Страница 40 из 208
оказалась не совсем удачным инструментом для привлечения общественных сил к деятельности, в направлении «соответствующем государственному порядку»375. Думается, свою роль могло сыграть и сознание Лорис-Меликовым некоторой «пробуксовки» его деятельности. Осторожный и постепенный путь к преобразованиям, по объективным причинам не суливший скорых результатов, грозил охладить энтузиазм общества, сопровождавший назначение диктатора и его первые шаги. Возможно, некоторое угасание общественных надежд граф и почувствовал летом 1880 г. — спустя полгода после учреждения своей комиссии. Предпринятая акция явно оживляла веру в него как деятеля, ведущего страну в нужном направлении. Она свидетельствовала, что Лорис-Меликов был не только серьезным политиком и дипломатом, но и незаурядным психологом.
Общество возрадовалось ликвидации органа по борьбе с революционерами, хотя вряд ли кто верил, что она выполнила предназначенную ей роль. По меткому выражению М.Н. Каткова, «революция наша остается в тумане»376. И вряд ли кто из идейных противников московского публициста не согласился бы с этим. Многие либералы могли бы повторить вопрос, поставленный несколько позднее в рабочих тетрадях Ф.М. Достоевского: «...пресеклись ли убийства и преступления? Лорис-Меликов уничтожил ли злую волю?» Но все с облегчением приветствовали закрытие органа власти с его исключительными, надзаконными полномочиями.
Велико было ликование печати разных направлений по поводу ликвидации Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии. Хотя многие понимали, что уничтожается лишь учреждение, а его функции остаются, как остается и вся налаженная жандармская практика с ее тайной агентурой, перлюстрацией, поощрением доносов и шпионства. И все же — такова роль символа в социальной психологии, каким стало Третье отделение, — большинству подданных империи казалось, что вместе с этим учреждением уходит все самое темное и гнетущее из русской жизни и начинается ее новая полоса.
В результате закрытия Верховной распорядительной комиссии, инициированного самим ее начальником, резко возрос авторитет Лорис-Меликова и в правительственных, и в общественных кругах: диктатор явил редчайший в истории империи случай добровольного отказа от, казалось бы, неограниченной власти. Возросло доверие к нему царя, который не часто сталкивался с подобным поступком на государственном поприще. В рескрипте М.Т. Лорис-Меликову Александр II, перечисляя все его заслуги по службе на Кавказе и на постах генерал-губернатора, заключал, что и во главе Верховной распорядительной комиссии граф оправдал царские ожидания. «Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным Мною путем, к умиротворению и спокойствию общества, — провозглашал Александр II, — Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным, если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезмерных мер, и ныне Россия может вновь спокойно вступить на путь мирного развития». За оказанные услуги Лорис-Меликов был пожалован кавалером ордена Святого апостола Андрея Первозванного1 — высшим в империи.
Немногие тогда понимали, что, меняя статус, Лорис-Меликов власти своей не умаляет. Сосредоточив под своим главенством все жандармско-полицейские органы, он оставался всесильным. Особая и, казалось, нерушимая близость к императору делала его всемогущим. По сути, став министром внутренних дел, он остался диктатором. 377 378
10*
Глава четвертая МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
Спустя десять дней после указа о ликвидации Верховной распорядительной комиссии новоназначенный министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов отбывает в Крым, в числе сопровождающих Александра II лиц. Однако в царской свите у Михаила Тариеловича было особое положение. С царем, недавно овдовевшим и тайно обвенчавшимся с Екатериной Михайловной Долгорукой, ехала его новая семья (императрица Мария Александровна умерла в мае 1880 г., венчание с Долгорукой было в июле 1880 г.; позже, в декабре 1880 г., состоялось пожалование Долгорукой и потомству императора от нее титула светлейших князей Юрьевских. — Примеч. ред.). Сопровождавших рассадили в поезде так, чтобы они не могли проходить через царский вагон: не все были информированы о свершившемся в царской семье событии. Только граф А. В. Адлерберг, министр двора, и генерал-адъютант А.М. Рылеев, комендант главной императорской квартиры, бывшие свидетелями при бракосочетании, да Лорис-Меликов, посвященный в тайну морганатического брака, помещались со стороны женского вагона.
По прибытии в Симферополь царь с Долгорукой и с детьми, а также Адлерберг, Рылеев и Лорис-Меликов в экипажах направились в Ливадию, остальная свита продолжила путь до Севастополя поездом379. В свете этих фактов слова в рескрипте Лорис-Меликову об особом доверии к нему и неизменной благосклонности «искренне любящего и благодарного Александра» воспринимаются не только как дань придворному этикету и дворцовому регламенту380.
Пребывание в Ливадии послужило дальнейшему сближению Лорис-Меликова с царем. Беседы о делах текущих, о новых назначениях и перемещениях в государственном аппарате, о некоторых планах министра велись в непринркденной обстановке, продолжаясь порой за
вечерней игрой в вист. Здесь же укрепились контакты и с княгиней Екатериной Михайловной, морганатической супругой императора, влияние которой в дворцовых кругах возрастало. Здесь, в Крыму, министру внутренних дел удалось заручиться поддержкой императора ряда своих предложений.
Вернувшись в столицу, Лорис-Меликов занимается их реализацией. Вступление в новую должность, перемена статуса не были для Михаила Тариеловича формальными — наступал новый период его государственной деятельности. От постановки вопросов о необходимых преобразованиях он переходил к практическому их осуществлению. Осень 1880 г. для диктатора характеризуется развернутым наступлением по всему фронту намеченных реформ, хотя проведение их мыслилось им в строгой очередности. Одновременно готовятся нужные ему кадровые перемещения. Уже в первые осенние месяцы на основных постах государственного аппарата находились сторонники Лорис-Меликова, на содействие которых он мог в большей или меньшей степени рассчитывать. Наиболее твердым и последовательным из них, как подтвердили и позднейшие события, был военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин.
В октябре Лорис-Меликов не без усилий добивается назначения на пост министра финансов Александра Агеевича Абазы, своего старого, как и Милютин, товарища. Николай Христианович Бунге, назначенный товарищем министра финансов благодаря хлопотам Лорис-Мели-кова еще в июле, остался на этом посту. Считая такое сочетание весьма удачным, Михаил Тариелович полагал, что теперь «министерство финансов будет недурно: министр — умнейший человек Абаза, а товарищем у него — тоже неглупый, а к тому же ученый человек — Бунге. Славная парочка»381. Исследователь деятельности Н.Х. Бунге не без оснований полагает, что после отставки все-таки заурядного по способностям С.А. Грейга «все шло к скорому назначению Бунге на пост министра финансов», фактически вершившего дела министерства во время длительных отлучек министра382. Однако Лорис-Меликову на этом посту был нужен человек с широкими связями при дворе и серьезным административным опытом. И то и другое Абаза — крупный землевладелец и сахарозаводчик — приобрел на занимаемых им в 1870-е гг. постах государственного контролера, председателя Департамента государственной экономии Государственного совета, члена Комитета министров, члена Государственного комитета по устройству сельского состояния. Профессор политической экономии, Н.Х. Бунге прекрасно дополнял нового министра своими теоретическими знаниями, но и он не был кабинетным ученым, свободно ориентируясь в современной хозяйственной жизни страны. Выбор Лорис-Меликова поистине был удачен для страны с хроническим послевоенным дефицитом бюджета.