Страница 26 из 144
— Ты не имеешь права, гадина, ты не имеешь права. — Он повторял это на разные лады, и с каждым его словом Мудроу улыбался все шире и откровенней. Сержант захлопнул багажник, положил ключи от «понтиака» в карман и направился к тюрьме. Анджело тут же начал стучать и орать, требуя, чтоб его выпустили.
Войдя в здание городской тюрьмы, Мудроу снова обдумал положение. Если завербовать Бауманна невозможно, значит, задача остается нерешенной, хотя он был уверен, что окружной прокурор и дальше будет Требовать, чтобы того выдали. В какой-то момент он решил вообще не допрашивать Бауманна, а ехать сразу в аэропорт и оттуда звонить Эпштейну, но потом все же решил повидать уголовника, чтобы расспросить его о Рональде Джефферсоне Чедвике и греке по имени Джонни Катанос.
В обычных обстоятельствах полицейский и преступник всегда враги. Даже если они сотрудничают, все равно друг друга ненавидят. Но бывают ситуации, когда обоим терять нечего, и тогда они готовы просто поболтать, как это делают сотрудники конкурирующих фирм по продаже компьютерной техники, встретившись случайно в баре отеля. Такую позицию занимал Мудроу, но она вовсе не совпадала с мнением Бауманна, когда они уселись друг против друга в маленькой комнате с зелеными стенами, предназначенной для допросов в тюрьме Бреттлборо.
— Я не собираюсь никого закладывать, сержант, — произнес Френки Бауманн со своим тягучим южным акцентом. Он был выше Мудроу, но худым, как тростинка.
— А кто тебя просит? — ответил Мудроу, усаживаясь напротив. — Выдалось свободных полчаса, вот и решил зайти к тебе поболтать о том о сем. Ты понимаешь, наверное, что напрасно порезал свою старушку. Она и не собиралась тебя никому сдавать. Теперь она мертва, а ты отваливаешь навсегда. Выйдешь уже дряхлым старикашкой.
— Значит, на то воля Божья. Видел? — Он показал татуировку «Рожден неудачником». — Я всегда это знал. И ни о чем не жалею.
— Я понял. Давно понял, что парень ты крутой. Однако же и везучий. Вермонт отказывается тебя выдать.
Лицо Бауманна, до сих пор мрачное, просияло.
— Но, — продолжал Мудроу, — мы еще не сдаемся.
— Понятно, сержант.
— Должен сказать, в округе все спокойно с тех пор, как ты уехал. Последний раз интересная история случилась только с мистером Чедвиком.
— Да, помню этот случай. И никак не могу понять. Мне даже досадно. Мистер Чедвик был нашим старым соперником. По правде говоря, мы собирались провернуть одно дельце. Но непонятно было, когда именно появятся наличные. Какой смысл убивать публику, лишь бы убивать, не пойму.
Мудроу наклонился к нему.
— Но кто-то был в курсе, потому что у Чедвика взяли кучу денег. По крайней мере, я так слышал.
Слухи — любые — хорошая питательная среда для беседы, и Бауманн с охотой поддержал разговор.
— Говорят, что только один джентльмен мог провернуть все это. Грек по кличке Зорба.
— Джонни Катанос, хочешь сказать?
— Кажется так, но все звали его Зорба.
— Да? Ты считаешь, это возможно? В одиночку?
— Ну, сейчас сложно говорить наверняка, но должен сказать, что Зорба не человек, а дьявол. Я однажды наблюдал, как он разделывал самого громадного негра во всем городе. Негр не собирался драться, ему явно хотелось увильнуть от драки, но Урод повалил его на землю и чуть не убил. Никогда не думал, что пожалею негра, но этого он избил до полусмерти, и это происходило в таком месте, что вся улица могла видеть. И что было самым поразительным, так это его спокойствие. Когда мне приходится драться, я просто зверею, а Зорба ничуть. Вроде погулять вышел — и только. Признаться, я рад, что мне не приходилось иметь с ним дела.
— Похоже, что парень как раз для меня, — ответил Мудроу. — Я столько сил потратил, чтобы найти его, но без толку. Как сквозь землю провалился.
Бауманн прекрасно понимал, что Мудроу выкачивает из него информацию, и тем не менее продолжал:
— Мне кажется, он переехал, скорее всего, в Куинс. Мы хотели как-то пригласить его для одного дела, но он отказался. Мы искали его потом, но так и не нашли. Он где-то в Куинсе, а вот где…
Хотя март уже шел к концу, день выдался морозным. Джонни Катанос и Музафер остановили фургон на Десятой улице, в Манхэттене, напротив фирмы газоснабжения «А & В».
— Сколько времени? — спросил Джонни.
— Ровно час.
— Рано приехали. — Джонни развалился на сиденье, вытянув ноги. — Еще полчаса ждать, пока он обед закончит.
— Откуда ты знаешь, что он обедает? — Музафер приоткрыл окно, чтобы стекла не запотевали.
— Я его видел. Когда тепло, он ест прямо во дворе. — Джонни завел мотор и включил обогреватель. — Слушай, Музафер, я давно хотел спросить, как там в арабских тюрьмах? Сколько ты сидел? Шесть месяцев?
— Семь.
— Какая разница. — Джонни улыбнулся. — Так как там?
Музафер расстегнул куртку. Обогреватель гнал тепло наверх. Волосы у него слиплись от пота, а ноги мерзли.
— Во всем мире практически существует два типа тюрем. Даже в России. Мы были политическими заключенными. Нас держали отдельно от уголовников.
— Чтобы они вас не трогали?
— Я так и знал, что ты об этом спросишь. Если бы кто-то посмел обидеть одного из нас, он обидел бы всех. О нашей стойкости все знали. Не знаю, слышал ли ты. — Он посмотрел в глаза Катаносу. — Уголовники не готовы к смерти. А мы, революционеры, знаем, что погибнем рано. Все наши кумиры погибли. Многие были нашими ровесниками. Мы пели по утрам. Сразу после молитвы Аллаху мы пели о готовности пожертвовать жизнью. Мы занимались, изучали тактику, типы оружия, думали, как организовать контрабанду. Большинство надзирателей нас поддерживали. Они приносили нам еду, газеты, сигареты. Я встречался с революционерами со всего света — только из Антарктиды никто не попадался. Там были немцы, ирландцы, афганцы, колумбийцы, южноафриканцы. Мы все жили в Аммане, в Иордании, и думали, что находимся в безопасности. Но однажды секретная полиция Хуссейна окружила нас, как барашков, а выпустила только после того, как они вывели из страны всех палестинцев. Самое смешное, что в тюрьме мы создали некую ассоциацию, которая действует до сих пор. Ты сам мог догадаться об этом. Куба вооружила нас американским оружием, доставленным колумбийцами. Именно в тюрьме я всему и научился. Уголовники, мне кажется, живут совсем по другим законам.
Джонни уловил скрытую угрозу в словах Музафера, но виду не подал. На нем была пуховая куртка, широкая шерстяная рубашка и черные джинсы. С невинной улыбкой Джонни достал из кармана рубашки пачку «палочек здоровья».
— Больше похоже на рай, чем на тюрьму. Если бы в Америке тюрьмы были такими, людей пришлось бы отгонять от них палками. Сколько тебе лет было тогда?
— Семнадцать.
— Вот это интересно. Детские воспитательные учреждения хуже настоящих тюрем. Каждый день драки, в которых приходится участвовать, а я там оказался не потому, что совершил какое-то преступление. Дело в том, что мне никак не могли подобрать приемных родителей. Просидел там почти четыре года. Мальчишки в интернатах занимаются спортом, дерутся и трахаются. — Джонни протянул сигареты Музаферу. — Знаешь, почему они так часто дерутся? Потому что все время возбуждены. Когда мне было пятнадцать, я был возбужден постоянно. Возбужденным просыпался, шлялся возбужденным, возбужденным засыпал. И я не один был такой. Негры были особенно похотливы. Они постоянно мастурбировали, даже во время уроков. И спорили, кто первый кончит. Только Бог мог помочь тем, кто не умел драться.
— Погоди. — Музафер взмахнул рукой. — Это он? — И указал на грузовик, выезжающий из ворот.
— Какой у него номер на капоте?
— Восемь.
— А нам какой нужен?
Джонни старался, чтобы его голос звучал ровно. То бесстрашие и спокойствие, с которым Музафер отвечал на вопросы о тюрьме, настораживало. Этот выродок не боялся его, что уже само по себе было интересно. До того как Джонни встретил Терезу, его всегда боялись такие слабаки, как Музафер, если у них не было оружия.