Спор о варягах

VIII. Норманизм в остатке

Но резкая грань есть, и я с ним не согласен. Потому что я не могу согласиться с таким расширительным пониманием термина «норманизм». Не могут быть признаны ни марксистскими, ни вообще научными оба последних, «итоговых» (и главных!) положения норманизма: о природном превосходстве норманнов над другими народами и о политических выводах к современности. Они не подтверждаются и не имеют никаких перспектив подтвердиться научными доказательствами, объективным анализом материала, ибо противоречат всему ходу истории, всем общим законам развития человечества, многократно проверенным и подтвержденным. Они стоят вне науки.

Но их стараются подтвердить! Вот где стык науки с политикой — и зловредной политикой! Эти попытки сейчас уже не единственное идеологическое оружие реакции в данном вопросе, может быть, уже даже не главное, но они еще живут. И с ними надо бороться.

Не в вопросе о происхождении Древнерусского государства центр тяжести норманизма. Действительным врагам нашего народа и государства норманнская характеристика Древнерусского государства сама по себе не важна — им важна возможность сделать из этого выводы о непрочности современного нашего государства и творческой неспособности народа. Но для этого древние успехи варягов (действительные или мнимые) ничего не дают, кроме сладких воспоминаний: мало ли у какого народа ни было в прошлом дальних походов и побед! Необходим тезис о том, что древними успехами своими варяги обязаны своим северогерманским природным качествам, расовому превосходству — только на этом можно строить выводы о современных потенциалах.

Поэтому для действительно успешной борьбы против настоящего, злокачественного норманизма необходимо выяснить подлинные причины варяжских походов и их успешности во многих странах. Будучи марксистами, мы не можем не сомневаться, что эти причины надо искать не в расовых особенностях, а в социально-экономической обстановке в Скандинавии и остальной Европе. Но эта чрезвычайно важная работа как раз пребывает в зародышевом состоянии: почти нет таких исследований в марксистской литературе, ибо настолько увлеклись схватками по более эффективным, на первый взгляд, вопросам, что не до нее было.

И вот действительный ущерб делу борьбы с норманизмом.

Норманизм, с моей точки зрения, — это утверждение природного превосходства норманнов (северных германцев) над другими народами и объяснение этим превосходством исторических достижений этого народа — как мнимых, так и действительных. Это разновидность биологического детерминизма в истории (расизма). Это не научное течение вообще. Впрочем, такая оценка не означает, что само оно и его псевдонаучные доводы должны быть оставлены без научного анализа — нужны их разбор и опровержения, а не только политическое разоблачение.

А что же все остальные положения, принимаемые за норманизм, остальные ступеньки лестницы?

А это не норманизм.

Даже если они решают вопрос «в пользу норманнов», может быть, их можно называть «норманнской гипотезой» — и такие гипотезы правомерны. Нельзя заранее априорно, закрыть возможности таких решений. «Журналист не должен торопиться порицать гипотезы, — писал в свое время не кто иной, как М. В. Ломоносов. — Оные... единственный путь, которым величайшие люди успели открыть истины самые важные». Не будем же «торопиться порицать» и норманнскую гипотезу.

А может быть, и таким названием незачем эти положения торопиться окрестить, а считать, что это просто обычный фактологический анализ материала. Этот анализ могут, конечно, использовать норманисты, но аЬи$и$ поп 1оИ1 и$ит (злоупотребление не исключает употребления). Сами по себе эти положения злокачественными не являются и могут послужить фактологической базой для объективного выяснения подлинной исторической картины. То есть могут пригодиться для выявления исторических закономерностей, в чем и заключается главная задача историка.

И даже в работах одного и того же исследователя, даже действительно реакционного, даже подлинного норманиста, надо различать норманизм и то, что норманизмом не является и может быть использовано нами — «уметь отсечь реакционную тенденцию» (В. И. Ленин).

Ну, а если так поставить вопрос, то окажется, что норманистов не так уж и много в серьезной мировой науке, и не так страшен этот черт, как его размалевали наши историографы. С их точки зрения, куда ни глянь — всё враги, всё норманисты, всё фальсификаторы, всё христопродавцы! Только и есть две-три светлые личности, что Рязановский да Соловьев! (Смех.).

Странное дело, по каждому вопросу истории в мировой науке всегда в наше время оказывается очень широкий диапазон взглядов — от них до нас, — очень большое разнообразие, много наших союзников и попутчиков, много средних позиций, постепенные переходы. Только по двум вопросам было такое поразительно единодушное отшатывание от нашей науки — по марровской теории (считанные единицы признавали) и по лысенковской антигенетике. И вот по норманской проблеме то же самое — такая изоляция, что бросились на шею Рязановскому и Соловьеву.

Что это означало в вопросах о Марре и Лысенко, мне незачем напоминать. А не перегнули ли мы палку и в нашем вопросе?

Случайно ли, что в дореволюционной и в ранней советской, как и во всей мировой науке в концеXIX и началеХХвв. почти прекратились антинорманист-ские сочинения, и все ученые (многие серьезные, объективные и передовые) в той или иной мере занимали позиции норманизма (в его расширительном толковании)? Может быть, они все и во всем ошибались (что маловероятно), но не по реакционности!

А если провести пересчет по новому, предлагаемому мной, определению норманизма, то очень многие как прежние, так и современные «норманисты» окажутся вовсе не норманистами. Некоторые из них и сами это утверждают. Стендер-Петерсен руками и ногами упирается — не хочет в норманизм: я друг ваш, я не норманист, я даже, может быть, вообще не буржуазный ученый! Дрейер уверяет: я друг советскому народу. А мы отталкиваем: свят, свят, свят — норманист!

А, может, и в самом деле не норманист?

Не теряем ли мы друзей и союзников там, где незачем их терять, как роняем престиж, когда могли бы его не ронять?

Я уж не говорю о том, что упрямое повторение старых антинорманистских догм и применение натяжек в полемике наносит нам куда больше ущерба, чем признание некоторых фактов, может быть, действительно имеющих неприятный оттенок (а что, татарское иго приятно? А ведь не отрицаем!).

Исходные соображения и стимулы таких уверток от неприятных фактов понятны, но не заслуживают оправдания. Напомню слова замечательного русского революционного демократа В. Г. Белинского, которого никто не обвинит в отсутствии патриотизма:

«Бедната национальность, которая трепещетза свою самостоятельность при всяком соприкосновении с другою народностью... Наши самозванные патриоты не видят в простоте ума и сердца своего, что, беспрестанно боясь за русскую национальность, они тем самым жестоко оскорбляют ее... Естественное ли дело, чтобы русский народ... мог утратить свою национальную самостоятельность? ...Да это нелепость нелепостей! Хуже этого ничего нельзя придумать!»

В мире идет напряженная борьба за умы мыслящих людей (а мыслящих становится все больше!). И в этой борьбе побеждает не тот, кто займет наиболее гордую или, может быть, лучше сказать, чванливую позицию, а тот, кто проявит наибольшую честность, объективность (наш «объективизм» — это термин Ленина!) и смелость в признании правды, кто сумеет показать превосходство своего философского и научного метода в ее раскрытии, кто сумеет занять такую позицию, что железные факты всегда будут оставаться на его стороне.

Спор о варягах — это не только борьба с норманизмом. Это также борьба за честь, престиж и мировое значение нашей исторической науки. (Бурные продолжительные аплодисменты.)

Законспектированные И. П. Шаскольским выступления в дискуссии