Страница 173 из 208
В исходе 1880 г. я представляю уже государю императору записку, Вам известную, о пользе и неизбежности привлечения общества, чрез своих выборных, к участию в разработке законопроектов, касающихся местных нужд и хозяйства. Записка удостаивается одобрения (за исключением привлечения к окончанию работ Комиссии от 10— 15 лиц из числа выборных в Государственный Совет) и передается на рассмотрение особого совещания, которое выражает также свое полное согласие. Наконец, на журнале этого совещания 1-го марта положена собственноручная резолюция государя императора «исполнить».
Вот те факты, оспаривать которые никто не посмеет уже потому, что на все имеются документы.
Откуда же и по чьему почину явилось это видоизмененное, сравнительно с предшествовавшими годами, направление правительственной политики? Кто десятки раз докладывал и письменно и на словах государю, что одними полицейскими мерами мы не уничтожим вкоренившегося у нас, к несчастью, нигилизма, и притом в самой отвратительной форме, что нигилисты эти не имеют ничего общего ни с массою населения, ни с его представителями; что в среде населения действительно существует недовольство, но происходит оно лишь от недостаточного доверия, ему оказываемого, и что нигилизм может пасть тогда, когда общество всеми своими силами и симпатиями примкнет к правительству.
Таковы ли были доклады моих предшественников, не они ли старались убедить государя, что всякий судебный чин, профессор, учитель или служащий в общественных учреждениях есть несомненный нигилист или поощритель его? Разве не так было? Ликующие друзья мои болтают песни, что у меня не было никакой программы. Программа вся здесь налицо, и я ни на шаг не отступал от нее, несмотря на все трудности и каверзы, которые испытывал на каждом шагу.
Какую же мне нужно иную программу?
Продолжаю далее:
2) После 2-месячных трудов и усилий удалось, наконец, достигнуть смены графа Толстого, этого злого гения русской земли. Радость была общая в государстве. Всем памятно, как в Зимнем дворце целовались у заутрени, приветствуя друг друга словами: «Толстой сменен, воистину сменен!»...
Почему же такая радость по случаю смены одного лишь должностного лица? Потому что в понятиях русского общества утвердилось убеждение, что Толстой, благодаря своим связям, несменяем. А между тем личность эта, стоявшая в продолжение целых 15 лет во главе одной из важнейших отраслей государственного управления, сотворил более зла России, чем все остальные деятели, даже вместе взятые.
Если случайно занесенный к нам нигилизм принял столь омерзительные формы, то в заслуге этой пальма первенства бесспорно принадлежит графу Толстому. Жестокими, надменными и крайне неумелыми приемами он сумел вооружить против себя и учащих, и учащихся, и самую семью. Отвернулось, таким образом, все общество, за весьма редкими исключениями, от государева министра, и это чувство недовольства оно стало переносить от министра к правительству. К сожалению, выбор преемника Толстого в лице Сабурова был весьма неудачен, при некотором такте и опытности Сабуров мог бы оказать нам громадные услуги; почва к этому была вполне подготовлена, но, повторяю, новый министр оказался далеко не соответствующим. Винить меня в этом выборе, я надеюсь, никто не вправе. Отсутствуя 28 лет, я никого не знал и никого рекомендовать не мог.
3) В начале 1880 г. прекратился антагонизм, существовавший между администрацией и судебным ведомством. Пусть спросят любого служащего в судебном ведомстве, а особенно в прокуратуре, улучшилось ли их положение с февраля прошлого года сравнительно с прежним, и я уверен, что не найдется между ними человека, который не отозвался бы с признательностью.
4) Отмена налога на соль, разрешение постройки Баскунчакской солеварной и Криворожской ж. д., да притом правительственным способом, последовали по моим стараниям.
На днях возвращу Вам присланный мне сюда графом Адлербергом подлинный мой доклад о налоге на соль. Храните пока у себя этот документ, составляющий гордость для действий моих.
5) В начале 1880 г. прекратилась повсеместная, за исключением злосчастного Кавказа, огульная раздача казенных земель. Думать надо, что это не было явлением случайным.
6) Испрошенная ревизия четырьмя сенаторами нескольких губерний и преподанная им особая инструкция служила ясным выражением, что правительство намерено отныне фактически контролировать и согласовывать действия местных учреждений и лиц. Инструкция требовала от сенаторов обильных материалов для обсуждения и рассмотрения таковых в приготовительной и общей комиссиях совместно с самими сенаторами. Исполняется ли это, или дело заброшено? Сведений не имею.
7) Некоторая свобода, предоставленная с прошлого года нашей прессе, послужила поводом к наиболее ожесточенным на меня нападкам со стороны претендентной нашей аристократии, разных фрейлин вкупе с Победоносцевым и К°. Наветам и сплетням, доходившим неоднократно до государя, не было конца. Старались выставить меня каким-то революционером. Вам известны многие резолюции, которые получались мною, чтобы выручить дело и оградить себя; я бывал вы-нркден давать предостережения газетам в тех случаях, когда они резко нападали на кого-либо из министров или высокопоставленных лиц; так, за г-на Макова «Голос» получил предостережение, за Валуева — внушение; за статью «О Грейге» «Новому времени» было дано предостережение. Но у кого сможет явиться решимость доказывать, что пресса не оказывала существенных заслуг и правительству и обществу. Пример 1880 г. и всего текущего 1881 г. у нас перед глазами, и печать сослркила службу, если же бывают в ней уклонения, то они неизбежны, и от этого зла нигде и никакое государство не может уберечься ни строгим законодательством, ни административными взысканиями.
8) Не стану входить в подробности последовавшего упразднения III отделения, стоявшего более полувека вне закона и выше закона. Скажу только, что когда довелось мне заговорить с близкими друзьями о пользе упразднения этого учреждения, то они улыбались и сожалели, что, как человек незнакомый с петербургскою сферою, я задаюсь неодолимыми задачами. Учреждение было, однако, упразднено. Много наделало оно бед за время своего существования, и тысячи оскорбленных людей привлекло оно в лагерь недовольных.
Вы знакомы, впрочем, и с организацией этого учреждения, хотя созданного с плохою целью, и с деяниями его.
Катастрофа 1-го марта оперила, однако, тех немногих и единичных особ, которые вменяют мне в ошибку упразднение III отделения и усматривают в существовании его спасение отечества...
Время — великий учитель, и кто прав — укажет будущее. Но как бы то ни было, совершившееся несчастье 1-го марта и последующие затем эпизоды до 28-го апреля положили окончательный рубеж дальнейшему служению моему отечеству. Видно, Богу не угодно было помочь мне. Но захотят ли люди вспомнить, что я никогда и никому не говорил о том, чтобы жизнь государя, при вводимых новых порядках, была гарантирована от покушений. Напротив того, всем и каждому пояснял я, что покушения эти и возможны и вероятны.
Сколько раз доводилось мне высказывать, что невозможно организовать полицию и состав ее в короткий срок, что на это потребуются многие и многие года. Объяснения эти, по-видимому, преданы забвению, и факт совершился, враг торжествует, и победа за ним.
Ну, а если бы мудрый околоточный или дворник заблаговременно открыл бы подкоп на Садовой или квартиру заарестованного уже распорядителя убийц — Желябова, подлежит ли сомнению, что тогда Михаил Тариелович был бы возвеличен, как мировой гений. Таков удел у нас, государственных деятелей, на которых взваливают и полицейские обязанности.
В Германии это делается иначе. Три года тому назад Гедель и Но-белинг произвели покушение на жизнь императора5, и если Вильгельм был спасен, то счастливая эта случайность никоим образом не может быть отнесена к заслугам или достоинствам полиции.
Однако ни немецкое общество, ни правительственные лица не обратились тогда с тяжелыми обвинениями, правильными или вымышленными, на Мадая — начальника берлинской полиции, графа Элленбурга — министра внутренних дел и князя Бисмарка — общего заправителя.