Страница 100 из 141
Командир 2-го полка подполковник В. П. Артемьев вместе с шофером и ординарцем около 21.00, е темноте, подъехал к деревне Гвождяны, пребывая в полной уверенности, что едет в штаб дивизии. Однако здесь он наткнулся па охранение 162-й бригады и, спасая жизнь, мгновенно выдач себя за парламентера из штаба Буняченко. Артемьева проводили к командиру бригады. Артемьев сообщил, что прибыл по поруче-
385 ■■ч-х
нию командования для определения взаимоотношений между 162-й бригадой и 1-й пехотной дивизией. Со слов Артемьева, власовская дивизия насчитывала до 20 тыс. чинов, имеющих на вооружении все виды оружия вплоть до полевой артиллерии, и во «избежание вооруженных столкновений и ненужного кровопролития генерал Власов прислал его, чтобы установить образ действия и поведения советских и власовских войск, стоящих друг перед другом в полной боевой готовности».
Мищенко не мог предпринять никаких репрессивных действий по отношению к мнимому парламентеру. Утром 11 мая вДобржшие Мищенко представился неизвестный командир партизанского отряда, отрекомендовавшийся как «полковник Богун». «Богун» довел до сведения Мищенко, что в окрестностях района находится власовская дивизия «численностью до 11 тыс. человек, вооруженных винтовками, автоматами, пулеметами и полевой артиллерией». Кроме того, «Богун» передал в штаб бригады арестованного власовца «генерала Труханова». Мищенко не поверил «Богуну» и заподозрил в нем «начальника штаба Власова», а в «Труханове» - самого Власова.
Сопоставляя разные свидетельства и известный нам ход событий, можно с уверенностью сделать вывод о том, что «Богун» передал Мищенко подлинного начальника штаба влас обской армии, а выведенная в оперативном донесении фамилия «Труханов» - не что иное, как искаженная «Трухин». Личность «Богуна» остается менее понятной. Вероятно, под этим псевдонимом скрывался командир советской парашютной группы «Факел» Я. А. Козлов. Истинная роль и мера участия этого человека в майских событиях 1945 г. в Пражском районе и Южной Чехии становятся еще менее понятны в связи с публикацией С. А. Ауски фотографии «Богуна», стоящего рядом... с неизвестным офицером в форме Власове кого полковника (датирована 10 мая 1945 г., место съемки - Добржиш). По свидетельству полковника В. В. Позднякова, «никогда ранее не известный полковник Богун» неожиданно объявился в качестве власовского офицера среди плененных американцами власовцев Южной группы в конце мая 1945 г. и даже якобы был кооптирован в члены КОНР (!).
Но какова бы ни была роль «Богуна», Артемьев невольно подтвердил в разговоре с Мищенко его слова по поводу вооружения и численности дивизии. Прекрасно осознавая беспомощность перед притаившейся в нескольких километрах в темноте огромной дивизией власовцев, Мищенко растерялся при визите Артемьева и, выдержав «паузу», предложил ему явиться через два часа, объяснив это необходимостью «получить дополнительные указания».
Артемьев немедленно возвратился в полк, затем через два часа разыскал дивизионный штаб. К тому моменту к Буняченко уже приехали два представителя от полковника И. П. Мищенко, удивленного «исчезновением парламентера». Представители 162-й танковой бригады уговаривали Буняченко немедленно перевести дивизию в советскую зону, заявляли о полной амнистии всем чинам власовской армии и т.д, Единственным их условием стало требование немедленной сдачи оружия. Абсурдность происходящего была для Буняченко очевидна. Однако ему любой ценой было необходимо вы играть время до 10-12.00 12 мая - установленного срока начала переговоров с американцами о проходе дивизии в глубь их зональной территории и удержать 162-ю танковую бригаду от активных боевых действий против безоружной дивизии. По приказу Буняченко, Артемьев вновь поехал к Мищенко уже в сопровождении советских предстаете л ей с заданием любой ценой сохранить существовавшее положение до 12.00 12 мая и прибыл в бригаду к часу ночи.
Мищенко принял Артемьева радушно, «за накрытым столом на 12 персон». «Переговоры» закончились крайне быстро и сменились «дружеским» ужином с обильными возлияниями. По условиям «переговоров», власовская дивизия в 12.00 12 маЯ переходила в советскую зону и поступала в распоряжение полковника Мищенко со всем вооружением. За ужином Мищенко много пил, искренне восхищался «изменениями» на родине, военно-политическим талантом И. В. Сталина и окончанием воины. Б конце концов, к рассвету он «уговорил» Артемьсы1 перевести свой полк на советскую сторону, не дожидаясь об" Щей капитуляции. Обещал полное прощение, звание подкоР' 4;:^- 387
ника п прочие перспективы. Рано утром Артемьев уехал назад в дивизию, доложил Буняченко о результатах переговоров и вернулся в полк.
В этой невероятной истории, происшедшей в ночь с П на 12 мая, остается целый ряд необъяснимых эпизодов. Почему штаб 162-й танковой бригады не узнал о разоружении власовской Дивизии утром 11 мая американцами и, судя по донесениям, пребывал в столь преступном неведении целые сутки? Кто санкционировал <<переговоры» с власовцами? Почему Артемьев пропустил перемещение дивизионного штаба вечером 11 мая и почему, возвратившись в первый раз от Мищенко, он искал его почти два часа на маленькой межзональной территории? Почему Мищенко не проверил полномочий Артемьева? Наконец, самым любопытным представляется следующий вопрос: почему ни в показаниях Буняченко на следствии в Москве в 1945-1946 гг., ни в оперативных сводках и донесениях штабов и политотделов 162-й бригады и 25-го корпуса за май 1945 г. нет ни единого упоминания о факте «переговоров» и, тем более, о посылке к власовцам советских представителей? Если бы не дискуссия, развернувшаяся на страницах русской печати за рубежом спустя более 15 лет после происшедших событий, можно было бы вообще предположить, что подполковник В. П. Артемьев выдумал свою встречу с полковником И. П. Мищенко. Лишь в 1996 г. один из подчиненных Мищенко капитан М. И. Якушов подтвердил факт «безрезультатных» переговоров с власовцами в ночь с 11 на 12 мая.
Полковник Поздняков после войны гласно назвал в русской зарубежной печати факт «переговоров» и поступок Артемьева «грязным пятном». Один из бывших старших власов-ских офицеров обвинил Артемьева в стремлении спасти свою жизнь, а его действия объяснял желанием сдаться противнику с надеждой на облегчение собственной участи. В качестве одного из главных аргументов Поздняков приводил семилетнюю службу Артемьева в конвойных войсках ОГПУ-НКВД в 1933-1940 гг. Но Артемьева решительно взял под защиту А. Д. Архипов. Он убежденно оценил поведение Артемьева и Буняченко ночью 12 мая как «проявление исключительной находчивости
и военной доблести, в результате чего были спасены от неминуемой расправы 20 тыс. власовцев». Как бы ни расценивать события ночи 12 мая, они объективно сыграли на руку Буня-ченко: дивизия получила отсрочку до утра 12 мая. Вероятно, ее бы мог предоставить еще раз своими решительными действиями и капитан Донахью, но связь с ним и Власовым у Буняченко в ночь с 11 на 12 мая отсутствовала.
Вместе с тем, колоссальное напряжение, достигшее ночью 12 мая своего пика, не могло не отразиться на моральном состоянии чинов дивизии. Для кого-то добровольный переход на сторону Красной армии рассматривался как надежда на смягчение наказания в сравнении с перспективой быть на рассвете раздавленным советскими танками. Поэтому ночью с 11 на 12 мая дезертирство из дивизии для многих власовцев казалось спасением. По оценке Артемьева, из дивизии ночью ушли к боевым порядкам 162-й танковой бригады более 4 тыс. человек-20% личного состава. В первую очередь, к ним можно отнести солдат 5-го запасного пехотного полка, где 3/4 власовцев составляли добровольцы, присоединявшиеся к дивизии на маршах в марте - апреле 1945 г. и не служившие в Восточных войсках. Их поведение было естественным в сложившейся ситуации.
Однако документы 162-й танковой бригады дают гораздо более скромную картину. По состоянию на 11.00 12 мая, в плен бригаде сдались всего чуть больше 200 чинов 1-й пехотной дивизии -минимум в 20 раз меньше, чем указывает Артемьев, которому не имело смысла так завышать численность дезертиров. Можно предположить, что дезертиры на месте расстреливались военнослужащими 162-й танковой бригады, но нп посты 90-й американской пехотной дивизии, ни сами власовцы никаких выстрелов ночью 12 мая не слышали. Следовательно, в основном, дезертирство ночью 12 мая заключалось не в переходе на сторону Красной армии, а в уходе из обреченной дивизии вообще, хотя и такой путь спасения не сулил особых перспектив. Власовцы, покинувшие дивизию в северо-восточном направлении, обрекали себя па риск быть уничтоженными чешскими партизанами просоветской ориентации или оказаться, в конце концов, выданными партизанами органам контрразведки «СМЕРШ».