Страница 58 из 208
Такая позиция «Московских ведомостей», осркдавшая деятельность Аорис-Меликова, вызвала протест в либеральной прессе545, хотя либеральные «С.-Петербургские ведомости» упрекали Аорис-Меликова: успокоение в стране оказалось мнимым. Оно парализовало государственную деятельность, усыпило бдительность полиции, что и привело к убийству Царя-освободителя. Ожидалось, что министр займется преобразованием губернской администрации, объединит земские силы, откроет уезду «самостоятельную и разумную жизнь» и этим даст подлинное успокоение обществу. «Но, к величайшему сожалению, — резюмирует газета, — эти надежды окончательно не сбылись». Столь отрицательная оценка вызвала протест «Нового времени». «Эти обличения, — писалось там, — могли бы говорить о гражданском чувстве газеты, если бы они появились несколько раньше. Теперь же они свидетельствуют о чувстве... другого рода». «С.-Петербургские ведомости» не оставили это заявление без ответа, отметив, что Лорис-Меликов «честью и славою» служил своему отечеству всю жизнь, тем не менее «факты остаются фактами»546.
На отставку Аорис-Меликова откликнулись и зарубежные корреспонденты, отметившие, что благодаря деятельности министра русское общество было поднято из «былого ничтожества». И что же в ответ: «Самая черная неблагодарность — при отъезде графа за границу никаких общественных проводов»547. Да, таких проводов не было. Больше того, правители, думается, были рады такому ходу событий. Эпизодические наезды Аорис-Меликова в Россию не могли повлиять на развитие нового курса, возобладавшего в стране.
* * *
Оказавшись отстраненным от государственной деятельности, чувствуя ухудшение здоровья, Михаил Тариелович решил уехать за границу — изменить обстановку и подлечиться. Да и Александр III давал понять, что отставному министру лучше находиться за границей. В начале мая 1881 г. туда отправилась его семья, а менее чем через две недели и он сам прибыл в знакомый Эмс548. В дальнейшем зарубежные курорты менялись. Привлек Баден-Баден, расположенный в горах Шварцвальда. Тут долгие годы жил И.С. Тургенев, наезжал Ф.М. Достоевский, посещали город и другие писатели из России.
Однако горячие источники и умеренный влажный климат оказались мало эффективными для больного. Духовные переживания, нравственные страдания истощали графа. Во всяком случае, находясь зимой 1883/84 г. в Петербурге, Михаил Тариелович испытал серьезное обострение своей болезни — с декабря по апрель пролежал в постели. С наступлением весенних дней путь Михаила Тариеловича лежал в Висбаден; потом на зиму предстояло перебраться в Ниццу549. Мягкий климат, вечное лето, морской воздух, лазурные волны привлекали сюда и больных и туристов со всего света. Среди различных говоров слышалась и русская речь. Еще в 1856 г. вдова Николая I Александра Федоровна провела зиму в Ницце. На другой год в город приехало 150 русских семейств. Появилась русская церковь, приезжающих из России становилось все больше.
Ницца для графа оказалась более всего полезным курортом, хотя, когда позволяло здоровье, он переселялся в другие места курортного зарубежья. Так начался новый этап жизни. Лечение, встречи и беседы с людьми приятными и не очень, размышления о событиях, происходивших в России и на Западе, — все это заполняло духовный мир человека, вся жизнь которого находилась в постоянном напряжении: большую ответственность всегда испытывал и боевой генерал, и крупнейший государственный деятель. Теперь все изменилось. Он во многом жил прошлым. Летом 1881 г. в Эмсе германский император Вильгельм I встретился с Лорис-Меликовым, пригласив его на обед. Михаил Тариелович помнил, как император в свое время относился к его реформаторским планам — в письме к Александру II, показанному Лорис-Меликову, он предупреждал царя «не давать конституцию России», а если дело зайдет далеко, то добиться принципиальных ограничений роли представительной власти. Александр II ответил: «При моей жизни этого никогда не будет».
Разумеется, Вильгельм заговорил об ужасной смерти государя, о причинах, вынудивших графа уйти в отставку, о том, как он сожалеет, что «племянник хотел стоять на месте, а не пошел вперед в своих реформах и не создал народного представительства». Такое лицемерие возмутило Михаила Тариеловича, напомнившего собеседнику об указанном письме. Император вскочил, изменился в лице, вначале не мог ничего сказать, а затем произнес: «Как! он вам дал это письмо!!»550
Эти пассажи нередко сменялись приятными впечатлениями. Особую радость доставляло посещение людей близких, испытанных временем. А.Ф. Кони вспоминал, что Лорис-Меликов «отводил душу» с наезжавшим из Петербурга «преданным другом семьи — Эзовым». Это был действительный статский советник Герасим Артемиевич Эзов — в 1879 г. управляющий 2-м отделом Департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел551. Может быть, в то время они и познакомились?
Конечно, с нетерпением ожидались вести с родины. В Баден-Бадене в мае 1882 г. граф получил письмо из Петербурга — оценивалось впечатление, произведенное его телеграммой по случаю юбилея С.П. Боткина, зачитанной во время торжественного обеда: всеобщее оживление, «громкие крики», выразительные реплики, вспомнили о когда-то влиятельном человеке! Михаил Тариелович воспринял происшедшее без воодушевления. «Все это весьма прискорбно, — писал он, — и не радует меня. Настроение это рекомендует то раздражение, а вместе с этим гнетущее состояние общества, когда оно готово заявлять и радость, и протест при всяком даже маловажном случае. Трудно сказать, какими последствиями обозначится, в конце концов, это настроение, но если можно судить по примерам истории, то нельзя ожидать добрых и бескровных результатов. Стыдно и печально»552.
Вести с родины все больше удручали Лорис-Меликова, возмущавшегося, например, действиями «охранителей», раскрывавших и прочитывавших переписку, надеясь таким образом выявить, опорочить и подвергнуть гонениям прогрессивно настроенных людей, создать «политический вопрос». «Жалкая и бездарная игра», — с негодованием писал он. Происходящее закономерно: закончилась либеральная эпоха, когда Победоносцев и Катков не имели достаточной поддержки властей.
И все же приходилось считаться с реалиями российской жизни, соблюдать этикет. Получив приглашение участвовать в коронации Александра III, отставной министр в начале мая 1883 г. приехал в Москву. Придворное ведомство поместило его в фешенебельной гостинице «Славянский базар», где Михаил Тариелович встретился с Д.А. Милютиным, который записал в дневнике, что он не мог пожелать себе «более приятного соседа». Было о чем поговорить. Бывший военный министр «узнал от него (Лорис-Меликова. — Авт.) много интересных подробностей недавнего прошлого»553.
Государственно думающий человек не мог, разумеется, отказаться от анализа событий, происходящих в мире. Европейская пресса давала в этом отношении благодатный материал — было над чем задуматься. Убийство фениями в апреле 1882 г. в Дублине английского либерального деятеля, министра по делам Ирландии в кабинете Гладстона Ф.Ч. Кавендиша, вселило тревогу: этот акт может дать российским функционерам дополнительные аргументы для доказательства вредности реформ и всяких нововведений. В Англии же противники Гладстона попытаются, возможно, его сместить с поста премьер-министра, что нежелательно — в России видят в Гладстоне «весьма разумного и удобного государственного деятеля»554. Так события западноевропейской политической жизни в сознании проницательного отставного#министра трансформировались в российскую проблему: как все это отразится в империи?
В Берлине в мае 1882 г. привлекла внимание французская книга Виктора Ааферте об Александре II, написанная со слов княгини Юрьевской. С чувством досады читал граф текст, отличающийся своей тенденциозностью, пошлостью и рисующий «покойного государя в крайне неудобном свете». Огорчало и другое. «Детски расточаемые похвалы обо мне могут только усугубить нерасположение и недоверие ко мне в Гатчине. Уверен даже, что там подумают, что сама книга издана с моего ведома!»555 — с горечью сообщал Михаил Тари-елович в одном из писем.