Страница 2 из 67
— Завтрак через двадцать минут, — наконец сказал он, закончив осмотр моей одежды. — Я зайду за вами.
— Весьма признателен, — ответил я, подтянув сползающее одеяло.
Директор вышел. Минуту или две я уговаривал себя подняться, а потом вскочил и забегал, стуча зубами, по комнате, соображая, где здесь туалет. Наконец догадался отодвинуть настенное зеркало. За ним обнаружилась ниша с умывальником и прочими нехитрыми удобствами. Приведя себя в порядок, я разложил по карманам магнитофон, обойму с «кнопками», за ними последовали другие мелкие, но полезные устройства.
Директор пришел точно через двадцать минут.
— Мы завтракаем вместе с воспитанниками, — сказал он, — на втором этаже.
Перспектива совместного завтрака с бандой правонарушителей меня не радовала. Представляю себе такой завтрак: шеренги затянутых в черную кожу надзирателей, стоящих над головами понурых, забитых оливеров твистов и поигрывающих, скажем, кнутами…
— Это наша традиция, — заметил без всякой причины директор, когда мы подходили к лифту, — совместный завтрак. Такая вот традиция. Обед и ужин раздельно, но завтрак — вместе. Делинквенты необычайно чувствительны…
Второй этаж в отличие от спартанской обстановки первого бил в глаза вызывающей роскошью. Большой холл, ковер с длинным ворсом во весь пол, стены облицованы под резной дуб, в углу цветной телевизор, одна из последних моделей, настенный двухметровик. Если в такой холл запустить десяток нормальных подростков без отклонений и с приличной родословной, то через неделю, ну, через месяц они превратят этот салон в солдатский нужник. А тут не простые подростки. Так что же, в самом деле здесь наводят порядок затянутые в кожу и с кнутами?
Директор глянул на часы.
— Все уже в столовой.
Мы пересекли холл и вошли в столовую.
Столовая тоже впечатляла!
Хрустальных подвесок, правда, не было, но стекла и никеля хватило бы на приличный ресторанчик. Чистота, блеск, и даже подгорелым жиром не пахнет. Подростки сидели за длинными столами и чинно брали с ленты транспортера подносы с тарелками. Воспитатели и охранники сидели рядом и брали подносы с другой ленты. На нас никто не обратил внимания. Директор подвел меня к столу воспитателей, взял два подноса и один придвинул ко мне.
С едой тоже было все в порядке — свежее масло, тосты, джем, чай крепкий и сладкий, а печенье в меру рассыпчатое.
Искоса я наблюдал за подростками. Четыре группы по десять — двенадцать человек, причем группы собраны по возрасту: за крайним столом взрослые парни, а ближе к нам — почти дети. Странно, обычно группы комплектуются по категориям склонности к правонарушениям.
После завтрака директор повел меня по этажу. В комнатах для занятий никого не было. «Рано еще, — пояснил директор, — а вот, кстати, библиотека…» Классы были чистые, мебель целая, а библиотека большая. Я вспомнил свою бесплатную среднеобразовательную руину, которой муниципальные подачки помогали, как самоубийце страховка, вспомнил грязь, ободранные столы и заляпанные стены…
На обратном пути я заглянул в спортзал и опешил: четыре подростка в присутствии преподавателя и поощряемые его азартными криками избивали друг друга палками. Вскоре я заметил, что удары не достигают цели или ловко парируются.
— Вы уверены, что палочная драка пойдет им на пользу? — нерешительно спросил я директора.
— Несомненно! Во-первых, это ведет к сублимации агрессивных влечений. Кстати, они еще проходят курс карате. А во-вторых, появляется уверенность в себе и, как следствие, подавляется стадный инстинкт. Понимаете, у них исчезает стремление объединяться в группы. Разумеется, все занятия идут под строгим контролем, у нас работают очень опытные преподаватели.
Я покачал головой, но ничего не сказал. Сублимация так сублимация. Ну а если взбунтуются, как в Гаранском интернате? Пулеметов не хватит. Впрочем, это уже заботы директора. Как говаривал мой хороший знакомый старина Бидо, когда его вытаскивали из-под моста: в своем хлеву и свинья — королева.
Мастерские были оборудованы великолепно. Станки, верстаки и все такое… В технике я не очень разбираюсь, но судя по внешнему виду, у них не старый утиль и не бросовый товар.
Несколько подростков увлеченно собирали большое устройство с толстой трубой на металлической треноге. Присмотревшись, я с удивлением обнаружил, что у них вырисовывается полевое безоткатное орудие.
— Это что, — ткнул я пальцем в ствол, — тоже для сублимации?
Директор мягко взял меня за локоть и вывел в коридор. Он втолковывал мне о врожденной агрессивности, об избытке энергии, снова о сублимации… Слушая его вполуха и поддакивая, где надо, я вспоминал, как однажды выклянчил у старшего брата, тогда еще живого, подержать его тяжеленный «люгер», и как я с дворовой мелюзгой ползал по мосту через Занагу, подбирая автоматные гильзы после стычки двух банд, а пределом мечтаний у всей нашей мелкой компании был «глостер» с удлиненным стволом. Может, не так уж и глупо они здесь придумали с этой пушкой, подумал я. Дай нам кто-нибудь в те годы вволю набабахать из такой пушки, впечатлений хватило бы надолго и многие из нас не сразу бы начали лить кастеты и точить напильники.
— Надеюсь, — перебил я директора, — вашу артиллерию будут испытывать в пустынном месте? Жертвы среди мирного населения для успешной сублимации, полагаю, не обязательны.
— О да! — улыбнулся директор. — У нас под боком ущелье глубокое и глухое, рядом с бывшим полигоном. На сам полигон мы не забираемся, туда во время войны, говорят, и какую-то химию сбрасывали. Разумеется, снаряды холостые, но грохот от них порядочный, а мирному, как вы говорите, населению ни к чему знать о наших играх и забавах. Не так поймут.
— А ваши подопечные?
— Ребята в восторге! Масса впечатлений! Вторая группа уже месяц ждет испытаний, и представьте себе — ни одного нарушения. Дело в том, что за три замечания мы лишаем права присутствовать на стрельбах.
Может, они и перегибают палку со своими методами, но если эти железки действительно помогают держать их в узде, то черт с ней, с пушкой. К тому же вполне в духе добрых славных традиций. Для чего же безоткатка, как не для воспитания? Не собираются же они, в самом деле, штурмовать Долину?
Обход мы закончили в полдень. Если утром еще я сомневался — не наведен ли лоск специально к моему приезду, то теперь был уверен в обратном. Мелочи вроде ухоженных цветов и утоптанных ковровых дорожек говорили о давнем и стабильном порядке.
Миссия моя с формальной стороны была выполнена. Перебрать бумаги, просмотреть на выбор пару досье — можно смело писать в отчете, что в школе для подростков-делинквентов № 85 все в порядке. Идеальном!
Оставалась одна неувязка, и необходимо было ее увязать. Директору я сказал почти правду. По крайней мере ни на букву не отойдя от текста сопроводительного листка. Действительно, я инспектор. Но только не федеральный, а федерального бюро, а это несколько иное, не муниципальное ведомство. И ко всему еще инспектор не по несовершеннолетним, а по расследованию… как сказано в Уложении, «преступной или могущей стать преступной деятельности».
Не мог же я сразу после завтрака заявить директору, что у него в школе неладно, и небрежно спросить, почему за последние двенадцать лет ни один из выпускников не был затребован родителями? Причем это всего лишь половина гнилого апельсина, как сказал старина Бидо, когда на очередном допросе я пообещал упечь его за бродяжничество, поскольку ни в чем серьезном уличить не мог. Дело не в том, что родители некоторых были неизвестны, а других лучше и не было бы вовсе. Хуже другое — ни одного из выпускников не удалось обнаружить не только на территории графства, но и во всей конфедерации. Возникло самое естественное предположение — выходя из школы, все они дружно меняли фамилии и жили по чужим документам.
А вот это попахивало если не заговором, то чем-то очень похожим на заговор!
Рассортированные бумаги лежали аккуратными стопками. Директор широким жестом указал на свое кресло и, пообещав зайти через час, вышел. Я рассеянно полистал платежные ведомости, переложил, не глядя, слева направо стопки учетных карточек, наконец добрался до списка учащихся. Так-так, сорок шесть человек: Цезар Коржо, Хач Мангал, Стив Орнитц, Пит Джеджер…