Страница 21 из 114
По словам Шапошникова, поездка военного министра более всего напоминала не инспекторскую проверку, а увеселительную прогулку с сомнительными целями: «Ташкентский гарнизон видел Сухомлинова только на параде у вокзала, когда он объезжал ряды колонн в форме “кавелахтских гусар”. Никакого приветствия войскам от государя Сухомлинов не передавал. Наоборот, по городу ходили слухи, что его больше интересуют дела какой-то хлопковой компании, представителя которой, князя Андроникова, оказавшегося впоследствии, по воспоминаниям самого же Сухомлинова, аферистом, военный министр привез в своем вагоне в Ташкент. Не знаю, может быть, где-нибудь на периферии округа военный министр и входил в нужды войск, но в Ташкенте он явно ими не интересовался».
Многие русские офицеры готовы были честно служить Богу, царю и Отечеству. А немалое число высших чинов и чиновников стремилось выйти из-под сурового надзора со стороны верных сторонников самодержавия, в частности черносотенцев. Им более по душе была конституционная демократия. Отчасти такое стремление реализовалось в организации Первой Государственной думы. Однако она, по свидетельству проницательного русского философа
С.Н. Булгакова, «обнаружила полное отсутствие государственного разума и особенно воли и достоинства перед революцией, и меньше всего этого достоинства было в руководящей кадетской партии. Кадетизм был поражен тем же духом нигилизма и беспочвенности, что и революция».
В отличие от искренних революционеров «демократическая» номенклатура ориентировалась на образцы западного буржуазного строя, имея в виду и личные корыстные интересы. Увы, к концу XX века в России сложилась новая привилегированная каста. Она совместно с Западом успешно осуществила вторую буржуазную революцию, не остановившись ради своих выгод перед расчленением
78
великой России — СССР, подорвала устои социалистического строя, предала интересы народа и государства.
У Шапошникова подобные прохвосты и подлецы всегда вызывали глубокое презрение. Он был настоящим русским офицером-патриотом и не случайно оказался в рядах Красной Армии, разгромившей белогвардейцев и, позже, фашистов. Показательно его отношение к генералу Самсонову. «Иные авторы, — писал Борис Михайлович, — готовы смешать его имя с грязью, что и проделывали не раз на страницах журналов». Одни ругали его как царского генерал-губернатора, другие — как бездарного военачальника. Но Шапошников показал, что разгром армии Самсонова произошел не по его вине. Тем не менее, «наделенный острым чувством воинской чести, Самсонов не пережил своего поражения и покончил жизнь самоубийством».
Честь — коренное понятие для Шапошникова. Верность воинской присяге, гражданскому долгу, Отечеству. «Но жизнь, — по его словам, — бывает жестока, сплошь и рядом такие люди, как Самсонов, становятся жертвами ее ударов, а негодяи торжествуют, так как они умеют лгать, изворачиваться и вовремя продать самого себя за чечевичную похлебку в угоду другим. Самсонов не был таковым и поступил даже лучше многих “волевых” командующих армиями».
Последнее замечание, пожалуй, относится прежде всего к М.Н. Тухачевскому. Ведь он после страшного разгрома его армий (по его же вине!) не только не застрелился, но всячески себя оправдывал и, во многом благодаря заступничеству Троцкого, пошел на повышение. Впрочем, об этом — позже. А пока подчеркнем горькую правду: в наши дни, едва ли не чаще, чем когда-либо, торжествуют умеющие лгать, изворачиваться и продаваться со всеми потрохами тем, кто обеспечит им богатство и власть.
ПЕРЕД ВОЙНОЙ
Девять лет прослужил Шапошников в своем полку. Никаких сколько-нибудь серьезных упущений или проступков у него не было. Примерный офицер и умелый командир!
По окончании срока пребывания в части, положенного для офицера Генерального штаба, он сдал роту ее постоянному командиру. У него была возможность остаться в Туркестане и получить повышение по службе под надежным покровительством Самсонова и знакомых офицеров. Но он предпочел отправиться к западной гра-
нице России. Об отношении к нему сослуживцев красноречиво говорит такой факт. Вечером 10 декабря 1912 года провожали его на вокзал все офицеры части вместе с командиром полка.
В Генеральном штабе ему снова надо было выбирать конкретное место службы. Он мог перевестись в штаб корпуса или округа. Там предоставлялись неплохие возможности для карьеры. Но он предпочел штаб дивизии, чтобы быть ближе к войскам. Получил должность старшего адъютанта Генштаба в штабе дивизии. Теперь ему следовало решать задачи оперативного характера и мобилизационные вопросы, организовывать боевую подготовку частей, нередко замещать начальника штаба дивизии.
В конце декабря он прибыл к месту нового назначения: в польский уездный город Ченстохов. Был тепло принят начальником дивизии генералом Орановским. Затем нанес положенные по обычаю визиты всем офицерам. «С гражданской русской администрацией, чиновниками государственного банка и полиции, — писал он, — представлявшими собой сонм взяточников, я не знакомился, думая, что не буду к ним иметь никакого отношения, но по работе пришлось с ними сталкиваться. Полицию и жандармерию я не любил». Да и не он один. Офицерам, уходившим в жандармский корпус, товарищи проводов не устраивали, а затем и вообще старались не встречаться. (Шапошников называл жандармов «подонками офицерства».)
Может показаться, что в своих воспоминаниях Борис Михайлович как маршал Советского Союза и коммунист оценивает прошлое предвзято, с позиции военачальника Красной Армии. Не потому ли он крайне отрицательно отзывался и о Врангеле, и о жандармах, и о царе? (Стремление «подладиться» к советской власти, к Сталину отпадает уже потому, что он завещал, как мы знаем, напечатать мемуары через 20 лет после своей смерти.)
Объективность — относительную, безусловно, — его оценок подтверждает такая характеристика: «Во главе отчетного отделения стоял подполковник Лукирский, человек незаурядных способностей, тактичный и умевший держать в руках многочисленный состав работников Генштаба в Варшавском военном округе. Здесь же, в отделении, я познакомился с капитаном Дроздовским, помощником Лукирского. Энергичное лицо, сжатые губы и холодный взгляд голубых глаз — вот облик этого капитана, впоследствии одного из руководителей контрреволюции».
Обстановка в штабе Варшавского военного округа была деловая и дружеская. Но Шапошников занимался главным образом дивизи-
-~8о~- онными проблемами, постоянно посещая части. Тут ему очень пригодилось умение ездить верхом. Во время очередной проверки пограничников он обратил внимание на книгу ежедневной проверки офицерами данного поста: она была привязана к подоконнику. Для верности шнурок припечатали сургучом.
Он поинтересовался, почему книгу держат, подобно цепной собаке. Ему объяснили, что дежурные офицеры подчас ленятся посещать пост и приказывают солдатам привозить книгу к ним, чтобы расписаться и отослать ее обратно. Тогда решено было прикреплять книгу к столу. Но нашлись «умники», заставлявшие доставлять к ним книгу вместе со столом, — лишь бы самим не ехать десяток километров и не осматривать пост.
В 1913 году чувствовалась угроза войны. Поступило новое мобилизационное расписание. Штабной канцелярской работы Шапошникову прибавилось. Приходилось самому печатать на машинке распоряжения для полковых командиров, распределять топографические карты и прочие документы, а также еще и лошадей. В их 14-й кавалерийской дивизии в каждом полку была своя масть. Драгуны сидели на рыжих конях, уланы на гнедых, а гусары преимущественно на серых.
Для лучшего чтения карты Орановский посоветовал Шапошникову перед маршрутом намечать его на карте и запоминать местные приметы, а затем выезжать по памяти. Так развивалось умение сопоставлять ландшафт реальный с его картографическим изображением. Оно оказалось особенно полезным позже, при службе в высших штабах, когда не было возможности очно знакомиться с местностью. Как видим, Борис Михайлович не упускал случая повысить свой и без того высокий уровень знаний и умений.