Страница 76 из 191
— Если б я знал, черт тебя побери, я бы не спрашивал!
— Слуг Бенедикта убили. Он говорит, это сделал ты.
— Нет. Чушь какая-то. Зачем мне убивать его слуг?
— Когда Бенедикт вернулся, в доме никого не было. Он отправился на поиски и обнаружил три трупа, а тебя и след простыл.
— Понятно… Где он их нашел?
— В небольшой рощице за садовым участком. Могила была совсем неглубокой.
Все верно… Лучше не говорить, что я видел эту могилу.
— Но с чего он взял, что их убил именно я?
— Бенедикт в недоумении, Корвин. Он никак не может понять, почему ты не прикончил его, когда тебе представилась такая возможность. И он поражен, что ты позвал меня на помощь.
— Бенедикт несколько раз назвал меня убийцей, но… Ты передал ему то, о чем я просил?
— Да. Сначала он отмахнулся от меня, как от мухи, заявив, что ты лжешь. Я сказал, что ты говорил искренне и настаивал на своей невиновности. Это его сильно обеспокоило. Он спросил, верю я тебе или нет.
— А ты мне веришь?
— Проклятье, Корвин! Как я могу тебе верить или не верить? Мы так давно не виделись, и вдруг ты… — он запнулся и, прищурившись, посмотрел мне в глаза. — Тут что-то не так. Почему ты отдал предпочтение мне? Ведь у тебя была полная колода.
— Ты шутишь?
— Я требую ответа на свой вопрос.
— Хорошо. Ты — единственный, кому я доверяю.
— И это все.
— Нет. Бенедикт не хочет, чтобы в Эмбере о нем знали. Мне доподлинно известно, что только вы с Джулианом были в курсе его дел. Я не люблю Джулиана и не верю ему. С тебя довольно?
— Почему ты решил, что мы с Джулианом знаем о Бенедикте?
— Потому что вы жили в его доме после того, как Черная Дорога изрядно вас потрепала. Я слышал об этом от Дары.
— Да кто такая эта Дара, в конце концов?
— Осиротевшая дочь старого слуги Бенедикта, которую он взял на воспитание. Она гостила у него одновременно с вами.
— И ты послал ей браслет. Ты также говорил о ней, когда вызвал меня к Бенедикту.
— Да, конечно. А в чем, собственно, дело?
— Ни в чем. Я ее не помню. Скажи, почему ты так внезапно уехал? Согласись, Бенедикт имел право думать, что ты виновен.
— Я и был виновен… Но не в убийстве. Как ты считаешь, зачем я приехал в Авалон? Ведь ты видел в фургоне коробки. Я действительно не хотел встречаться с Бенедиктом, который наверняка поинтересовался бы, что это такое. Черт побери! Если б я счел нужным бежать, то не потащил бы за собой груженый фургон!
— Что было в коробках?
— Прекрати. Я не хотел говорить этого Бенедикту, не скажу и тебе. Пусть наведет справки и выяснит, если ему больше нечего делать. Но от меня он не услышит ни слова. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное, что я достал в Авалоне одну вещь, не представляющую там особой ценности, но необходимую мне для дела. Ты удовлетворен ответом?
— Да. По крайней мере в нем есть смысл.
— Тогда ответь мне на мой вопрос: ты считаешь, что я их убил?
— Нет. Я тебе верю.
— А Бенедикт?
— Он не нападет на тебя, пока вы не объяснитесь. У него возникли сомнения, в этом я уверен.
— И то ладно. Спасибо тебе, Жерар. Мне пора.
Я поднял руку.
— Подожди, Корвин! Подожди!
— В чем дело?
— Как тебе удалось пересечь Черную Дорогу? Ты уничтожил огромный ее участок в том месте, где проехал. Каким образом?
— Лабиринт, — сказал я. — Если когда-нибудь ты попадешь на Черной Дороге в беду, ударь по ней Лабиринтом изо всех сил. Ты ведь знаешь, как иногда приходится держать его перед мысленным взором, когда отражения начинают разбегаться в стороны и выходят из-под контроля?
— Да. Но я пытался это сделать, и у меня ничего не вышло. Только голова разболелась. Черная дорога не является отражением.
— Ты прав и не прав. Я знаю, что она из себя представляет. А ты слишком рано сдался. Я концентрировался на Лабиринте до тех пор, пока голова моя, казалось, не раскололась от боли. Я чуть не потерял сознания, и тогда раскололся окружающий меня мир. Не могу сказать, что ощущение было из приятных, но результат налицо.
— Я запомню, — сказал он. Ты собираешься объясниться с Бенедиктом?
— Нет. Ничего нового он от меня не услышит. Теперь он немного остыл, так что пусть сам во всем разберется. К тому же мне не хочется рисковать. Поединок с Бенедиктом не входит в мои планы. И я воспротивлюсь всякой попытке войти со мной в контакт.
— Что будет с Эмбером, Корвин? Что будет с Эмбером?
Я опустил глаза.
— Не вставай на моем пути, когда я вернусь, Жерар. Поверь, у тебя нет ни одного шанса помешать мне.
— Корвин… Нет, подожди. Прошу тебя, одумайся. Не нападай сейчас на Эмбер. Государство в опасности.
— Мне очень жаль, Жерар. За последние пять лет я думал об этом больше, чем вы все вместе взятые.
— Что ж, тогда мне тоже жаль.
— Извини, мне пора.
Он кивнул.
— До свидания, Корвин.
— До свидания, Жерар.
Через несколько часов солнце скрылось за холмом, наступили сумерки. Я встал, отряхнул куртку, надел ее, потушил окурок и выкинул пустую сигаретную пачку. Дом по-прежнему не подавал признаков жизни — пыльные стекла не загорелись светом, выбитое окно осталось выбитым. Я медленно пошел вниз по склону холма.
Дом Флоры в Вестчестере был давно продан, чего и следовало ожидать. У нее больше не было причин оставаться на отражении земля. Она успешно справилась с ролью надсмотрщицы, получила обещанную награду и теперь жила в Эмбере.
Меня раздражала мысль о том, что флора все время находилась рядом со мной, а я об этом не знал.
Я долго колебался, обдумывая, не поговорить ли мне с Рэндомом, и пришел к выводу, что это бессмысленно. Я, конечно, с удовольствием выслушал бы последние новости, но они никак не могли повлиять на ход событий. Я был уверен, что могу доверять Рэндому, ведь он здорово мне помог, и хотя его трудно было назвать альтруистом, он сделал для меня больше, чем кто-либо другой. Сейчас Рэндом женился, и в Эмбере его не любили, но терпели. Скорее всего он с радостью примет любое мое предложение; но, взвесив все «За» и «Против», я решил поговорить с ним при встрече.
Я сдержал слово и противился всякой попытке контакта, а надоедали мне по несколько раз на дню в течение первых двух недель. Затем меня оставили в покое. Захотелось поживиться моими мыслями, дорогие братики? Слуга покорный!
Я подошел к дому сзади, протер стекло рукавом. Я вел наблюдение с холма вот уже третий день, и мне казалось невероятным, что здесь кто-нибудь живет. Все же…
Я заглянул внутрь.
Беспорядок был жуткий, половины вещей недоставало. Я обошел веранду и подергал за ручку двери. Заперто. Я усмехнулся.
Девятый кирпич снизу, четвертый сверху. Ключ никто не нашел. Я вытер его о куртку, открыл дверь и вошел в дом.
Повсюду лежал толстый слой пыли. В камине валялись банки из-под кофе, ломаные бутербродницы и засохший кусок сосиски, а также разнообразные дары природы, попавшие через трубу. Я закрыл заслонку.
Из входной двери был выломан замок. Я налег на ее плечом и убедился, что она забит изнутри. На стене в прихожей было написано неприличное слово. Я пробрался на кухню. Там царил хаос. Все, что не украли, лежало на полу. На линолеуме остались глубокие царапины, свидетельствующие, что холодильник и электробатарею тащили волоком.
Я попятился, вышел из кухни и направился в мастерскую. Пусто. Проходя по дому, я с удивлением увидел в спальной кровать и два дорогих кресла.
В кабинете меня ждал еще один приятный сюрприз: отсюда почти ничего не вынесли, и письменный стол, как всегда, был завален всякой всячиной. Закурив сигарету, я подошел к нему и уселся в кресло. Мои книги стояли на полках. Никто не крадет книг, кроме старых друзей, а…
Я не поверил своим глазам. Вскочив на ноги, я подошел почти вплотную к стене, боясь ошибиться.
Прекрасная гравюра Йошитоши Мори висела на прежнем месте — опрятная, элегантная, страстная. Неужели никому не пришло в голову, что это — одна из самых дорогих вещей…