Спор о варягах

В конце 1965 г. на факультете по инициативе партбюро была запланирована публичная дискуссия по варяжскому вопросу. Наш семинар обязали представить докладчиков — с тем, чтобы мы подставились под удар. Против нас должен был выступить известный специалист по этой теме из Института истории Академии наук СССР И. П. Шаскольский. Только что вышла его книга «Норманнская теория в современной буржуазной науке» (Шаскольский 1965). Я был с ним знаком, мы не раз сталкивались в дискуссиях по норманнскому вопросу.

Мои студенты загорелись азартом: «Мы их фактами закидаем!», у нас было собрано уже немало фактов. «А вам, — возражал я, — ответят, что вы неправильно интерпретируете факты». Я понимал, что с идеологами спорить, опираясь на факты, совершенно бесполезно. Ведь для них значение будет иметь не то, насколько норманнская теория обоснована фактами, а насколько она соответствует методологическим критериям и насколько вписывается в современную идеологическую борьбу. Если удастся обосновать ее допустимость в этом плане, а еще лучше — если удастся показать, что и антинор-манизм не лучше норманизма по своим идейным связям, вог это уже был бы весомый для этой дискуссии аргумент. Только на его фоне факты могли бы получить значение.

Я хорошо помнил, что Маркс был точно не таким антинорманистом, каким его представляли наши учебники, что цитаты из него приводятся в урезаном виде. В это время из армии вернулся мой ученик, прежний мой школьник, а затем студент Глеб Лебедев — почти к самой дискуссии. Еще в 1962 г. он писал у меня курсовую работу о роли варягов в образовании Древнерусского государства, формальным руководителем которой был декан и завкафедры отечественной истории В. В. Мавродин. Но затем Глеба забрали с первого курса в армию на три года. Мы все это время переписывались. Я сразу же поручил вернувшемуся Глебу раздобыть «Секретную дипломатию» Маркса (она тогда не была переведена на русский и не вошла в многотомную класику — «Сочинения М. и Э.») и проработать ее для выступления на дискуссии (теперь-то она известна в своем полном виде — см. Плимак 1966; Джаксон и Плимак 1988).

На себя я взял разработку мировой историографии. Нужно сделать главный упор на изменения в политической ориентации норманистов и антинор-манистов: в расстановке сил они не раз менялись местами. Изменилась и ситуация в зарубежной науке — наши доморощенные блюстители догм наверняка этого не знают. Вот после этого предъявим и факты. Володя Назаренко занялся археологическим материалом. Кроме того, мы попросили поддержки у наших союзников из ИИМК — пригласили Галю Федоровну Корзухину, известную солидным обоснованием аналогичных взглядов (подтянули «тяжелую артиллерию»).

Незадолго до дискуссии я зашел к декану Владимиру Васильевичу Мав-родину. Низенький и круглый, он сидел своем кресле, посверкивая живыми глазками из-под наплывших век. Я попросил оказать нам содействие, ведь это же и для факультета важно. «Нет, я не стану вам помогать, — взметнулся В. В., — они заручились санкциями обкома, и ваша песенка спета». Я сказал:

Профессор Иван Васильевич Степанов, секретарь партбюро истфака ЛГУ времен «норманской баталии»

«Вы меня не поняли, я не прошу Вас выступать в поддержку, а только поставить наши выступления, как нам удобнее: мое — вторым, как ответ на Шаскольского, Лебедева или Назаренко — сразу за мной, чтобы закрепить воздействие, а еще кого-нибудь из наших — через одного». «Это я могу», — отвечал декан.

Портрет И. П. Шаскольского

«Они» — это было партбюро и те историки, которые группировались вокруг него. Возглавлял партбюро тогда краснощекий Иван Васильевич Степанов. И. П. Шаскольский никакого отношения к этой компании не имел. У меня даже было подозрение, что он прекрасно понимал истинную весомость «норманистских» фактов и легковесность «антинорманистских», но, не желая ссориться с начальством, писал «как надо». Но старался, чтобы было не очень уж грубо, более приемлемо, что ли. Недавний (ныне покойный) патриарх анти-норманистского движения А. Г. Кузьмин (2003: 220) назвал Шаскольского «стыдливым норманистом», коль скоро он признавал, что варяги это норманны. На деле Шаскольский был «стыдливым антинорманистом». Он был глубоко интеллигентным человеком, и ему было мучительно стыдно за то, что он оказался в такой компании.

Перед дискуссией он подошел ко , мне и, держа меня за пуговицу, застен- I чиво сказал: «По-видимому, вы будете моим главным противником, но, надеюсь, вы понимаете, что не я буду вашим главным противником». О, да, мы это понимали. Как сообщал декан, подлинным «главным противником» уже были получены санкции на ликвидацию семинара и на мое увольнение, а за увольнением могли последовать и более жесткие меры. «Я постараюсь, — сказал наш оппонент, — выступать так, чтобы не навлечь на вас политических обвинений». «От вас мы их и не ожидаем, — ответил я любезностью на любезность. — Но вы не беспокойтесь. Излагайте ваши научные взгляды без оглядки. За себя мы сами постоим».

В статье о современном норманизме А. Г. Кузмин (2003: 220) пишет, что, якобы по моему рассказу, «перед началом дикуссии Игорь Павлович согласовал» со мною свое выступление (хотя другого «согласования», чем вышеуказанная готовность, не было). Более того, якобы, по моим словам, И. П. Ша-скольский, признавая, что варяги — это норманны, «просил не завышать процент их в Восточной Европе, дабы не поставить под удар марксистскую концепцию возникновения государства». Это абсолютная выдумка, и откуда это

А. Г. Кузьмин взял, сейчас узнать невозможно, так как его уже нет. Во всяком случае не из моих слов — я нигде такой чуши не писал. Щепетильный Игорь Павлович и не мог обращаться ко мне с такой просьбой, поскольку ни себя, ни меня не мыслил подтасовщиками и фабрикаторами. Воинствующим анти-норманистам вольно мыслить иначе, но надо же приводить источники. В тех текстах, на которые А. Г. Кузьмин ссылается, ничего подобного нет.

Заседание планировалось 22 декабря 1965 г. в небольшой ауд. 58, но затем под него отвели знаменитую большую 70-ю аудиторию (все важные заседания истфака происходили там). Никакихобъявлений о дискуссии развешано не было — только к дверям кафедры был пришпилен простой лист бумаги, на котором синим карандашом было объявлено о предстоящем заседании двух кафедр по «т. н. норманнскому вопросу» и сообщались фамилии ожидаемых диспутантов — в таком порядке: «ЛС Клейн, ВВ Мавродин, ИП Шаскольский и др.». Бумагу писали студенты (она, представьте, сохранилась!). Из того, что молодой ассистент без степени был объявлен впереди декана и впереди автора обсуждаемой книги, можно заключить, что истинная подоплека предстоящего заседания была ясна всем. Других объявлений нигде не было. Но тогда ведь главным радио были слухи. Уже за час до дискуссии в аудиторию набилось огромное количество народа, люди набежали с других факультетов, толпились у входа. В аудитории было неимоверно душно. Бедную Гали Федоровну, пожилую и тучную, пришлось силой протаскивать к первому ряду через длинный средний проход: ее тянули спереди и подталкивали сзади.

Вот в этой обстановке выступили И. П. Шаскольский с резюме своей книги и я. Шаскольский выступал вяло и без всякого энтузиазма. Я, естественно, очень эмоционально. Но начал я с совершенно искренней похвалы в адрес автора обсуждавшейся книги.

Далее следуют три текста:

а) Набросок доклада И. П. Шаскольского — рукопись обнаружена в его архиве после его кончины и предоставлена для публикации его дочерью.

б) Мое выступление дословно — я понимал, что это будет ответственное выступление, поэтому я написал его заранее полностью; правда, реальная речь несколько отходила от бумажной, но здесь публикуется текст, выверенный по записям события, с пометками реакции публики;

в) Конспективные записи И. П. Шаскольским выступлений прочих участников дискуссии.