Деревянные облака

Проснулся я с болью в ногах, словно всю ночь действительно бежал по деревянному полу.

В шахте все было в порядке, то есть в пятьдесят шестом штреке опять просела порода, где-то исчезла сцепка, до сих пор ищут, и так далее.

Марченко попросил усилить вентиляцию второго горизонта. Потом мрачно сказал, что Танеев решил отправить сына на Землю к родственникам. Сын ревет, мать кричит, что в таком случае и она собирает вещи, а Михаил рычит на нее, что живой сын на Зеленой лучше, чем съеденный кроликами здесь, что касается сбора вещей, то и славно, всей семьей и отчалят, хватит, накопили добра на всю жизнь, а сертификат и внукам не вычерпать. Они пригласили Марченко рассудить их. Рассуждали до утра.

– Где прятались-то детишки? – спросил кто-то.

– В терриконах заигрались, – зевнув, сообщил Марченко. Потянулся и замер в кресле, глядя на верхний ряд терминалов.

– Мендоса, давай продувку, – сипло сказал он, – перегрев!

Начинался рабочий день. Нет, на монтаже все-таки проще. Ведешь потихоньку стаю манипуляторов, следишь, чтоб тебя случайно не задели, монтируешь фермы и балки, варишь пластины, а из смежного сегмента сосед помигает, а ты ему помигаешь в ответ, чтоб не забивать рабочую частоту посторонними разговорами. Хорошо… Скорее бы вернуться на монтаж!

После работы, не заходя домой, я пошел в Управление, Прокеш ждал меня у Галайды. Старик кивнул на кресло и предложил чайку, но я развел руками и показал на часы.

– Валентина женщина серьезная! – сказал Галайда Прокешу. – Ну, перед отъездом зайди, я Карелу ягод обещал, возьми коробку.

В коридоре Прокеш повертел головой, глянул на указательные транспаранты и спросил:

– Где бы нам присесть?

– Можно ко мне.

Он покачал головой.

– Я обязательно зайду попрощаться с Валентиной Максимовной. Но сейчас мне хотелось бы поговорить с тобой.

– Тогда наверх.

У лифтов толпился народ. Пять кабин с трудом вмещали идущих на смену. Мы переглянулись и пошли по винтовому пандусу. Минут через десять оказались наверху.

В Каньон идти неблизко, да и там много гуляющих, дети катаются на змеях, парочки… Я провел его тропинкой к ближайшему террикону. Уселся на глыбу, а Прокеш сел рядом.

Раньше измельченную породу просто высыпали на поверхность, ветры разносили ее по всей планете. Лет тридцать назад, рассказывают, экологисты подняли большой шум, и теперь эту труху опрыскивают адгезиантами. Со временем порода цементируется, разваливается на большие глыбы, и аккуратные пирамиды превращаются в кошмар геометра. Сплошные сечения.

Ветер тихо выл разными голосами в щелях и трещинах. Прокеш молча смотрел себе под ноги.

– Вы давно знакомы с управителем? – спросил я.

– Десять лет, – ответил он и снова замолчал.

– Вы знаете, – сказал я, пытаясь улыбнуться, – жена интересовалась вашей специальностью, а я не сумел ей объяснить.

– Да-да, – покачал он головой, – со специальностью у меня все в порядке.

Наконец он поднял глаза и улыбнулся:

– Ее у меня просто нет. В твоем понимании. Лет пять назад я был писателем. Почему ты так смотришь? Писателем! Довольно известным. Я и сейчас писатель, хотя за пять лет ничего… Ну, не важно.

– Но вы же эксперт!

– Правильно! В Сеть пришел запрос на эксперта по известной ситуации. В одной из групп были названы трое: Миронов, я и тот, с усами. Критерии Сети мне неизвестны.

– Я… Я не знал.

– А ты не спрашивал. Хочешь, дам список моих текстов?

– Спасибо.

Мы сидели молча. Ветер усилился, теплая плотная масса воздуха давила, спихивала с камня, запахи лимонов, яблок и еще чего-то приятного иногда сменялись йодистым запахом гниющих водорослей, правда, ненадолго. Я хотел сказать Прокешу, что засиживаться сейчас не стоит: час-два на воздухе – и превращаешься в разлаженный речевой генератор.

И еще хотелось сказать ему, что здесь мне хорошо. А с женой уладится, когда нам разрешат ребенка, если не в этом году, то в будущем обязательно. Генконтроль советует подождать, окончательного запрета нет, но у аллергологов какие-то сомнения. И еще – проблемы проблемами, но Валентине сильно надоело ненавязчивое любопытство и тактичный интерес к ее персоне. А здесь наконец она почувствовала себя равной среди равных, без скидок. Слишком много на Земле было встреч с разными людьми, и каждый раз тщательно скрываемое любопытство легко читалось в глазах и раздражало.

Но я молчал – все эти позывы к откровенности из-за пряного ветра. Что мне делать на Земле? Если почти за шесть лет ничего не смогли понять и разобраться, то к чему заново перебирать версии, предположения, гипотезы? Помню, я захлебывался от восторга! Как же, такая честь! Тогда возникло почти забытое сейчас тайное ощущение, что я не просто в эпицентре событий, но сам являюсь их причиной.

Казалось, вот-вот – откроются небывалые горизонты, начнутся немного жутковатые, но веселые приключения… Но ничего не произошло. Разошлись, разъехались, группы распались, кто женился, у кого пошли дети, у кого не пошли.

Загадки, правда, остались! Но если специалисты не разобрались, что могу я? Хотя, конечно, обидно. То Событие оставило во мне глубокий след. Я понимал, что соваться не в свои дела – значит наносить вред и себе, и делам. Вот, скажем, придет ко мне Покровский и начнет советовать, как вести монтаж релейных отражателей. При всем уважении к нему я приму советы к сведению лишь в том случае, если буду знать, что он, Покровский, окончил курсы монтажников не далее чем два или три года назад. Я же помалкивал, когда он на моих глазах лепил темпоральную физику, хотя, не будь меня, еще неизвестно, произошло бы Событие с кем-либо другим.

Прокеш рассеянно водил пальцем по темной глыбе. Посмотрел на палец, привстал и оглядел себя.

– Не пачкает, – сказал я, – если не ерзать. Он хмыкнул и снова сел.

– Ты меня так и не спросил, зачем я прилетел на Марс.

«Зачем спрашивать, если сам скажет», – подумал я.

– Отвечаю, – продолжил он, – из-за тебя. Ты нужен на Земле. Покровский создал новую группу и возится с большими энергиями. Но не они меня беспокоят.

– При чем здесь я?

– Не знаю, честно – не знаю! Мне кажется, твое место там, а не здесь. Кому, как не тебе, надо быть в курсе всех дел, связанных с происшествием!

– Мало ли кто чем занимается. Вам-то какая забота?

Он схватился за виски, застонал, опустил руки.

– Ты знаешь, – сказал он, – я еще остаюсь экспертом по всему этому. – Он пошевелил пальцами, точь-в-точь как в те времена. – Статус эксперта до сих пор не элиминирован. Таким образом, мой интерес оправдан. Но дело не в этом. Я стараюсь не упускать из виду всех участников происшествия. Это не просто интерес писателя. Меня не покидает ощущение, что события продолжают развиваться, а внезапным и необъяснимым появлением этой тройки происшествие не исчерпывается. Непонятен смысл происшествия. Опять голова начинает болеть…

– Это релаксатор с непривычки так действует.

– Да, меня предупреждали. И ведь не выключишь никак.

Он замолчал надолго.

– Как поживает Лыков? – спросил я.

– Неплохо. Занимается видеопластикой, есть очень интересные композиции. Я рад, что Валентина Максимовна акклиматизировалась. А Коробов молодец! За два года сдал школьную программу, за три – высшую и теперь занимается физикой виртуальных спектров. С группой Покровского не связан, работает самостоятельно. Рассказывал мне о своих занятиях, показывал забавные вещи. Он-то меня и беспокоит больше всех. Коробов грозился превратить темпоральную физику из свалки умозрительных концепций в точную науку. У него лаборатория в Кедровске, я там частенько бываю. Кстати, мой друг Сема Нечипоренко тоже там работает. Красивые места – горы, тайга, реки, никакой кролик не опасен.

Он долго расписывал красоты тех мест. Постепенно я стал понимать, что все эти годы он пристальное внимание уделял Жене Коробову, а теперь ему вдруг понадобился помощник. Но какая ему нужна помощь, в чем? Судя по всему, он и сам не знал.