Страница 71 из 114
А через полвека после 1937 года буржуазная контрреволюция началась с мощной идеологической подготовки и успешно завершилась в правление Ельцина. Именно тогда «привилегия, являясь в настоящем виде», породила «эгоизм, трусость, подлость и глупость».
Такова беда всей технической цивилизации. Развитие и расцвет СССР показали в сжатом виде те гигантские возможности, которые сопряжены с народовластием и коллективизмом. Но героический подъем сменился застоем и духовным обнищанием, прямо пропорциональным материальному обогащению. И общество перешло в стадию разложения. Если 1937 год был героическим и трагичес-
256
ким, то 1987-й стал обывательским и позорным в истории нашей страны, нашего народа, нашей культуры.
Есть одно очень важное обстоятельство, которое обходят почти все, кто пишет о борьбе за власть Сталина. Будто он только и был занят тем, что укреплял всеми средствами свою власть. Это не так. Страна и мир жили совсем иными интересами, свершались знаменательные события во внешнеполитической, экономической, культурной областях. Все это было сферой главных интересов и забот Сталина.
В теме «заговора военных» приходится лишь вскользь упоминать об особенностях личности и карьеры того или иного советского маршала и генерала. Многие из них своим положением и невероятно быстрым взлетом по служебной лестнице — буквально через три-пять ступенек — обязаны были чаще всего сумятице Гражданской войны и своему политическому чутью и происхождению, умению выпятить свои достоинства и достижения.
Они вряд ли смогли бы противостоять немецким командирам в Отечественную войну, потому что в большинстве своем не имели не только высшего военного образования (чего не было у таких прославленных полководцев, как Жуков и Рокоссовский), но и достойного практического опыта. Один из них, И.П. Уборевич, побывавший на маневрах в Германии, писал в отчете от 13 января 1929 года:
«Немецкие специалисты, в том числе и военного дела, стоят неизмеримо выше нас. Мне кажется, что мы должны покупать этих специалистов, привлекать умело к себе, чтобы поскорее догнать в том, в чем мы отстаем. Я не думаю, чтобы немецкие специалисты оказались бы хуже политически или более опасными, чем наши русские специалисты». Суждение более или менее справедливое в первой своей части, но очень сомнительное или даже ложное — в завершении.
И претензии Тухачевского на роль «красного Бонапарта» были смехотворны. Ведь настоящий Бонапарт несколько лет тянул лямку в провинциальном гарнизоне, познал военную службу изнутри, досконально. Попутно написал несколько работ по математике и баллистике, очень много читал. А Михаил Николаевич попал прямо из военного училища в окопы Первой мировой войны; участвуя в боевых действиях всего несколько месяцев, оказался в плену. Зато потом хвастал, будто получил чуть ли не все боевые ордена Российской империи. Он умел выслуживаться перед начальством и приобретать высоких покровителей — вот секрет его карьеры.
257
Однако наиболее полное представление об этих людях оказалось ошеломляющим, когда через полвека были открыты (лишь частично) материалы их процесса. Обвиняемые признавались потрясающе, неправдоподобно быстро! «До сих пор не содержится ответа, — пишет В.З. Роговин, — на многие законные вопросы, возникающие при анализе дела генералов. Я имею в виду прежде всего вопрос о причинах признаний подсудимых и написания ими перед судом рабских писем Сталину. В большинстве исторических работ, посвященных делу Тухачевского, эти признания объясняются исключительно применением физических пыток. Однако такое объяснение представляется несостоятельным по целому ряду причин».
Он перечисляет эти причины. От профессиональных военных, находящихся в расцвете сил, «следовало ожидать значительно большей стойкости, чем, например, от Зиновьева и Бухарина». (Можно припомнить Радека, который около двух месяцев изводил следователей.) Известно много случаев, когда даже самые жестокие пытки не могли вырвать у подследственных лживые признания. А тут еще не только признавали свою вину, но и выдавали реальных или мнимых (как некоторые считают) соучастников.
Находясь под следствием, Тухачевский написал обширную докладную записку, посвященную возможной будущей войне. Если у него достало физических и моральных сил для такого сочинения, то почему он перед следователями оказался таким слабым и робким, что по их указке давал ложные показания на себя и на своих друзей и знакомых?
Трудно считать всех, кто давал признательные показания, такими жалкими и подлейшими доносителями на ни в чем не повинных людей. С одной стороны, некоторые заговорщики, не потерявшие еще окончательно совесть, узнав, что их заговор раскрыт, с некоторым даже облегчением могли давать показания, подсознательно чувствуя, что их заговор преступный. С другой стороны, многие антисталинисты (военные и гражданские лица) были из числа «раскаявшихся», притворно отказавшихся от своих оппозиционных убеждений. В действительности, они продолжали скрыто противостоять сталинскому курсу. Такая двурушническая позиция тоже не способствовала крепости их духа.
Они понимали, что правда и народ не на их стороне, что действительно замышлялось преступное деяние. Но главное — это предъявляемые им документы, свидетельства, показания арестованных ранее, донесения секретных агентов. Получалось, что след-
258
ствию почти все уже известно. Тухачевский, Гамарник, Якир уже заранее ощущали, а затем и ясно понимали, что они находятся на подозрении, за ними наблюдают и могут в скором времени арестовать. Такое состояние неопределенности, постоянной угрозы деморализует человека, подавляет его психику.
...В середине января 1937 года Сталин получил от корреспондента «Правды» А. Климова письмо, в котором со ссылкой на достоверные источники в Германии тот сообщал о связи немецких правящих кругов с руководством Красной Армии и лично Тухачевским. Сходные сведения были получены и от генерала Скоблина («Фермера») из Парижа. В послании упоминались циркулировавшие в белоэмигрантских кругах слухи о том, что в СССР готовится военный переворот. В апреле 1937 года начальник Главного управления РККА комкор С. Урицкий доложил Сталину и Ворошилову, что в Берлине поговаривают об оппозиции советскому руководству среди высшего комсостава Красной Армии.
На Тухачевского скопилось много компромата. Кольцо вокруг него стало сжиматься. Он начал чересчур «баловаться» коньячком, чего раньше за ним не водилось. Сестре высказал сожаление, что не стал в юности музыкантом (как известно, он неплохо играл на скрипке и даже сам мастерил эти музыкальные инструменты).
Только 11 мая нарком обороны К.Е. Ворошилов подписал приказ о смещении Тухачевского и Якира. В ночь на 14 мая был арестован командарм 2-го ранга А.И. Корк. Уже через день после ареста он написал два заявления Ежову. Первое — о намерении произвести переворот в Кремле. Второе — о штабе переворота во главе с Тухачевским, Путной и Корком. По его словам, в заговорщическую организацию его вовлек Енукидзе, а «основная задача группы состояла в проведении переворота в Кремле».
Сравнительно долго, около месяца, не давали признательных показаний работники НКВД Гай и Прокофьев (им, безусловно, требовались особая осторожность и предусмотрительность), но все-таки они сообщили о преступных связях своего шефа Ягоды с Тухачевским. Тогда же Волович показал на Тухачевского как на участника заговора, обеспечивавшего поддержку заговорщиков воинскими частями.
Арестованный 6 мая комбриг запаса М.Е. Медведев (исключенный из партии за разбазаривание средств) через день заявил о своем участии в заговорщической организации, «возглавляемой заместителем командующего войсками Московского военного округа Б.М. Фельдманом».
?,59
Если Корк поспешил признаться в заговоре и назвал своих подельников, то хитроумный Ягода стал давать показания на Енукид-зе, Тухачевского, Корка и Петерсона примерно через полтора месяца после ареста. А вот заместитель командующего МВО Б.М. Фельдман, арестованный 15 мая, уже на четвертый день признался и начал выдавать соучастников.