Грязные танцы

Она взяла напитки – две бутылки коктейля «Баккарди Бризер» со вкусом арбуза. В стаканах со льдом, чтобы выглядело красиво.

– Семь фунтов, – сказала барменша.

– Три с половиной фунта каждый? – засомневалась Анна.

В «Аполлоне» коктейль стоил два фунта.

– Я заплачу, – сказал Ричард Анне – это были его первые слова.

Он повторил их барменше, протягивая двадцатифунтовую банкноту:

– И «Джек Дэниэлс» с кока-колой, пожалуйста.

Барменша взяла деньги и удалилась разливать напитки.

Ричард обратился к Анне, чтобы нарушить молчание:

– Надеюсь, не возражаете?

Анна занервничала. Испугалась. Такой способ знакомства был слишком шикарным. Анна больше привыкла, что ее хлопали по заднице и бубнили при этом: «Я не прочь, если ты не прочь…»

– Нет, нет! Все в порядке! – сказала она Ричарду.

Анна предположила, что он женат или, по крайней мере, состоит в серьезных отношениях с некоей женщиной. Все самые привлекательные, обаятельные и веселые мужчины были связаны какими-нибудь узами. А те, чьи попытки познакомиться были вымучены, те, кто обладал заметными и привычными изъянами, – те были свободны. Все посетители «Аполлона» неизменно оказывались свободны.

Наташа появилась и забрала свою выпивку у Анны. Не было произнесено ни слова, только обмен взглядами и улыбочками, обычная шифровка.

Ричард сделал глоток «Джека Дэниэлса» и улыбнулся. Анна улыбнулась в ответ прежде, чем смогла обдумать, стоит ли ей вести игру несколько иначе, чтобы ее интерес не был столь очевиден.

– «Джек Дэниэлс» с кока-колой. Нет ничего лучше. Рекомендую.

– Мне нравится, но я быстро напиваюсь, а потом страдаю от похмелья.

– Если беспокоиться о похмелье, то по-настоящему хорошо время не провести.

– Я хорошо провожу время, – сказала Анна ему. – И я ни о чем не беспокоюсь.

– У меня нечасто случается похмелье, – поведал незнакомец.

– У меня тоже. Надо хорошенько проблеваться – и страданиям конец.

Несмотря на то что он засмеялся, Анна пожалела, что сказала это.

Ричард стоял близко, но так, чтобы при этом никого не смутить и не отпугнуть. Его улыбка была чарующей, но без высокомерия или непристойности. Его уверенность в себе не граничила с чванством. Ричард превосходил всех, с кем Анна встречалась до этого. Типов с изъянами и недостатками, которые были лишь цирковыми клоунами.

– Давай признавайся, – подзадорила его Анна. – Ты помолвлен, живешь с кем-то или вообще женат?

Парень был слегка удивлен и помедлил с ответом:

– Женат. Как ты догадалась?

Волшебным образом Анна удержалась от того, чтобы не бросить: «Типичное дерьмо!»

Если она сейчас уйдет, придется присоединиться к Наташе, а ее там совсем не ждали.

Если она выльет парню на голову свою выпивку, придется купить новую. Здесь напитки были слишком дорогими, чтобы расходовать их, поддавшись ненужным порывам. Ее негодование будет неуместно. Они всего лишь разговаривали, и его семейное положение не являлось препятствием. Даже если они поцелуются, никакого вреда не будет. Даже если Анна переспит с ним, виноват будет он, не она.

– Я не догадалась, – сказала Анна. – Просто я знаю, что нет в мире совершенства.

Глава седьмая

Шести лет девочки сравнивали свои наблюдения над тем, как их матери готовятся к выходу в свет. Родители Анны бывали в обществе регулярно, и процесс был ей более знаком. Процедура подготовки ее матери была рутинной и торопливой и, как правило, включала только основные моменты: макияж наносился так, словно масло на бутерброд, одежда выбиралась по принципу: насколько она чистая, а прическа предполагала мытье волос и последующее их расчесывание, если оставалось время.

Наташина мать редко гуляла вечерами. Наташу чрезвычайно привлекал сам процесс – она внимательно наблюдала и задавала множество вопросов, ответы на которые порождали новые вопросы. Чтобы избежать впредь подобного допроса, мать просто перестала говорить дочке, когда она собирается в свет.

– Что такое они себе мажут на глаза? – спросила шестилетняя Анна у Наташи.

Подружки сидели в спальне Наташиной мамы.

Наташа поискала подводку для глаз.

– Это?

– Вроде нет.

Наташа нашла тушь.

– Это?

– Да. Как оно называется?

– Тушь для ресниц, – ответил эксперт.

Наташа притворилась, что наносит тушь.

– Покрась меня, – попросила Анна. – Мы потом смоем.

Захваченные невиданным доселе развлечением и пораженные произведенным эффектом, они накрасили друг друга – глаза и губы преувеличенно яркие, как в мультяшках, – и смыли краску так неаккуратно, что Наташина мама даже не рассердилась, увидев все это, ибо не могла сдержать смех.

Год спустя девочки сидели за тем же столом, где прошел первый урок по нанесению макияжа, только теперь они говорили об одежде.

Наташа рассказала Анне, что самой любимой маминой вещью был длинный кожаный плащ, который она, к сожалению, перестала носить.

– А как насчет трусиков? – спросила Анна. – У твоей мамы есть специальные трусики?

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Наташа. Они перерыли гардероб ее матери и не нашли ничего особенного, кроме обычных женских трусов.

– А у моей мамы есть совсем необычное белье, – похвасталась Анна.

Она привела Наташу домой, они проникли в спальню Анниных родителей, и Анна подвела Наташу к ящику комода, где хранилось белье.

– Вот это из маминого мне больше всего нравится, – сказала Анна, держа в руках бюстье, в котором она как-то раз застала мать, неожиданно войдя в комнату. Наташа не могла понять, что это такое и как его носят. Чтобы продемонстрировать это, Анна приложила бюстье к себе.

– У-у! Я такая сексуальная! Поцелуй меня!

Наташа засмеялась, а потом, изумленная, выслушивала теорию Анны, что бюстье имеет некую связь с сексом, который в свою очередь – Анна была точно уверена – имел какое-то отношение к тому, как появляются дети. Смутившись и толком ни в чем не разобравшись, Наташа тем не менее не задавала вопросов.

Годом спустя, когда девочкам было около восьми, познания Анны о сексе несколько расширились:

– Они целуются, обнимаются, и на них не должно быть одежды.

– А как же насчет специального белья? – поинтересовалась Наташа, перед которой до сих пор стоял образ бюстье, навсегда запечатлевшийся в душе.

– Это все равно как макияж – просто сигнал, что ты хочешь этим заняться.

– А, – сказала Наташа.

До сих пор ее смущение было абстрактным, вроде попыток постичь размеры Вселенной, но теперь оно стало всеобъемлющим. Девочка не представляла, что такое секс и как объятия способствуют появлению детей, а также каким образом макияж сигнализирует о том, что женщина хочет иметь детей. Впоследствии Наташа много наблюдала и везде разглядывала женщин, некоторые из них были очень сильно накрашены. Даже миссис Ньюман, классная руководительница, очень-очень старая, наносила макияж. Наташа представила ее в бюстье. Это было отвратительно.

Девочки никогда не играли в мамочку и папочку. Им просто нравилось представлять, что у них есть свой дом, в котором каждая из них будет матерью и будет иметь собственных детей. Когда в игру вмешались другие девочки и объяснили, что все в ней должно быть так, как в их реальной семейной жизни, забава потеряла привлекательность – им не хотелось имитировать эту жизнь. Анна иногда пародировала своих пьяных родителей, разговаривая их голосами, и ее представление доводило Наташу до колик. Когда приходила очередь Наташи, она копировала только один голос – собственной матери, которая ныла без передышки. А затем Наташа изображала ответ отца: молчаливый и пустой взгляд зомби.

Другие девочки говорили Анне и Наташе, что это странно: то, что они обе хотят быть мамочками и жить в одном доме.

– Почему? – удивлялась Наташа.

Удовлетворительного объяснения так и не последовало.

Лишь к середине обучения в школе до них кое-что стало доходить. Их преподавательницу по физкультуре, мисс Уиллер, называли лесбиянкой. Они спросили кого-то, что это значит, и им рассказали про однополую любовь. Некоторые считали близость Наташи и Анны подозрительной, поэтому девочки решили, что им не стоит отныне столь открыто демонстрировать свою дружбу; впрочем, им это не удавалось. Они все так же соприкасались головами, когда разговаривали, брали друг дружку под руку, когда прогуливались, и непроизвольно соединяли руки, когда им было по-настоящему весело. Если одной из них приходилось ночевать в доме другой, они безо всякой задней мысли ложились вместе в постель и засыпали, обнявшись.