипотеза о шведских поселениях вне первоначального очага — на манер именования Великой Грецией греческих поселений в Италии в античное время. Поэтому «Великая Швеция» на Востоке противопоставлялась «Малой Швеции» в Скандинавии.
Можно спорить о численности скандинавов в восточнославянских землях, о том, были тут поселения их или не было, но если переводить спор на «разоблачения» тайных мотивов оппонентов, то никакой научной дискуссии не получится. Кстати, гораздо проще именно за выкладками антинорманистов увидеть всего лишь национальные амбиции, ведь антинорманизм существует почти исключительно в России, тогда как «норманизм» (т. е. признание места норманнов в истории страны) — и там, и тут. 0 споре Фомина в этой статье с археологами, точнее с археологией, я уже писал в этой книге в другом разделе.