Спор о варягах

Но если возникновение древнерусского государства нельзя рассматривать как внезапное и неожиданное происшествие, если оно является закономерным этапом длительного процесса экономического и политического развития страны, то как можно приписывать это дело недавним пришельцам — варягам! Это столь же разумно, как приписывать первой ласточке (и даже не первой, а второй или третьей) рождение весны... Наоборот, именно накопление богатств, появление разветвленной организации по выкачиванию этих богатств у населения и сосредоточение этих богатств в народившихся организационных центрах должно было привлечь охочих до легкой добычи норманнов в эти центры.

Даже если варяжские князья действительно оказались первыми в Киеве и если бы Киевская Русь оказалась первым восточнославянским государством, иными словами, если бы все остальные возражения антинор-манистов по этому вопросу утратили силу (чего, однако, нет), то одного лишь этого соображения было бы достаточно для марксиста, чтобы отвергнуть мысль о норманнском происхождении восточнославянской государственности. Правда, тогда следовало бы все же отвести норманнам внешне более видное, более заметное место в истории нашей страны, но от этого характер и существо их роли совершенно не изменились бы. Здесь, а не в чем либо ином, корень разногласий.

4. И действительно, это теоретическое положение подтверждается конкретными материалами в данном случае. Появление имущественного неравенства на базе накопления излишков продукции, начало расслоения общества на классы можно увидеть на наших землях на много веков раньше прихода варягов.

Три тысячи лет тому назад поднялись в наших лесах земляные валы первых укреплений — почти за две тысячи лет до того, как в этих лесах зазвучали имена первых варягов. Еще Ходаковский смущал Калайдовича трудными вопросами: если наши городища — это остатки укрепленных поселков, то почему их сохранилось такое множество, почему они располагаются не полосами (по границам стран), а сплошь по всей стране? Ходаковский делал из этого вывод, что на площадках за валами не было жилищ, а были места жертвоприношений. Но раскопки опровергли это мнение. Они показали, что городища — действительно остатки укрепленных поселков, зародыши городов. Значит, не только в пограничных районах были частные вооруженные столкновения, было что охранять и было от кого охранять. Значит, каждому поселку грозила опасность не только от иноземцев, но и от ближайших соседей. Это как раз та картина, которую первые европейцы застали у многих индейских племен Северной Америки — военные походы удальцов на соседние поселки, одобряемый общественной моралью разбой на дорогах и ограбление соседей, осторожные торговые операции на рубежах — с товарами в одной руке и оружием в другой, бесчисленные мелкие войны — род на род — и кровная месть. Все это первые проявления пробуждающегося чувства собственности, первые ростки стяжательства, первые — еще очень скромные — результаты начавшегося процесса накопления имуществ...

Когда варяги подошли к славянским рубежам, прикидывая, далек ли путь «в греки», этот процесс уже имел за плечами солидную историю, многие укрепленные поселки уже давно превратились в покинутые городища, валы их расплылись и поросли лесом, а другие разрослись и превратились в настоящие города с княжескими резиденциями и ремесленными посадами. На это ссылается и Б. Д. Греков (1939).

Таким образом, городища оказались важным аргументом в споре, может быть, даже решающим.

5. Везде, где этот процесс шел и где он подходил к определенному рубежу, достигал определенной ступени накопления хозяйственных достижений, определенного уровня общественного развития, неминуемо наступал тот же этап, который у нас выразился в образовании Киевской Руси — замки и укрепленные поселки превращались в крупные ремесленно-торговые города, возникала феодальная организация общества, складывалась из накопленных культурных элементов новая, феодальная культура, возникали феодальные государства. Это происходило везде, вне зависимости оттого приходили туда к этому моменту норманны или нет.

Значит, и у нас все шло бы тем же ходом, если бы варягов и вовсе не было. Варяги оказываются здесь ни при чем.

6. Русское право не имеет норманнского облика и происхождения, оно выработалось независимо и самостоятельно — это положение выдвинул немец, дерптский (юрьевский) профессор Эверс (Ежегз 1826; Артемьев 1845).

Из особенностей русского права лишь кое-что взято, быть может, у варягов — да оно и естественно, поскольку князья оказались варягами. Но лишь кое-что, далеко не все, что похоже на скандинавское. Сходства объясняются не только заимствованиями, но и общим источником — единым наследством от общих индоевропейских предков, а также сходными условиями существования и одинаковым уровнем общественного развития. Наконец, кроме элементов, схожих со скандинавскими, в русском праве есть много своеобразного: вече, свидетели, свод, наследство, пограничные знаки и пр. Все это регулируется собственными, исконно славянскими правилами. Призывая варяжских князей, славяне ждали от них не введения права, а защиты и укрепления существовавшего у славян права (СИос1акоуу5к11818, Доленга-Ходаковский 1819; КакомесИ 1820-22; 1833; 5игол/1ескз 1824).

7. Некоторые дополнительные доводы дает анализ скандинавских заимствований в древнерусском языке. Часть слов, использованных нор-манистами, не представляют собой бесспорные заимствования — они могли попасть в оба языка из какого-либо третьего источника или войти из древнейшего общего германо-балтославянского языкового фонда. Таково, например, слово «князь», которое есть и в литовском языке (кнингас), и в языках тех славянских народов, которые не имели контакта с норманнами.

Какая-то часть этих слов действительно попала к нам от варягов, но для объяснения этого факта вполне достаточно признать скандинавское происхождение княжеской династии и какой-то части дружинников. Естественно, приноравливаясь к терминологии князей, высшие слои древнерусского общества усвоили несколько скандинавских названий для понятий, связанных с деятельностью государственного аппарата, и некоторые из этих новых терминов прижились рядом со старыми или вытеснили их. Скандинавских заимствований в нашем языке гораздо меньше, чем татарских, хотя в русских городах не сидели, подобно варяжским князьям, татарские ханы, а только временами появлялись их баскаки.

Значит, воздействие варягов на славян было гораздо слабее татарского, а ведь татарам не приписывалась такая роль в России, какую норма-нисты отводили варягам (Греков 1939).

Место этих заимствованных терминов в русском языке, и, в частности, в русской государственной терминологии, очень невелико. Множество основных терминов этого назначения осталось славянскими: власть, государство, право, закон, вина, суд, воин, рать, дань, стол (престол) и проч. Наоборот, в язык древних скандинавских германцев вошли русские слова «торг», «толк» (перевод), «ладья» и другие, обозначающие важные понятия цивилизации.

Совсем иную картину представляло норманнское вторжение в Англию. Офранцуженные массы норманнов, хлынув из Франции в страну англосаксов за Вильгельмом Завоевателем, внесли в английский язык столько французских слов, что современный английский словарь состоит, пожалуй, наполовину из исконной для англосаксов германской лексики, а наполовину — из французской. По сравнению с этой массой группа — несколько десятков, от силы полторы сотни — скандинавских слов в русском языке выглядит жалко и убого.

8. Домыслы о зависимости первых русских князей от шведского короля опираются лишь на устные народные сказания скандинавов и на косвенные заключения: они не подтверждаются ни летописями, ни записями путешественников, ни дипломатическими договорами. Масуди прямо говорит, что русы не подчиняются ни «царю», ни законам.

КОНТРПОЛОЖЕНИЕ АНТИНОРМАНИСТОВ

Вооруженные варяжские отряды, придя в Восточную Европу, застали здесь давно возникшие государственные образования, возглавляемые