Страница 4 из 11
- Как потратить миллион? – наконец произнесла она. – Никак! Нужно делать второй миллион! – и решительно заявила:
– Год! Мы не будем терять целый год! Потом ты промелькнешь в титрах, и о тебе сразу забудут. А мы за этот год до премьеры раскрутим тебя и сделаем настоящей знаменитостью!!! Какое издательство откажется теперь от нас???
Он задумался, продолжая курить, потом произнес:
- Ты хочешь превратить мое занятие в коммерческое предприятие?
- Конечно!... А как же еще? – недоуменно переспросила она.
- То есть, ты хочешь, чтобы я писал и делал на этом деньги?
Длинная пауза повисла в комнате, потом Галя произнесла:
- Ты уже сделал это – они лежат перед тобой на столе.
- Это случайность, но не самоцель! – настаивал он.
- Любую случайность можно превратить в закономерность или ты что-то имеешь против? – мягко и разумно спросила она. Мягко, потому что знала его характер, и теперь не хотела обострять разговор. И все-таки он не выдержал:
- Нет, милая, нет! Этого не будет! Или я пишу и серьезно делаю это или занимаюсь “остальным”… Не получится!... Есть вещи несовместимые! Так, как ты хочешь, не получится!
- Почему? – спокойно спросила она.
- Если ты делаешь это ради денег, то ничего существенного никогда не напишешь!
- А как же Бальзак или твой любимый Дали? Они стремились заработать как можно больше. Я недавно смотрела передачу. Дали даже называли мистер Доллар. Но он гений! Или ты изменил свое мнение о нем? – разумно продолжала она.
- Я не помню, чтобы Бальзак заработал какие-то сумасшедшие деньги, скорее наоборот, всю свою жизнь считал долги… Дали?... Да, он стал очень богат, но, скорее всего, это заслуга Галы.
Ты пойми, имея такой стимул, никогда не сделаешь ничего достойного, – это закон! Такой стимул по своей сути порочен. Посмотри, что творят сегодня “мастера” на экранах и в литературе, в театрах, в кино. Просто можно сойти с ума! Суррогат, дешевый заменитель, хот-дог! Я не хочу этого, мне это не интересно...
После этой тирады он замолчал и уставился в окно. Долгая пауза зависла в комнате…
- Ты говоришь, Гала? – твердо сказала Галя, спустя какое-то время. – Значит, я и буду твоей Галой, а ты сиди и твори,... писатель. Остальное – не твоя забота, – потом добавила: – Разделим обязанности, устраивает?
- Если тебе это интересно,… – задумался он, – конечно,… почему бы и нет.
- На том и порешили, – примирительно произнесла она, подведя черту, а глаза ее загорелись незнакомым огнем… Потом спросила:
- А чего, собственно, хочешь ты? Написать и положить в стол?
- Нет, Галя, конечно же, нет... Хочу, чтобы меня читали…
- Но тебя не будут читать, пока ты не станешь известным писателем. Вот это и есть закон! Ты сам это понимаешь?
Она была убедительна, и он не нашел, что возразить:
- Да, наверное,… пожалуй, ты права..., это замкнутый круг… Что мы сделаем с этими деньгами? – уже спокойнее спросил он.
- Вложим их в тебя, то есть, в новый бренд под названием Леонидов! Кстати, ты не хочешь взять псевдоним, а то как-то?…
- Нет, пока останусь Леонидовым, – возразил он, – меня не стесняет моя фамилия...
- Как знаешь..., – согласилась она, а он, задумавшись, добавил: – Послушай пару минут, хочу тебе кое-что прочитать...
- Ну, конечно, послушаю, Леонидов, еще как послушаю, теперь я слушаю только тебя, – серьезно ответила она.
Он внимательно посмотрел на нее и начал читать…
- Клейзмер снова посмотрел в окно. Канарейки не было. Взглянул на экран компьютера. Там письма, как маленькие муравьи, двигались по плоской поверхности. Но самое ужасное, они уже спрыгивали и начинали расползаться по комнате – по его комнате! Они были крохотные и безобидные, но их было очень много, и все вместе они теперь напоминали огромный рыжий ковер, который шевелился, видимо, потревоженный звонками в дверь и телефона. Дверь уже начинала деформироваться. Она прочно висела на старых, ржавых, добротных петлях, но теперь изгибалась и лохмотьями металла и дерева шевелилась от каждого звонка, изворачивалась, словно ее щекотали или кусали эти самые муравьи. Но рук она не имела, и этот нестерпимый зуд заставлял делать ее немыслимые движения. Это был мягкий сосуд, наполненный жидкостью, который колыхался в воздухе, меняя цвет и размер, но пока прикрывал своим надувшимся телом дверной проем. Телефон был похож на маленькую разъяренную крысу. Она сотрясала своим черным носом, на котором держалась трубка, пытаясь сбросить ее оттуда. Сбросить и заставить замолчать. Но тогда был риск, что из этой трубки тоже поползут муравьи или вырвется рой диких ос, от которых уже не избавишься. Клейзмер почувствовал, что его гонят из собственной жизни... И во всем этом хаосе оставалось незыблемым только одно письмо – то самое, которое он дочитал до конца. Оно горделиво, по-хозяйски, заполняло собой весь экран...
- Вам присуждается премия за доказательство теоремы... миллион... миллион долларов... миллион... миллион...
Окно было раскрыто. Как захотелось сейчас шагнуть в него, сделать этот шаг, потом еще и еще, и идти так по спокойной гладкой поверхности, оставляя под собой тротуары и дороги, мигающие светофоры и дома,... его дом... А над головой солнце... А там дальше можно свернуть куда угодно, куда захочешь! И он знал теперь эту дорогу! Он вычислил ее! А теорема? Просто она попалась ему на пути, и он легко, мимоходом, пнул ее, как мячик, случайно оказавшийся под ногами, и доказал ее, как само собой разумеющееся. За что ему дают этот миллион? Нужен ли он ему, и что он будет с ним делать? Интересно – много ли это? Он мысленно прочертил дорожку от экрана компьютера в сторону окна. Потом еще дальше. И теперь зеленые маленькие купюры стелились перед его глазами. Они чертили в воздухе крохотную зеленую тропинку, которая стелилась над городом почему-то по прямой, предлагая по ней пойти. Шаг и еще, сотня другая. Под ногами улицы и площади, люди, ничего не видящие, собаки, в испуге задирающие головы. А над головой бесконечное небо и солнце, а ты по узкой тропинке идешь по прямой. Как просто и скучно, как хочется сделать шаг в сторону и раствориться в этом удивительном пространстве, перешагнуть его, изогнуться и переступить куда-то еще. Но твоя тропинка крохотная и зеленая, ты выбрал ее, значит, должен идти по ней, не оглядываясь. Забыть обо всем доказанном, еще непознанном, и только шагать...
Вдруг он посмотрел вдаль. Тропинка обрывалась. Эта прямая лента зеленого цвета заканчивалась, а за ней пропасть, и ты уже легко соскакиваешь с этой крохотной зеленой линии и падаешь куда-то вниз. И головой, и носом, и этим телом трехмерным уже прилипаешь к дороге, превращаясь в кровавую кляксу, собственную тень, след... А на краю этой зеленой тропинки сидит та самая канарейка, которая звала за собой. Но она вспорхнет и улетит, а ты грохнешься оттуда своим носом вниз...
Не интересно! – подумал он. – Скучно! Глупо! Стоило ли того???
Он подошел к компьютеру, стер письмо и остальные тоже, поднял и сразу же повесил трубку телефона, дверной звонок сам все понял и замолчал, а диктор с экрана своими огромными губами теперь рассказывала совсем другие новости. В окно светило солнце, в комнате стало просторно, уютно и хорошо. Снова появился объем, тени и следы исчезли, муравьи и осы, сидящие в черном телефоне, тоже, тропинка провалилась, пролилась зеленым дождем. А заботливый ветер ее подхватил и унес, схоронив где-то подальше отсюда в зеленом могильнике, чтобы не пачкала все вокруг и не сорила, не гадила своими зелеными купюрами...
Он успокоился и с удовольствием подошел к окну, где солнце снова беззаботно светило, улыбаясь ему, а мир стал великим, многомерным и полным жизни... И мир этот снова принадлежал ему…
- Он сумасшедший? – произнесла она
Он замолчал на мгновение, подбирая нужные слова…
- Я просто хотел, чтобы ты кое-что поняла, – сказал Леонидов. – Если мы что-нибудь делаем теперь вместе, то ты должна быть на моей стороне,… а тропинка эта не должна быть тупиковой…. Ты должна быть со мной! Договорились?