Страница 32 из 71
Сейчас немного поправилась и, чтобы в тяжелое время не сидеть на шее государства, пошла работать в колхоз. Положение здесь нелегкое: скоро весна, надо будет сеять, а семян мало, да и купить у колхоза не на что. Всему помеха война, развязанная фашистами... Будь добр, отомсти им на наши муки...»
Как-то стихийно образовался оргкомитет для оказания помощи колхозникам.
Каждый юнга ежемесячно получал 8 рублей 50 копеек. Деньги невелики. Но и их на островах тратить было негде и не на что. Всем необходимым нас обеспечивало государство. Приняли решение причитавшееся в том месяце денежное довольствие перевести в колхоз. Сначала собрали деньги ребята одной землянки, потом роты, а через несколько дней и всего батальона.
Было это в один из зимних вечеров 1943 года. Отослали и забыли об этом. А месяца через два или три от земляков Цружана в часть пришла посылка с черными сухарями.
«...Дорогие сынки! Спасибо вам за заботу о нас. На присланные вами деньги мы купили у государства зерно. Его хватило не только на сев, но и еду, разделили по трудодням. В каждой семье испекли понемногу чистого, душистого хлеба, какой ели до войны. Насушили сухарей. Отведайте наших гостинцев.
Правление».
Ох и вкусные были эти сухари! Никогда таких не едал.
Кажется, в тот же вечер получил письмо и я. После долгого молчания прислал весточку с Волги Яша Гурьев.
«...Сообщаю тебе печальную новость. Не стало нашего бати, — писал мой друг. — Случилось это во время боев в районе Латошанки. Лысенко повел отряд кораблей для снятия выполнившего свою задачу десантного отряда. Во время этой операции он был тяжело ранен. Скончался в госпитале. Подробности узнаешь из прилагаемой листовки».
Я знал, какой любовью и уважением моряков пользовался этот человек, с помощью которого мне удалось попасть в Школу юнг, и даже представить не мог, что его уже нет в живых. Однако листовка политотдела Волжской военной флотилии это подтверждала: «...Свой долг перед Родиной товарищ Лысенко выполнил до конца, честно и самоотверженно отдав свою кровь, каплю за каплей, своему народу, Родине. Он приумножил боевую славу военных моряков Волжской флотилии.
Советские моряки! Родина, партия, народ никогда не забудут мужественный образ командира-болыиеви-ка...»
«За заслуги перед Родиной капитан третьего ранга (это звание ему было присвоено в ходе боев за Сталинград) С. П. Лысенко посмертно награжден орденом Ленина», — сообщал в конце письма Гурьев.
Листовка ходила из рук в руки до самого отбоя. Юнги-радисты из моих рассказов знали уже немало о боевых подвигах Лысенко и сейчас искренне скорбили по поводу его смерти.
— Какие люди гибнут! — горестно вздыхал Гена Мерзляков. — А мы тут вместо того чтобы воевать, целыми днями, словно дятлы, стучим на ключе да слушаем писк учебных радиоприемников. Скорее бы уж на фронт!
Познав азы военно-морского дела, юнги стали рваться на борьбу с врагом еще больше...
— Проведаем «извозчиков»? — предложил мне однажды Гена.
«Извозчиками» радисты звали рулевых. Обидеть этим их не хотели, но уже через несколько дней услышали, как они нас в ответ зовут «клоподавами».
В роту рулевых нас влекло сообщение о том, что Лида Алешычева пронесла туда объемистую пачку писем. Свои мы уже прочитали. Теперь хотелось узнать, что пишут земляки нашим «извозчикам».
После разделения юнг на роты в часы занятий, работ и дежурств мы находились в кругу своих новых друзей по специальности, а минуты отдыха по-прежнему предпочитали проводить среди земляков. Землянки разных рот были рядом, так что для хождения в гости друг к другу много времени не требовалось.
Дневальный по роте Женя Ларинин встретил нас приятным сообщением:
— А мы не только письма, но еще я посылку получили!
Счастливчиком оказался Боря Каплан из Березников. По рукам юнг ходило письмо его матери.
«Здравствуй, сынок! — писала она. — Ездила к родственникам на юг. Впервые попробовала мандарины. Очень понравились. Люди мне говорили, что там, где ты служишь, нет не только фруктов, но и овощей. Решила, чтобы и ты их попробовал. Кушай по одному мандарину в день, и тебе их хватит надолго...»
Каплан принес посылку в кубрик, вскрыл ее. Мандарины были — одно загляденье: крупные, золотистые, ароматные. Их запах сразу же распространился по всему кубрику.
Юнга из Юрлы Витя Сакулин закрыл глаза.
— Ребята, где я? В саду? Конечно же. Вот я протягиваю руку и срываю фрукты... — И стал водить рукой в воздухе.
Боря тихо подошел к Вите и положил в его руку мандарин.
Все захохотали.
— Боря! — крикнул Бурков. — Я тоже в твоем саду.
— Раз ты в моем саду, так угощайся же! — Каплан дал и Васе мандарин.
А потом начал угощать каждого, кто был в кубрике. Получили по мандарину и мы с Мерзляковым.
— Не мандарины, а объедение, — хвалили юнги. — Вот бы на Соловках росло такое чудо!
— Брусника, черника, клюква, которых здесь полно, — ягоды тоже хорошие, — заметил Гена.
Ели, хвалили, вспоминали мирные годы, когда овощей, фруктов и других продуктов было в достатке. Скоро от посылки остался лишь запах да один мандарин, оставленный Борей для себя.
Тут с вахты пришел Женя Ларинин. Учуяв запах, увидев перед друзьями горки мандариновых корочек, шумно втянул ноздрями воздух.
— Что я вижу? — удивился он. — Неужели апельсины?
— Не апельсины, а мандарины.
Каплан достал из кармана перочинный нож, сохранившийся со времен гражданки, разрезал оставшийся мандарин пополам и поделился с товарищем.
Вечером Боря писал письмо.
«Спасибо, мама, за посылку. Мандарины — фрукты замечательные. Вся наша смена да и многие другие юнги Прикамья это подтвердят. Вкусные... Еще раз спасибо тебе!»
Однажды я был назначен рассыльным по штабу. Исполнение этой обязанности особой радости у нас не вызывало. Не каждому хотелось возле дверей начальника школы заменять вывеску «Без доклада не входить!», все время находиться на глазах у командиров, постоянно слышать: рассыльный — туда, рассыльный — сюда, сделай то, не забудь про это... Вот и носился с противогазом на боку от одного командира к другому, из штаба в землянки, оттуда до камбуза и обратно в штаб. Поспокойнее было лишь в часы, когда руководство школы находилось в ротах или кремле. Тогда можно было посидеть с книгой в руках, сбегать в соседнее здание — послушать, как идут занятия у рулевых, боцманов. Лишние знания не помешают.
Классы, которые мы часто называли кабинетами, а преподаватели — аудиториями, размещались в бывших камерах. Теперь так их называть уже язык не поворачивался. Благодаря стараниям юнг они преобразились.
В кабинете радистов помимо установленных нами ключей и наушников, появилось много другой аппаратуры. Недавно даже крейсерский радиопередатчик поставили. В аудиториях рулевых холодно мерцают выпуклые чечевицы компасных линз, благородно отсвечивает красное дерево нактоузов, бронза и сталь другой навигационной техники.
Не удалось юнгам ничего сделать только с просверленными в дверях глазками, служившими когда-то для наблюдения за заключенными. Снаружи они маленькие — не больше пятака, а внутри диаметром в полметра, благодаря чему из коридора виден почти весь класс.
Меня когда-то удивило обилие дисциплин, подлежащих изучению радистами. У рулевых их тоже оказалось немало: морская практика, сигнальное дело, устройство корабля, навигация и штурманское дело, карты и лоции, рули и поворотливость корабля, метеорология, вождение шлюпки, мореходные приборы, злектронавигационные инструменты...
Звенит звонок. Совсем как в обычной школе. Только на уроки юнги разбегаются по-военному быстро, без шума. Не проходит и минуты, а в аудиториях уже тишина, в коридоре — ни единого человека. Доносятся лишь приглушенные каменными стенами голоса преподавателей.
Подхожу к двери класса рулевых. «Извозчики» изучают сигнальное дело.
— ...Кто знает, что означают белый, синий и красный цвета советского военно-морского флага? — спрашивает инструктор рулевого цикла старшина 1-й статьи Алексей Петрович Исаев.