Собор

Спидометр показывал пятьдесят, больше на такой дороге не выжмешь. На лбу и над верхней губой выступили капельки пота, а воздух был насквозь пропитан оглушающим запахом трав, клевера и кашки. Пейзаж вокруг менялся. Шоссе неожиданно нырнуло глубоко вниз, они переехали через заключенный в бетонную трубу ручей, снова взобрались на холм, и тут кончился асфальт и оказалось, что машина катит по немощеной дороге, волоча за собой невероятный хвост пыли. Проехали мимо заброшенного участка, где поодаль от дороги, между старыми кленами, виден был фундамент сгоревшего когда-то дома. Эмили сняла темные очки и, обернувшись, долго не могла оторвать от него глаз.

— Посмотри, вон там когда-то жили Оуэны, — сказала она. — Мой отец был очень с ними дружен. У себя на чердаке Оуэн держал перегонный куб. А еще он держал лошадей-тяжеловозов, довольно много, и участвовал во всех ярмарках округи. Умер он от гнойного аппендицита, мне тогда было лет десять. А через год, на рождество, сгорел дом и Оуэны переехали в Бремертон.

— Вот как, — сказал он, — на рождество. — И спросил: — Где поворачивать, здесь? Налево? Направо? Эмили! Налево или направо?

— Налево, — сказала она. — Налево.

Она снова надела очки, но через минуту снова их сняла.

— Поезжай по этой дороге, Гарри, не сворачивая, до следующего перекрестка. Потом направо. Осталось совсем чуть-чуть.

Она курила, не переставая, одну сигарету за другой и теперь молчала. Глядела на расчищенные поля, на купы деревьев, разбросанные там и сям, на редкие, изрядно потрепанные временем дома.

Он сбавил скорость, свернул направо. Дорога плавно спускалась в поросшую редким лесом лощину. Далеко впереди — Канада, подумал он, глядя на двойную — первая пониже и посветлее — гряду гор на горизонте.

— Там, в самом низу, увидишь узенькую дорогу, — сказала Эмили. — Это она и есть.

Он осторожно свернул на распаханный колесами проселок, ехал медленно, вглядывался: вот-вот появится дом. Хотелось не пропустить, увидеть первым. Эмили рядом с ним была напряжена до предела, он это чувствовал. Опять курила сигареты одну за другой, тоже ждала, когда покажется дом. Он непроизвольно прикрыл глаза, когда низкие ветви хлестнули по ветровому стеклу. Она слегка наклонилась вперед и положила руку ему на плечо:

— Сейчас.

Он поехал совсем медленно, пересек небольшой прозрачный ручей, выбегавший из высокой травы слева и растекшийся мелкой лужицей на дороге. Справа ручей убегал в гущу кизиловых зарослей, колючие ветки заскребли по машине, застучали, словно пальцами, по эмали, когда дорога пошла вверх.

— Вот он, — сказала Эмили и убрала руку с колена.

Он посмотрел и сразу отвел взгляд. Ужасно. Теперь он смотрел только на дорогу. На дом он взглянул снова, когда подъехал к крыльцу и остановил машину. Провел языком по пересохшим губам и попытался улыбнуться.

— Ну вот и приехали, — сказал он.

Она смотрела на него, на дом она вовсе не смотрела.

Гарри всегда жил в городе. Последние три года в Сан-Франциско, до этого — в Лос-Анджелесе, Чикаго и Нью-Йорке. Но уже очень давно мечтал уехать из города и поселиться где-нибудь на природе, в деревенском доме. Сначала он не вполне ясно представлял себе, куда хотел бы уехать; он знал только, что надо уехать из города, начать все сначала. Жить проще, вот что было ему нужно; только самое необходимое с собой, без чего никак не обойдешься. Чтобы тебя окружали только самые необходимые вещи, ничего лишнего. Так он говорил.

Ему было тридцать два года, и он был писателем. Во всяком случае, хотел быть. Еще он был немного музыкантом и актером: играл на саксофоне и участвовал в спектаклях труппы «Бэй-Сити Театр». И писал свой первый роман. Роман он начал, еще когда жил в Нью-Йорке.

Как-то в марте, в пасмурный вечер, он снова заговорил о необходимости перемен; надо жить честнее, сказал он, надо уехать из города, быть ближе к земле. Тогда она сказала, сначала будто в шутку: дом отца в северо-западной части штата Вашингтон так и стоит заброшенный.

— Господи, — сказал Гарри, — а ты не против? Жить вот так, без удобств, терпеть лишения? А? Я хочу сказать, жить в деревне?

— Я там родилась, — сказала она и засмеялась. — Ты забыл? Я жила в деревне. Ничего страшного. Даже есть свои преимущества. Я бы хотела пожить там. А вот как тебе понравится… Не знаю, Гарри. Если бы только тебе пришлось по душе…

Она не отрывала от него глаз. Теперь она была совершенно серьезна. В последнее время он часто замечал, как она серьезно и пристально следит за ним глазами.

— Ты не пожалеешь? Что все здесь бросила? — спросил он.

— Не так уж много придется здесь бросить, верно, Гарри? — пожала она плечами. — Но я не хочу тебя уговаривать.

— А твои картины? Ты сможешь там писать?

— Я могу писать везде, какая разница? Да там недалеко Беллингем и колледж. Да и Сиэтл и Ванкувер тоже рядом. — Она все смотрела на него. Села перед неоконченной картиной — размытые силуэты, мужчина и женщина, словно тени на холсте — и катала в ладонях две отмытые от красок кисти, взад-вперед, взад-вперед.

Это было три месяца назад. Обсуждали, обсуждали и вот — приехали.

Он постучал костяшками пальцев по стене рядом с входной дверью:

— Прочно. Прочный фундамент. Главное в жизни — прочный фундамент.

Он избегал ее взгляда. Она была умна и наблюдательна и могла прочесть его мысли по глазам.

— Я ведь тебе говорила, не следует ждать слишком многого, — сказала она.

— Да, конечно. Я хорошо это помню. Четко, — ответил он, по-прежнему не поднимая глаз. Снова постучал по некрашеной доске и подошел поближе, туда, где стояла Эмили. Рукава его рубашки были закатаны — так прохладней; белые джинсы, легкие сандалии на ногах. — Как здесь тихо, ты заметила?

— Да, совсем не так, как в городе.

— Господи, да конечно же! И довольно красиво: холмы… — Он попытался улыбнуться. — Конечно, тут есть над чем поработать. Немного. Можно все это привести в порядок, если захотим остаться. Будет совсем неплохо. Ну и не приходится опасаться, что нас часто станут беспокоить соседи.

— У нас были соседи, когда я жила здесь девчонкой. В гости ездили на машине, но все же это были соседи.

Открыли дверь, она косо повисла на одной петле, верхняя отошла. Не так страшно, решил Гарри. Очень медленно они переходили из одной комнаты в другую. Он старался как-то скрыть свое разочарование. Пару раз снова постучал по стене и произнес:

— Прочно! — Потом: — Теперь уже домов так не строят. Из него игрушку можно сделать.

Она остановилась в дверях большой комнаты и вздохнула, как всхлипнула.

— Твоя?

Она отрицательно покачала головой.

— А мы сможем взять нужную нам мебель у твоей тетушки Элси?

— Все что понадобится. Конечно, если это нужно — нам здесь остаться. Если мы этого хотим. Не хочу подталкивать тебя к решению, каким бы оно ни было. Еще не поздно вернуться. Мы ведь ни на чем еще не поставили крест.

В кухне они обнаружили дровяную плиту и прислоненный к стене пружинный матрац. Вернулись в большую комнату. Он осмотрелся и спросил:

— А где же камин?

— А я и не говорила, что здесь есть камин.

— Ну, у меня почему-то создалось впечатление, что здесь должен быть камин… И дымоходов-то нет, — добавил он через минуту. — И электричества тоже!

— И теплого туалета, — сказала она.

Он провел языком по губам, казалось, они совсем пересохли.

— Ну, — сказал он, отвернувшись и рассматривая что-то в дальнем углу комнаты, — я думаю, мы могли бы приспособить одну из комнат, поставить там ванну и все такое и пригласить кого-нибудь подвести трубы. Но электричество! Это ведь совсем другое дело, правда? Я хочу сказать, не надо закрывать на все это глаза. Только эти проблемы надо решать по очереди. Не все сразу. Одну за другой, так ведь? Как ты думаешь? И знаешь, не нужно, чтобы все это портило нам настроение, хорошо?

— А ты не можешь немного помолчать? — Эмили повернулась и вышла из дома.