Страница 62 из 208
Столь распространившееся лицемерие, по мнению Аорис-Мелико-ва, произошло в Петербурге за последние восемь лет. Многие государственные деятели, игравшие «в дешевый либерализм и свободолюбие», выступавшие за такие радикальные реформы, которые не могли осуществиться даже в республиканской Франции, теперь круто изменили свои воззрения, «исправно посещают модные церкви и там в земных поклонах расшибают себе лоб, надеясь этой гимнастикой снискать благорасположение Победоносцева и августейшего ученика его Александра III»583. Михаил Тариелович считал, что такие поступки влиятельных сановников приносят обществу «более вреда, чем одиночные террористы», так как заражают широкие слои населения порочной практикой: «Путем лицемерия и лжи можно достигнуть у нас не только высших государственных должностей, но и обеспечить себя имущественно»584.
20 января 1887 г. Лорис-Меликов напомнил Белоголовому, что 29 апреля исполнится шестилетняя годовщина издания знаменитого манифеста, открывшего путь политике Александра III. В этой связи следовало бы подвести «итоги этого скорбного и позорного периода русской жизни!». Рассказать, к чему за это время пришла Россия в экономическом, финансовом, умственном и даже нравственном отношениях. Указать и на виновников печальных результатов: «Благодаря Митрофану (имеется в виду Александр III. — Авт.) и ближайших его советников: Победоносцеву, Каткову, Толстому и Мещерскому». Далее следовал совет редактору «Общего дела»: «Вот тема для Вашего досуга, займитесь ею»585.
«Темой» этой Белоголовый занимался давно и последовательно. В «Общем деле» разоблачению самодержавных порядков эпохи Александра III, анализу консервативной деятельности Каткова, Победоносце -ва и их единомышленников уделялось самое большое внимание. В этом вопросе (как и во многих других) взгляды двух друзей полностью совпадали.
Лорис-Меликов понимал, что в таких условиях возможность проведения кардинальных реформ исключена. Но частные, местного характера преобразования могут иметь место. Вновь возникала проблема Кавказа: как превратить многострадальный край в благодатную окраину Российской империи. Этим и был озабочен граф. Он осуждал действия командующего войсками Кавказского военного округа князя А.М. Дон-дукова-Корсакова — чиновника, лишенного «всяких политических и государственных убеждений» и примкнувшего «к Катковскому лагерю». Этот чиновник рьяно взялся «преследовать армян и грузин, гнать их со службы и заменять русскими»586. Эта насильственная русификация Кавказа вызвала, разумеется, недовольство местного населения. Лорис-Меликов предлагал действовать иначе — усилить экономическое развитие края.
За месяц до смерти в письме к Белоголовому он отводит душу: «Полицейской палкой, искусственным и насильственным втискиваниям в лоно православия слияния окраины с метрополией не достигнешь; этим способом можно только создать рознь, а впоследствии, чего доброго, и взаимную вражду». Целесообразны другие меры. Следует поощрять распространение «русского землевладения в Закавказском крае» — мероприятие, которое не потребует никаких правительственных затрат. Местные землевладельцы охотно продадут свои участки или сдадут их в аренду способным русским предпринимателям. Михаил Тариелович привел пример: граф Шереметев, купив за 8 тысяч рублей имение в Кахетии и выписав из Франции виноделов, так поставил дело, что получил «значительные заказы» из Бордо — вот как легко прививается хорошее дело»587.
И о многом другом пишет граф своему другу. На Кавказе нужно осуществить административно-хозяйственное переустройство: развивать ирригационную систему, совершенствовать работу мировых посредников, вести решительную борьбу с грабежами и разбоями, открыть несколько профессиональных школ. В крае должна возобладать цивилизованная жизнь: «Виноделие, шелководство, обработка хлопка, производство меди» должны быть поставлены «на правильную и научную почву»588.
Разумеется, не только о родном Кавказе болела душа Лорис-Мели-кова. Он был глубоко озабочен судьбой всей России, ее политической и духовной жизнью. Приходилось с горечью признаваться: «Кто бы мог подумать, что реакция зайдет так далеко. Где же русское общество, которое, казалось, так горячо приветствовало поворот, связанный с моим именем? А теперь, если и вспоминают обо мне, то с презрительной прибавкой: какой-то армяшка Лорис-Меликов»589.
* * *
В конце 1888 г. больного навестил великий князь Михаил Николаевич — приехал из Канн. Едва ли этот визит мог обрадовать графа, много пережившего обид и притеснений от своего бывшего начальника во время кавказских войн. Да и болезнь в это время зашла очень далеко. Михаил Тариелович страдал от своей беспомощности, о чем он признавался доктору — другу Белоголовому: «Принимать же пищу или одеваться без помощи постороннего я до сего времени не могу. Грустное положение и тяжело подумать, что это может продолжаться до конца жизни... пешком я не могу сделать и пяти шагов, до такой степени одолевает одышка»590. При больном, кроме супруги Нины Ивановны, находились дочери Мария и Елизавета, старший сын Та-риел — офицер Преображенского полка, младший же — Захарий, служивший в кавалергардском полку, приехать не мог.
24 декабря 1888 г. Михаил Тариелович сказал графине, что сегодня состоится последний визит (см. док. № 85) врача. Так и случилось: вечером граф умер. Об этом вдова телеграфировала императору и получила (см. док. № 86) от него и великого князя Михаила Николаевича ответную телеграмму с выражением соболезнования.
Мы не знаем, послал ли Д.А. Милютин из своего симеизского имения телеграмму соболезнования, но в его дневнике содержится проницательная запись о судьбе Михаила Тариеловича: «Нет сомнения, что нравственное угнетенное состояние, в котором он прожил последние семь лет, ускорило роковой конец. Жаль этого человека. При иных обстоятельствах он мог бы еще послужить с пользою России. В нем теряю я человека благорасположенного, который с давнего времени всегда выказывал мне искреннее сочувствие»591.
Узнав о смерти Лорис-Меликова, военный министр Франции Фрей-синэ дал распоряжение генералу Гаранье де Таре, командовавшему войсками в Ницце, чтобы на похоронах русского генерала были отданы такие же почести, как французскому дивизионному генералу.
На другой день Ниццу нельзя было узнать. Многочисленные войска гарнизона, скопление любопытных, звуки оркестра, венки, букеты цветов заполнили побережье города. В 10 часов прибыли его высочество герцог Г.М. Лейхтенбергский, местные власти, консулы... Грандиозная траурная процессия направилась к часовне, куда внесли гроб, сопровождаемый пушечными выстрелами. Отслркили панихиду. Путь предстоял в Тифлис592.
23 января пароход «Мингрелия» с останками графа прибыл в Батуми (см. док. № 88). На пристани армянское духовенство в полном облачении, вновь панихида...
6 февраля весь Тифлис, от мала до велика, участвовал в печальном событии. «С искренней глубокой, сердечной скорбью встречаем мы бренные останки героя Ардогана, Карса и победителя Мухтара-паши, так много потрудившегося на гражданском поприще для блага отечества!» — писала газета «Кавказ»593.
После литургии епископа Аристакиса, прошедшей в Ванском соборе, тело Лорис-Меликова было захоронено рядом с могилами других генералов.
Центральная Россия ответила на смерть Лорис-Меликова многочисленными (см. док. № 87) некрологами. Отклики эти были более сдержанными, чем публикации после отставки влиятельнейшего министра. Тогда реакционная политика еще не укрепилась, пресса во многом отличалась либеральной тенденцией. Теперь, в конце 1880-х гг., идеи Победоносцева и Каткова господствовали в политической жизни страны. Оценивая государственную деятельность Лорис-Меликова, «Исторический вестник» считал, что «примирительная политика графа, и призыв общественных сил, и облегчение участи сотен молодых людей, сосланных в отдаленные края, и обещание крупных реформ — нигилизма не искоренили. Крамола шла своим чередом»594. (Курсив наш. — Ред.) Журнал «Русская мысль» высказался более благожелательно. Указав, что Михаил Тариелович сумел в 16-месячный период своего правления «так сказать, оживить нашу жизнь», но умерший на чужбине, он «не слыхал в последние свои годы почти ничего, кроме обвинений»595.