Страница 84 из 120
Немного погодя, их зовут в трапезную и там усаживают за длинный стол, окруженный лавками. Перед ними ставят скудельные чашки с бобовой похлебкой и рыбой, деревянные – с маслинами, сушеными сливами и еще какими-то сушеными плодами. Кроме того, на столе стоят кувшины с вином и водой. Греки, как известно, пьют только разбавленное вино, пьющий неразбавленное считается у них пропащим человеком.
Но рус никогда не решится смешать вино с водой. В этом смысле все русы – люди пропащие. После вечери гостям предлагают отправиться на покой, с чем гости охотно соглашаются. Усталость, сытная еда и неразбавленное таврическое вино сморили их, и они, едва добравшись до своих тюфяков, засыпают крепким сном.
Наутро в пустынной трапезной их встречают трое – двое в черных монашеских рясах с клобуками, а третий – в простой рясе и фиолетовой камилавке[181] на голове. Это корсуньский епископ Георгий и их вчерашние знакомцы чернец Мефодий и священник Константин Философ.
Мефодий и Константин похожи друг на друга лицом, как бывают похожи братья, хотя старший, чернец, производит суровое впечатление, от него исходит ощущение телесной силы и здоровья, а младший, священник, светится кротостью и одновременно в нем заметна болезненность, по-видимому, он пребывает в постоянной внутренней борьбе с изнуряющим недугом.
Кукша не знает, что чернец со священником и вправду братья, притом чернец старше священника на десять лет. Зато он знает, что это им предстоит отправиться с дружиной Дира в Киев – просвещать блуждающие во тьме невежества языческие души.
Братья приплыли в Корсунь еще осенью. Здесь они узнали, что мощи священномученика Климента, папы Римского, находятся в море. Они стали убеждать епископа Георгия открыть святые мощи. О тех мощах повествуется следующее.
Когда святой Климент был сослан из Рима в Херсонес и многих обратил там в христианскую веру, игемон Авфидиан, по повелению царя Траяна, приказал утопить его в море, привязав ему на шею корабельный якорь. Верные ученики святого стояли на берегу и с рыданиями смотрели на казнь своего учителя. Затем два его вернейших ученика, Корнилий и Фив, сказали остальным христанам:
– Помолимся все единодушно, чтобы Господь открыл нам тело святого мученика!
По молитве христиан море отступило на три поприща. Народ, как древле израильтяне в Черном море, пошел по сухому дну. Христиане нашли там мраморную гробницу, сделанную наподобие церкви, и увидели там святое тело и якорь, с которым был утоплен святой. Христиане намеревались взять оттуда святое тело, но вышеупомянутые ученики сподобились откровения, чтобы святые мощи были оставлены неприкосновенными, а что каждый год в воспоминание святого море будет отступать на семь дней, давая путь желающим поклониться святым мощам. Так продолжалось семьсот лет от царствования римского царя Траяна до царствования греческого царя Никифора. По грехам людей в царствование Никифора море перестало отступать, что доставило великую скорбь христианам.
Солуньские братья прибыли в Херсонес, когда прошло уже более пятидесяти лет со времени окончательного сокрытия святых мощей. Епископ Георгий, которого братья убедили открыть святые мощи, отправился в Константинополь к царю и патриарху взять у них позволение на это открытие. Вместе с херсонесским епископом Георгием из Константинополя на открытие святых мощей прибыл весь клир церкви Святой Софии. Затем все они, а также и Константин с Мефодием, в сопровождении народа отправились на берег моря с молением. Но море не отступало. Тогда, по захождении солнца, они сели на корабль и отплыли в море. Вдруг ночью, в самую полночь, воссиял свет от моря и явилась честная глава, а затем и все тело святого Климента. Святые мощи положили в корабль и с великою честью отвезли в город и положили в Апостольской церкви.
Мефодий во время открытия святых мощей, как обычно, всячески заботился о младшем брате, который от природы был слабого здоровья, однако не смог уберечь – Константин простыл на зимнем ветру на палубе судна и с тех пор часто кашляет, поднося ко рту платок. После очередного приступа кашля он смущенно улыбается, словно просит извинить его.
Так или иначе братья Константин и Мефодий готовы тронуться в путь в неведомый Киев, как только прибудут обещанные патриархом иконы и книги, церковное облачение и сосуды, крещальные рубахи и наперсные кресты, ладан и миро, необходимые для богослужения и Крещения.
То и дело украдкой взглядывая на священника Константина, Кукша силится вспомнить, где он его видел. Молодой священник неожиданно улыбается ему и говорит по-словеньски:
– Епифаний велел кланяться тебе!
– Вспомнил! – в это же мгновение вскрикивает Кукша и растерянно замолкает.
Да, да, он вспомнил, он видел однажды священника Константина у Епифания!
– Так оно и есть, – поняв его восклицание, говорит молодой священник, – мы встречались в доме благочестивого Епифания.
– Добрый Епифаний! – бормочет вконец смешавшийся Кукша. – Если бы я мог увидеть его и сказать, как я ему благодарен за все!
– Не огорчайся, – замечает священник, – может статься, у тебя скоро будет случаи поблагодарить его.
За годы жизни в Царьграде Кукша привык поменьше спрашивать. Но самый его взгляд словно немой вопрос: «Так Епифаний все-таки приедет?»
– Больше я тебе пока ничего не скажу, – говорит священник в ответ на его взгляд, – потерпи еще немного.
Терпеть Кукша за свою жизнь тоже привык. Но сейчас он взволнован. Как хорошо, что он еще не уехал из Киева на север! По крайней мере, Епифаний не окажется в чужом городе без друзей. Хоть на первое время.
Теперь Кукша припоминает, что не только видел священника Константина, но и слышал от Епифания рассказы о нем. О нем и о его брате Мефодии. Братья родились не в Константинополе, а в Солуне, отчего их со временем прозвали солуньскими братьями. Родились они в семье тамошнего вельможи и военачальника. Константин – седьмой сын в семье, он родился слабым и болезненным, как будто его мать израсходовала на других детей все свои телесные силы. Суровый с виду здоровенный Мефодий – старший из сыновей. С появлением на свет маленького Константина Мефодий проникся к нему особенной любовью, может быть, именно потому, что младший был слаб здоровьем и требовал неустанной заботы.
Зато Константин оказался самым умным из сыновей, он с младенчества выказывал необыкновенные способности к наукам, а когда стал отроком, не одна только его родная Солунь дивилась его учености – слух о даровитом отроке достиг Константинополя. В это время греческим царством правила овдовевшая царица Феодора со своим малолетним сыном Михаилом. Один из воспитателей юного царя, хорошо знакомый с родителями Константина, послал в Солунь за отроком, чтобы он постигал науки в Царьграде вместе с Михаилом, – в надежде, что юный царь станет подражать в прилежании Константину.
Там под руководством самых ученых мужей царства, в том числе и Фетия, будущего патриарха, у которого был любимым учеником, Константин изучил все мыслимые и немыслимые науки, в весьма юном возрасте принял духовный сан – был рукоположен в священники, – а также поставлен библиотекарем в патриаршьей библиотеке, что при церкви святой Софии. Вот уж где ему было раздолье! Там же, в Константинополе, к нему и пристало прозвище Философ.
Мефодий же был некоторое время в военной службе, управлял одной из словеньских стран Греческого царства, в конце концов познал тщету всего мирского и посвятил жизнь Богу.
Никто не знает в точности всех путей этих братьев, всех их душевных устремлений, но в конце концов судьба распорядилась так, что оба они стали подвижниками христианской веры и вместе проходят избранное поприще.
В ожидании церковных предметов, которые вот-вот должны прибыть из Константинополя, князь Дир и другие русы, сопровождаемые Константином и Мефодием либо чернецами из монастыря Дионисия Ареопагита, ходят по городу, осматривают церкви и городские достопримечательности – произведения замечательных греческих зодчих и ваятелей.
181
Камилавка – высокий цилиндрический, с расширением кверху головной убор православных священников, даваемый им как знак отличия. Клобук – головной убор православных монахов в виде черной камилавки с покрывалом.