Собор

— Это первая жена Коротышки, — сказала Линда Кобб. — Первая миссис Кобб.

— Это Эвелина, — сказал Коротышка.

Первая жена долго оставалась на экране. Чудно было видеть ее и слышать, как они говорят о ней. Харли посмотрел на меня так, что я поняла — и он думает о том же. Линда Кобб спросила, хотим ли мы еще вина или печенья. Мы не хотели. Коротышка снова заговорил о первой миссис Кобб. Она все еще стояла у самолетного трапа, улыбаясь и шевеля губами, хотя, кроме стрекота проектора, ничего услышать было нельзя. Чтобы попасть в самолет, людям приходилось обходить ее. Она махала камере, махала нам, сидящим в комнате Коротышки. Все махала и махала.

— А вот снова Эвелина, — говорила новая миссис Кобб, как только первая миссис Кобб появлялась на экране.

Коротышка был готов показывать фильмы всю ночь, но мы сказали, что нам пора. Предлог придумал Харли.

Какой — не помню.

Конни Нова лежит откинувшись в шезлонге, темные очки закрывают пол-лица. Ноги и живот блестят от крема. Однажды, вскоре после своего приезда, она устроила вечеринку. Это было еще до того, как она выгнала адвоката и связалась с длинноволосым. Вечеринку она назвала новосельем. Вместе с другими пригласила и нас с Харли. Мы пошли, хотя никого из ее компании не знали. Нашли место у двери, да так и просидели там до ухода. Впрочем, недолго мы там и пробыли. Друг Конни, адвокат, устроил лотерею. Разыгрывались его профессиональные услуги — проведение одного бесплатного развода. Любого. Каждый желающий вытаскивал карточку из вазы, которую адвокат пустил по кругу. Когда ваза дошла до нас, все засмеялись. Мы посмотрели друг на друга. Я не стала тянуть. Харли тоже. Правда, сначала он долго смотрел на карточки. Потом покачал головой и передал вазу тому, кто сидел рядом. Даже Коротышка и новая миссис Кобб тянули карточки. На обороте той, что выиграла, было написано: «Податель сего имеет неоспоримое право на один бесплатный развод», а также подпись адвоката и число. Адвокат был, конечно, пропойцей, но все же нельзя так к жизни относиться. Все, кроме нас, тянули карточку — нашли над чем смеяться! Женщина, которая выиграла, захлопала в ладоши. Как в лотереях по телевизору. «Черт возьми, первый раз в жизни я выигрываю в лотерее!» Говорили, что ее муж военный. Теперь уж мне, наверно, не узнать, развелась она с ним или нет, потому что Конни Нова после разрыва с адвокатом завела себе новых друзей.

Мы ушли с вечеринки сразу после розыгрыша лотереи. На нас это произвело такое впечатление, что мы и разговаривать-то не могли, только один из нас сказал: «Черт-те что, очуметь можно».

Может, это и я сказала.

Неделю спустя Харли спрашивает, нашел ли швед — это он про Холитца — работу. Мы только что пообедали, и Харли сидел в своем кресле со стаканчиком мороженого. Но телевизор он еще не включил. Я говорю, что не знаю. А я и впрямь не знала. Подождала, может, он еще что скажет. Но он больше ничего не сказал. Покачал головой, будто задумался о чем-то. Потом нажал кнопку, и телевизор ожил.

А она нашла работу. Устроилась официанткой в итальянский ресторанчик, что в нескольких кварталах отсюда. Работает в два приема: днем, а потом еще и вечером. Так она и снует между домом и работой. Мальчишки целый день купаются, а Холитц почти что никогда и не выходит из квартиры. Не знаю, чем уж он там занимается. Однажды, когда я делала ей прическу, она мне кое о чем рассказала. Например, о том, что стала работать официанткой сразу после школы. Что тогда-то и познакомилась с Холитцем. Где-то у себя в Миннесоте. Она подала ему заказанные блины.

В то утро она подошла ко мне и спросила, могу ли я оказать ей услугу. Ей надо было успеть уложить волосы в перерыв между дневной и вечерней работой. Я ответила, что проверю по записной книжке. Пригласила ее войти. На улице было уже под сорок.

— Я понимаю, мне бы пораньше вас следовало предупредить, — сказала она. — Но вчера вечером после работы взглянула на себя в зеркало и вижу, что волосы надо подкрасить. Ну я и решила: «Пора привести себя в порядок». А других мастеров в округе я не знаю.

Я нашла в книжке август, четырнадцатое. Страничка была чистой.

— Можем начать в два тридцать или в три, — сказала я.

— Лучше в три, — сказала она. — А сейчас мне надо бежать. У меня не хозяин, а зверь. До встречи.

В два тридцать я говорю Харли, что у меня сегодня будет клиент, поэтому бейсбол ему придется смотреть в спальне. Он ворчит, но сматывает провод и откатывает телевизор в спальню. Закрывает за собой дверь. Я проверяю, все ли готово. Кладу журналы так, чтобы они были под рукой. Потом сажусь возле сушилки и начинаю пилкой подравнивать ногти. На мне розовый рабочий халатик, в котором я всегда делаю прически. Я продолжаю заниматься своими ногтями, время от времени поглядывая в окно.

Она проходит под окнами и звонит в дверь.

— Входите, — кричу я. — Открыто.

На ней черно-белая форма официантки. Значит, сегодня мы обе в рабочих формах.

— Садитесь, дорогая, давайте начнем.

Она смотрит на пилки для ногтей.

— Я и маникюр делаю, — говорю я.

Она усаживается в кресло и вздыхает.

Я говорю:

— Откиньте голову назад. Вот так. Глазки закройте. Расслабьтесь. Сначала помоем голову, а потом подкрасим корни. Вот отсюда примерно, да? Сколько у вас времени?

— Я должна быть на работе в половине шестого.

— Успеем.

— Я-то могу поесть и на работе. А вот что на ужин будут есть Холитц и ребята, ума не приложу.

— Они прекрасно без вас обойдутся.

Я открываю кран с горячей водой и тут замечаю, что Харли оставил в раковине грязь и травинки. Чищу раковину и начинаю все сначала.

— Если захотят есть, вполне могут прогуляться до закусочной. Ничего с ними не случится, — говорю я.

— Не пойдут они ни в какую закусочную. Да мне бы и не хотелось, чтобы из-за меня им пришлось идти куда-то.

Меня это совсем не касается, поэтому я замолкаю. Взбиваю мыльную пену и приступаю к работе. Вымыв, подкрасив и уложив ей волосы, я включаю сушку. Глаза ее закрыты. Она, наверно, заснула. Беру ее руку и начинаю обрабатывать ногти.

— Маникюра не надо. — Она открывает глаза и прячет руку.

— Не беспокойтесь, дорогая. Первый маникюр я делаю бесплатно.

Она снова протягивает мне руку, берет журнал и пристраивает его на коленях.

— Это его сыновья, — говорит она. — От первого брака. Когда мы познакомились, он уже развелся. Но я люблю ребят как своих собственных. Сильнее и любить-то нельзя. Даже если бы я была им родной матерью.

Я чуть убавляю мощность фена, и он теперь лишь слабо урчит. Продолжаю заниматься ее ногтями. Рука ее потихоньку расслабляется.

— Она сбежала от них, от Холитца и от мальчиков, десять лет тому назад на Новый год. С тех пор о ней ни слуху ни духу.

Я вижу, что ей хочется рассказать мне об этом. Ради бога. С удовольствием послушаю. Люди любят поговорить у парикмахера. Я продолжаю орудовать пилочкой.

— Холитц добился развода. Потом мы с ним стали встречаться. Потом поженились. Долгое время все у нас шло как у людей. Всякое бывало — и похуже, и получше. Но мы знали, ради чего живем. — Она покачала головой. — А потом что-то произошло. С Холитцем. Ну, во-первых, у него проснулась страсть к лошадям. Он купил скаковую лошадь… часть заплатил наличными, а остальное в рассрочку. Начал ездить на скачки. Но вставал по-прежнему затемно, всю работу по хозяйству делал исправно. Я думала, что все нормально… Дура я, дура!.. Если уж говорить начистоту, официантка из меня никудышная. Мне кажется, эти итальяшки выгонят меня после первой оплошности. Или просто так! Что будет, если меня уволят? Что с нами будет?

— Не беспокойтесь, дорогая, — говорю я. — Никто вас не уволит.

Вскоре она берет другой журнал. Но не открывает его. А просто держит на коленях и продолжает говорить:

— Да, так вот о его лошади. Бетти-Молния. Бетти — это в шутку. Дескать, если он назовет ее моим именем, победы ей обеспечены. Победы так победы. Но она везде проигрывала. Каждую скачку. Бетти-Кляча — вот как ее следовало назвать. Вначале я тоже ездила на скачки. Но на нашу лошадь никогда не ставили больше одного доллара против девяноста девяти. Такие вот дела. Но Холитц упрям как осел. Ни за что не отступится. Он все ставил и ставил на нашу лошадь. Двадцать долларов. Пятьдесят долларов. Да и содержание такой лошади денег стоит. С первого взгляда вроде бы и не очень большие деньги. Но со временем набегает. И вот при таких ставках на нашу лошадь — один к девяносто девяти — он иногда покупал билет сразу на несколько призеров. И спрашивал меня, понимаю ли я, какой куш нас ожидает, если наша лошадь выиграет. Но она все не выигрывала, и я перестала ходить на скачки.