Страница 39 из 208
Сама постановка вопроса о необходимости нового отношения власти к земству уже способствовала улучшению условий работы земских органов: местные власти не могли не учитывать позицию власти центральной и ее первые начинания в этой области. На страницах либеральной печати 1880-го — начала 1881 г. это время оценивается как наиболее благоприятное для общественного самоуправления, рождавшее самые смелые надежды на будущие преобразования.
Надежды эти с очевидностью проявились на открытии памятника А.С. Пушкину в июне 1880 г., ставшем ярким общественным событием. Праздник начался 5 июня 1880 г. приемом в городской думе депутатов, прибывших из разных городов страны. 6 июня при громадном стечении народа состоялось открытие памятника, а затем в большом зале Московского университета — слушание речей, посвященных поэту, продолженное 7 и 8 июня в Благородном собрании. Либерально-демократическая печать увидела в этом необычном для империи событии свидетельство приближающихся общественных перемен. Настроение тех дней характеризовалось как «потребность дружного действия для общей цели, ради того, чтобы общественные силы, дремлющие и немые, получили, наконец, возможность проявления на благо страны»366. «Отечественные записки» обращали внимание, с какой жадностью общество ухватилось за столь непривычную возможность публичных выступлений, открытых собраний, как использовали эту возможность различные группировки в своих интересах. И здесь, сквозь споры об искусстве, по выражению Н.К. Михайловского, отчетливо были видны «очертания, скажем гражданских, чтобы не сказать политических, идей и партий»367.
Чуткий к общественным настроениям Ф.М. Достоевский в своей речи восстал против упований на политические преобразования, как панацеи от всех зол, настаивая, что искать решения «проклятых вопросов» надо не во внешних переменах, а внутри себя: в нравственном самосовершенствовании под знаменем православия. Мощная проповедь художника, предрекавшая России великую всемирно-историческую роль, была встречена овацией, но затем вызвала и шквал критики в либерально-демократической печати. Достоевский не был противником реформ — он лишь хотел предостеречь увлеченное надеждами общество, что сами по себе — без должной нравственной подготовки — они не смогут радикально изменить жизнь. Именно это понимание писателем общественно-политических преобразований как «внешних», «механических» вызвало резкую отповедь из либерально-демократической среды, поскольку шло вразрез с ее чаяниями и стремлениями368. Ведь и сам писатель в 1880 г. отмечал в стране «всеобщий подъем духа, вообще близкое ожидание чего-то лучшего в грядущем». И Пушкинский праздник для него, как и многих, был подтверждением «возможности и правды этих лучших ожиданий»369. Общество не желало расставаться с этими ожиданиями, связывая их с Лорис-Меликовым.
А между 'Гем сам диктатор в явном намерении не обмануть общественных надежд предпринял новый, столь же неожиданный, сколь и важный шаг. 26 июля 1880 г. он представил Александру II всеподданнейший доклад, в котором поднимал вопрос о ликвидации Верховной распорядительной комиссии. Подводя итоги ее деятельности, он полагал, что свою роль она в основном выполнила. «Я далек от мысли, что преступная деятельность социально-революционной партии пре-
кратилась, а тем более не смею приписывать исключительно трудам комиссии обнаруживающиеся в обществе некоторые благоприятные признаки, свидетельствующие о заметном успокоении умов», — замечал он, объясняя, что «вредные для государственного строя проявления социальных учений... могут быть парализованы не в короткий срок, а только продолжительным и вполне соответственным условиями данного государства воздействием правительственных и общественных сил». Но, по его убеждению, деятельность «всякой исключительной власти не должна быть продолжительной, иначе она нарушит нормальный ход государственного управления»370.
В связи с предлагаемой ликвидацией Верховной распорядительной комиссии Лорис-Меликов выдвигал свой план перестройки органов управления: Министерство внутренних дел сосредотачивает в себе все жандармско-полицейские функции («заведование всею полицией государства»). Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии упразднялось: его функции переходили Департаменту государственной полиции Министерства внутренних дел. Оно же должно было ведать земскими и городскими делами, а также печатью. Все эта реорганизация, по мнению графа, даст возможность «создать твердую власть».
Одобрив доклад, царь 6 августа 1880 г. подписал указ о ликвидации Верховной распорядительной комиссии, согласившись, что дальнейшие указания по охране государственного порядка «могут быть проводимы в общеустановленном законом порядке». Согласился Александр II и с предложенными изменениями в правительственных органах. Министром внутренних дел и одновременно шефом жандармов назначался Лорис-Меликов. На него же возлагались функции Верховной распорядительной комиссии — «высшее направление всех следственных по государственным преступлениям дел»371. Товарищами министра внутренних дел назначались М.С. Каханов и П.А. Черевин. Симптоматично, что выбор Михаила Тариеловича остановился на лицах, принадлежавших к разным политическим группировкам. Черевин — человек из окружения наследника, столь же консервативной позиции. М.С. Каханов — единомышленник диктатора в основных вопросах внутренней политики. Ум и деловые качества этого члена своей комиссии, управляющего делами Комитета министров, Михаил Тариелович успел оценить. Думается, новая должность Черевина была не только попыткой «компенсации» влиятельному царедворцу за по-
145
терю его поста исполняющего обязанности шефа жандармов (после отставки А.Р. Дрентельна). Граф стремился держать своих потенциальных противников в непосредственной от себя близости.
Лорис-Меликов посчитал целесообразным выделить из ведомства Министерства внутренних дел департаменты почт, телеграфа и иностранных исповеданий, дабы «усиленный круг деятельности» министерства не оказался «слишком обширным». Однако в правящих кругах эту перемену восприняли как попытку ублаготворить неожиданно для него потерявшего пост министра внутренних дел Л.С. Макова372.
Что же побудило диктатора к этой решительной перемене своего статуса? Ведь еще в апреле он был озабочен расширением функций возглавляемой им комиссии. Намечая «государственные мероприятия», осуществление которых считал первостепенным, граф убеждал царя, что обсуждение их своевременности, как и возбуждение вопросов, с ними связанных, «должны входить в круг деятельности Верховной распорядительной комиссии»373. Судя по этому, ликвидация чрезвычайного органа не планировалась им в ближайшее время. Стоит учесть соображение, высказанное государственным секретарем Е.А. Перетцем, что диктатор «опасался усиления Валуева и Макова, которые, желая привлечь на свою сторону общественное мнение, отступили от прежней ретроградной своей политики и испросили разрешения государя заняться пересмотром, в либеральном духе, «Положения о земских учреждениях» и законов о печати»374. Вполне возможно, что побудивший Л.С. Макова заняться изменениями и дополнениями отдельных «Положений о земских учреждениях», Лорис-Меликов мог опасаться, что тот перехватит его инициативу. А выпускать из своих рук дело преобразований земства и печати диктатор не намеревался. И все же, если бы дело было только в соперничестве с Маковым и Валуевым, диктатор, наверное, сумел бы их обойти, не прибегая к столь серьезным структурным изменениям власти. Не сбрасывая со счета довод государственного секретаря, стоит поискать и другие, дополнительные объяснения предпринятым переменам.
Под маркой Верховной распорядительной комиссии Лорис-Мели-кову удалось провести в жизнь ряд важных мероприятий. Однако рамки чрезвычайного органа становились тесными для намеченных преобразований. Заслуживает внимания его довод, что комиссия