Страница 39 из 251
В те времена каждый главнокомандующий имел свой эскадрон эскорта — гидов. Один из взводов этого эскадрона постоянно сопровождал экипаж командующего, тогда как другие были рассеяны по всей территории, занятой войсками, состоящими под его командованием. В Байонне еще не было ни одного отряда из эскадрона эскорта, и мы попросили оставить на каждом промежуточном пункте от Байонны до По по одному кавалерийскому взводу. Эту службу должен был выполнять именно тот 25-й конно-егерский полк, который я оставил. Таким образом, из экипажа, в котором я комфортно ехал вместе с главнокомандующим, я видел моих бывших товарищей, которые рысили возле дверей нашего экипажа. Я не испытал никакой гордости, но, признаться, что, въезжая в Пийо, в который два года тому назад вошел пешком, в буквальном смысле слова вывалянный в грязи, сопровождаемый жандармом, я проявил слабость. Я постарался сделать так, чтобы меня узнал мэр Борде-нав, которого я представил главнокомандующему и рассказал, что со мной произошло здесь в 1801 году. Когда бригада жандармов Пиреора-да присоединилась к нашему эскорту и сопровождала нас до Пийо, я узнал тех двух жандармов, которые меня тогда арестовали. Старый мэр не упустил возможности указать им, что офицер, которого они видели в роскошном экипаже главнокомандующего, и был тот самый путешественник, которого они приняли за дезертира, хотя все его документы были в полном порядке. И мэр испытывал большое удовлетворение от того, каким благоприятным образом он тогда разрешил это дело.
Пробыв сутки в По, мы вернулись в Байонну, откуда командующий отправил Мейнвьелля и меня в Брест, чтобы подготовиться там к его приезду. До Бордо мы ехали в почтовой карете, но затем были вынуждены из-за отсутствия экипажей отправиться верхом на почтовых лошадях, что из всех видов поездки было самым суровым испытанием. Шел
дождь, дороги были в жутком состоянии, ночи абсолютно темными. И, несмотря на все эти неудобства, ехать надо было галопом, поскольку мы очень спешили. Хотя я никогда не был хорошим наездником, но привычка к лошадям и год, который я недавно провел в Версальском манеже, мне придавали уверенности в своих силах. И мне удавалось пускать вскачь жутких кляч, на которых мы вынуждены были путешествовать. Так я довольно сносно овладел профессией курьера, в которой, как вы увидите, в других, более поздних обстоятельствах, мне предстояло совершенствоваться не единожды. С Мейнвьеллем дело обстояло иначе, поэтому нам пришлось потратить два дня и две ночи, чтобы добраться до Нанта, куда он прибыл абсолютно разбитым и усталым, в полном изнеможении, и не мог продолжать дальше путешествие верхом. Однако мы не могли ни при каких обстоятельствах оставить командующего без квартиры при его прибытии в Брест. Нами было условлено, что я отправлюсь первым в этот город и что Мейнвьелль догонит меня в экипаже.
Многие из моих товарищей и сам Мейнвьелль присоединились ко мне через несколько дней, чтобы помочь организовать все необходимое для устройства командующего, который нашел свой дом в полном соответствии с его планами устроить его открытым для больших приемов.
Наступил 1804 год. Мы встретили его в Бресте. 7-й корпус состоял из двух пехотных дивизий и одной кавалерийской бригады. Помимо них гут были еще войска, которые располагались в основном в соседних округах. Все генералы и их штабы жили в Бресте, а в порту и на рейде стояло большое количество судов самого различного ранга. Адмирал и старшие командиры флота жили также в городе. Другие офицеры туда приезжали ежедневно, и, таким образом, Брест выглядел очень оживленным и веселым. Адмирал Трюге и генерал Ожеро давали многочисленные блестящие балы. Перед войной французы вели себя всегда открыто и весело во все времена.
В феврале генерал Ожеро уехал в Париж, куда его вызвал первый консул, чтобы посоветоваться относительно проекта высадки в Ирландии. Я был в числе сопровождавших командующего. По прибытии в Париж мы обнаружили, что политический горизонт весьма грозен. Бурбоны надеялись, что Бонапарт, взяв в руки бразды правления, будет работать на них и сможет сыграть роль Монка32. Но, видя, что он об этом совершенно не помышляет и не собирался вернуть им корону, они решили сами его отставить. По этому поводу они задумывали целый конспиративный заговор, главными лицами которого были три очень известных человека. Это были генерал Пишегрю, генерал Моро и Жорж Ка-дудаль. Пишегрю был преподавателем математики Бонапарта в Бриенн-( кой школе, которую он оставил, чтобы пойти служить в армию. Революция его застала в чине сержанта артиллерии. Его таланты и его смелость очень быстро возвели его в ранг командующего армией. Именно он завоевал Голландию в самый разгар зимы 1794 года. Но тщеславие и амбиции его погубили. Он позволил агентам принца Конде увлечь себя соблазнительными предложениями, стал поддерживать переписку с принцем, который обещал ему большие преимущества, звание коннетабля, если он употребит все свое влияние, а оно было немалым, на войска для восстановления Людовика XVIII на троне его отцов.
Случай, этот великий арбитр человеческих судеб, сыграл и здесь свою роль. После одной из битв, в которой французские войска под командованием Моро разбили дивизию австрийского генерала Кинг-лина, был захвачен фургон генерала, где находились письма, адресованные Пишегрю принцу Конде. Эти документы были представлены Моро. Он был другом Пишегрю, которому был отчасти обязан своим продвижением по службе. Моро скрывал захват писем до тех пор, пока у Пишегрю была власть. Но когда он, став представителем народа в Совете старейшин, продолжал действовать в пользу Бурбонов и был арестован вместе со многими из своих коллег, Моро поспешил отправить в Директорию вещи, которые доказывали виновность Пишегрю, что и привело его к ссылке в Гвиану, на Синамари. Благодаря своей смелости и решительности Пишегрю сумел бежать. Он уехал в Соединенные Штаты, потом в Англию. Не имея больше причин скрывать свои намерения, он открыто поддержал Людовика XVIII и решил вернуться во Францию, чтобы свергнуть Консульское правительство. Но поскольку он был разжалован, сослан, отсутствовал во Франции более шести лет, Пишегрю не имел больше того влияния на армию, которое было теперь у генерала Моро, победителя в сражении под Хоэнлинде-ном. Именно в связи с этим он был горячо любим войсками. Из-за преданности Бурбонам Пишегрю согласился молчать о мотивах своей неприязни к Моро и объединиться с ним для торжества того дела, которому он был предан.
Моро родился в Бретани. Когда разразилась революция 1789 года, он учился праву в Ренне. Студенты и бунтующая молодежь выбрали его своим главарем, и, когда они сформировали добровольческий батальон, они выбрали Моро командиром этого батальона. Моро начинал свою военную карьеру с должности офицера и, явив примеры храбрости и недюжинных способностей, очень быстро был возведен в ранг генерала и стал командующим армии. Он выиграл многие битвы и организовал знаменитое отступление своей армии перед превосходящими войсками эрцгерцога Карла. Но, будучи хорошим военным, Моро не имел достаточно гражданского мужества. Мы видели, что он отказался встать во главе правительства, в то время как Бонапарт находился еще в Египте. Хотя Моро помог ему во время переворота 18 брюмера, он завидовал его могуществу, особенно когда тот стал первым консулом. С этого момента Моро искал любого повода, чтобы сменить этого человека, к чему его подталкивала, как говорили вокруг, еще и зависть его жены и тещи к Жозефине, супруге Бонапарта.
При таком направлении ума этого человека не представляло большой трудности склонить его на сговор с Пишегрю.
Один бретонец по имени Лажеле, агент Людовика XVIII и друг Моро, стал посредником между ним и Пишегрю. Он без конца ездил из Лондона в Париж и обратно. Он вскоре заметил, что, соглашаясь на свержение Бонапарта, Моро в то же время имел какие-то планы сохранить власть за собой, а вовсе не передавать ее Бурбонам. В то же время была какая-то надежда, что, возможно, свидание генерала с Пишегрю приведет его к другому, более правильному направлению мыслей.