Голоса с улицы

Прежде чем покрасить квартиру, Хедли почистил стены стальной щеткой, соскоблил с дерева старую краску и протравил его морилкой. Под дешевой белой эмалью обнажилось красивое ореховое дерево: медленно и неохотно проступили изначальная текстура и цвет. Хедли терпеливо трудился… Работы было много.

Пока он скреб, тер и чистил, Эллен бегала на службу: Хедли постепенно выздоравливал, а она работала машинисткой-стенографисткой в торговой конторе в центре. Пит и квартира оставались на Хедли. Впервые в жизни он мог долгими свободными утрами размышлять и копаться в себе. В будни не слышалось никаких звуков, не считая мыльных опер, раздававшихся из удаленных приемников, да визга тормозов, когда по улицам мчались грузовики с молоком и хлебом.

Когда зажило ребро, Хедли смог приступить к покраске. Каждую субботу он проводил в малярных магазинах, перебирая цвета и оттенки, краски с высоким блеском, эмалевые, на масляной и водной основе, новые на латексной основе, для кисти и валика, распылители, скипидар, наждачную бумагу – все, что имело отношение к малярному делу. Спокойно и взвешенно выбрав покупку, Хедли принес домой картонную коробку с основными цветами – исходный материал, на котором все строилось.

Аккуратно, шаг за шагом, он продвигался вперед. Процесс был медленный и мучительный: целый день стоя на табурете, Хедли шлифовал, чистил и замазывал щели, убирал многолетнюю пыль и въевшуюся грязь, добирался до подлинного материала, скрытого под несвежими, искусственными слоями. Когда он вскрывал твердые нижние пласты, показывались простые, невзыскательные тона. Хедли обрабатывал каждый квадратный фут, полностью сосредоточившись на ручном труде и целиком отдаваясь работе.

После уборки и покраски настал черед устанавливать новое оборудование. Хедли заказал в оптовой фирме простые потолочные люминесцентные трубки, а затем целый день собирал агрегаты, присоединял стартеры, срывал старую прогнившую проводку и прокладывал прочный алюминиевый кабель в гибкой оболочке. Ночью в квартире запахло краской и газом – от кухонной плиты. В открытые окна доносился аромат осенних листьев, превших в полях и садах. Эллен сидела на кровати и штопала траченное молью покрывало, а Хедли терпеливо чинил смывной механизм в туалете.

Ему хотелось провести улучшенную систему отопления, но это могло и подождать: до зимы еще далеко. Хедли двигался вперед осторожно, шаг за шагом, учился всему заново, начиная с азов. Он пробирался ощупью, как и полагается слабому человеку, выздоравливающему после страшной болезни. Хорошо понимая, какое тяжелое заболевание перенес, он старался не форсировать события.

Хедли сидел на корточках в саду, одетый в старые, рваные, заляпанные штаны, теннисные туфли и спортивный свитер, с загоревшей шеей и вспотевшими руками, сколачивая формы для новых бетонных ступенек. В этом деле он абсолютно не разбирался: ничего не получалось, и Хедли отложил работу в сторону. Не мог же он рассчитывать на то, что справится сразу… Хедли возвратился в квартиру и стал по-новому изучать водопроводную систему.

Как-то после полудня, когда Хедли возился с вытяжной трубой кухонной плиты, к ним заглянули Олсен и Джо Тампини.

– Выглядит неплохо, – робко заметил Тампини, обходя квартиру. При виде магазинного грузовика, припаркованного на улице, Хедли испытал странное чувство, но не обратил на это внимания и налил обоим по пиву.

– Говенный райончик, – буркнул Олсен, взяв пиво. – Спасибо, – он смущенно плюхнулся на диван и нервно согнулся. – Давно не виделись, – наконец произнес Олсен. – Как оно ничего?

– Нормально, – ответил Хедли.

– Ну, ты себя изувечил, – сказал Олсен, мельком на него взглянув. – Это мне пришлось новую дверь ставить.

Хедли кивнул, не отвечая.

– Ты перепугал старика Фергессон на всю оставшуюся жизнь, – продолжил Олсен, вытерев пивную пену с поросшей щетиной верхней губы. – Он чуть в штаны не наделал… С тех пор старик здорово изменился. Ты встряхнул его не на шутку.

Тампини подтвердил.

– Он типа угомонился. Перестал все время на всех кричать.

– Рад слышать, – неопределенно сказал Хедли: он не возражал против разговоров о магазине, но трудно было на них сосредоточиться. – Как торговля?

– Херово, – искренне ответил Олсен. – Фергессон уволил Джека Уайта: взял другого – жопорукого хмыря из «Майберга».

– Я работаю на первом этаже, – сказал Тампини. – Сегодня продал комбинированный «зенит» – его-то мы и доставляли.

– Отлично, – улыбнулся Хедли. – Как твоя девушка?

– Мы поженились, – насилу ответил Тампини, переборов застенчивость: его грудь под рубашкой «эрроу» раздувалась от гордости. – Заезжай как-нибудь к нам на ужин: Вирджиния шикарно готовит.

– Заеду, – пообещал Хедли.

Оба гостя помедлили.

– Приятно тебя видеть, Недотепа, – внезапно сказал Олсен. – Контора уже не та, – он не смотрел Хедли в лицо. – Жалко, что ты ушел, но я рад, что ты послал этого толстожопого Фергессона. Сделай когда-нибудь то же самое за меня.

Хедли промолчал.

– Я всегда считал, что тебе не место в этом вшивом гадючнике, – продолжил Олсен. – Не будь я таким бздуном, давно бы послал его куда подальше и свалил оттуда к чертовой бабушке. Но, видать, не уйду. Видно, я чересчур ссыкливый.

– Никогда так не думал, – возразил Хедли.

– Ладно, – сказал Олсен, рыгнув, – может, оно того и не стоит, – он показал на лицо Хедли. – Без этого буркала видок у тебя страхолюдный. Почему ты не вставишь себе стеклянный? Я знаю одного чувака, кореш мой, так он потерял глаз на войне и вставил стеклянный… Как ни крути, а я рад, что ты это сделал. Если брать в общем, выглядишь ты нормально. Кажется, у тебя все путем.

Хедли задумчиво ответил:

– Все в порядке. Устал немного.

Оба гостя встали.

– Ну, нам пора, – серьезно сказал Тампини. – Как-нибудь еще заскочим.

– Можно мне заехать подкрепиться? – бесцеремонно спросил Олсен. – Я бы не отказался от нормальной жратвы – для разнообразия. А то в этих рыгаловках только желудок гробишь.

– Конечно, – усмехнулся Хедли. – В любое время. Я тебе позвоню, – когда они вышли за дверь, он спросил: – Как думаешь, Фергессону все равно, что вы приезжаете к нам?

– Да пошел он на хер, – рявкнул Олсен, который спускался по бетонным ступенькам, сгорбив спину и повернув голову, точно гигантский краб.

– По-моему, он переживает, – покраснев, сказал Тампини. – То есть мне кажется, он чувствует свою вину. Он знает… – Тампини сконфуженно осекся. – Это, конечно, не мое дело. Но, по-моему, он чувствует свою ответственность.

Хедли кивнул.

– Ему трудно найти людей, которые могут руководить обоими магазинами, – торопливо добавил Тампини. – По-моему…

– Хор-рош! – заорал Олсен из грузовика. – Шевели задницей – нам еще доставлять эту кучу дерьма, а потом возвращаться в магазин.

Грузовик с шумом укатил, а Хедли вошел обратно в квартиру, чтобы вернуться к работе. Он ненадолго задумался о Фергессоне и магазине. Затем воспоминания померкли, и он обрадовался, что так быстро от них избавился. Они больше не плясали вокруг, и Хедли снова сосредоточился на ржавой плите.

Само предложение передала ему Элис. Когда Хедли с женой клали на кухне квадратную битумную плитку, Эллен сказала:

– Мне нужно кое-что рассказать. Не знаю, что ты ответишь: возможно, мне даже не следовало заводить об этом речь.

Хедли поставил клеянку и уселся за кухонный стол. Было уже поздно – почти полночь, и в широко распахнутые окна лился густой ночной воздух. Вся улица была погружена в темноту и неподвижность. Вокруг лампочки под потолком гудели и били крыльями пузатые насекомые.

– По-моему, я знаю, о чем идет речь, – сказал Хедли. – Тампини кое о чем заикнулся перед уходом.

Продолжая класть плитку, Эллен промолвила:

– Сегодня в контору приходила Элис Фергессон: она узнала, где я работаю, у моей матери. Она просидела у меня часа два, – Эллен с тревогой взглянула на мужа. – Ты не против, что я говорю об этом?