Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 22 из 52

Если принять во внимание этот здравый смысл Бисмарка, который заставлял его прислушиваться к мнениям влиятельных общественных кругов, то надо внести некоторые коррективы в пресловутое мнение о его преклонении перед политикой «крови и железа». Решительность внешней политики, которая привела его уже в первые годы правления к вооруженному столкновению с Данией и Австрией, была отчасти попыткой победоносными войнами примирить с собою общественное мнение страны. Он глубоко чувствовал неудобства управления вопреки конституции, без общественной поддержки и, несмотря на все свои гневные выпады против палаты, в течение всей эпохи конфликта искал

какого-нибудь компромисса, на почве которого можно было бы заключить мир с палатой, Еще менее решительно был настроен сам король. Сам Бисмарк не верил в твердость короля и в январе 1864 г. писал Роону, что король «в конце концов решил уступить демократии. Если не случится чуда, наша партия проиграна, и на нашу долю останутся лишь оскорбления современников и потомства».

Но было бы, конечно, очень большим преувеличением думать, что в сторону агрессивной внешней политики Бисмарка толкали только поиски примирения с палатой. Искание общественной поддержки было только одной стороной его деятельности. Другая ее сторона питалась традиционной верой прусской администрации и самой династии в силу меча и преклонением перед приемами вооруженного воздействия. «Не речами и постановлениями большинства будут решаться великие вопросы современности, — это мнение было огромной ошибкой 1848 и 1849 гг., — а железом и кровью», — эта часто цитировавшаяся фраза Бисмарка, произнесенная им 30 сентября 1862 г. в бюджетной комиссии палаты, выражает собою не всю совокупность его политических приемов, направленных к объединению Германии, как это нередко доказывается, а только часть их, но часть очень характерную. Бисмарк только одной половиной своего политического существа примыкал к новой конституционной Европе и поэтому должен был искать поддержки общественных сил и считаться с общественными настроениями, но с другой стороны в нем сидел прусский юнкер, властный и категоричный в своих решениях, любивший разрубать саблей запутанные узлы политических отношений.Досихпор Австрия была главной помехой на пути к германскому объединению под главенством Пруссии, следовательно, Австрию надо устранить, а для этого ее необходимо разбить. На этом Бисмарк стоял твердо. Он, однако, обладал достаточной политической дальнозоркостью для того, чтобы понимать, насколько непрочно только военное торжество над соперником, не сопровождающееся одновременно унижением его в глазах общественного мнения. Для этого он никогда не упускал случая подчеркнуть политическую и общественную отсталость Австрии в сравнении с Пруссией и уже с первых лет своего пребывания у власти любил напоминать, что только Пруссия может дать объединившейся Германии демократические, отвечающие общественным настроениям учреждения. Так, еще в 1863 г., в разгар конфликта, представляя своему королю записку о необходимости отклонить австрийский проект будущей германской конституции, который предлагал помимо союзного совета установить еще парламент из трехсот депутатов, разделенных на две палаты и избираемых ландтагами отдельных государств, — Бисмарк прежде всего указывал на его недемократический характер и утверждал, что только «истинное, основанное на прямом участии всей нации народное представительство» может освободить страну от «династических и партикуляристических15 интриг». Из этого видно, что политика Бисмарка, даже в разгар его борьбы с прусским народным представительством, не была построена на чистом культе «крови и железа» и не вполне была чужда тех самых идей, которые вдохновляли и Деятелей 1848—1849 гг.

Саму свою политику «крови и железа» он начал с защиты популярной в обществе идеи национальной автономии. В начале 1864 г. он объявляет войну Дании с целью изгнать датское правление из немецких герцогств — Шлезвига и Голштинии. «Здесь, — говорил он, — мы имеем дело с таким вопросом, по поводу которого можно во всякое время начать войну, как это только позволит политическое положение Европы». Война начиналась во имя освобождения из-под датского ига немецких провинций, но в душе Бисмарк при этом руководствовался, конечно, далеко не принципом национальной независимости, а стремлением к территориальному приращению: приобретение Шлезвига с его выходами к Балтийскому и Северному морям, с его превосходной гаванью Килем слишком соответствовало традициям прусской политики, ее тяге к морям, для того чтобы он мог упустить этот случай. Позднее он говорил с полной откровенностью: «Я всегда думал, что присоединение Шлезвига к Пруссии составляет лучшее из всех решений вопроса». Но на этом пути ему было суждено столкнуться с Австрией. Война против Дании велась в союзе с Австрией, но, уже затевая войну, Бисмарк предвидел, что дело кончится столкновением с Австрией из-за дележа завоеванных земель. Впоследствии соратник Бисмарка, Мольтке, так писал о настроениях в правительственных кругах, которыми руководил Бисмарк: «Война 1866 года не была вызвана необходимостью защищать наше подвергающееся угрозе существование: это был конфликт, признанный необходимым в кабинете, давно задуманный и постепенно подготавливавшийся». К этому конфликту Бисмарк давно готовился; для него он ценой разрыва с палатой усиливал военные силы Пруссии. Но и здесь он, помимо надежды на прусские войска, заботился о том, чтобы во время столкновения Пруссия выступила в качестве прогрессивной, а Австрия в качестве реакционной силы, цепляющейся за отжившие политические формы. К общественному мнению тогдашней Германии, в котором главную роль играла либеральная буржуазия, он был равнодушен и в предстоящем конфликте с Австрией возлагал свои надежды не на одну только силу оружия. Конфликт разыгрался довольно быстро. Сначала герцогства были отданы (по Венскому договору 30 октября 1864 г.) в совместное управление Пруссии и Австрии; через год, ввиду возникших несогласий между совладельцами, их разделили, причем Австрия получила Голштинию, а Пруссия — Шлезвиг (ганзейская конвенция 14 августа 1865 г.). Но и здесь они не поладили между собой ввиду того, что Бисмарк по давнишней привычке прусских администраторов сразу и слишком резко принялся за искоренение в Шлезвиге всякого духа местного патриотизма, а Австрия—тоже в силу давних австрийских традиций ввела в своей провинции довольно мягкие порядки. На этой почве между Австрией и Пруссией возникли очень серьезные трения. Бисмарк не находил нужным особенно считаться с настроением присоединенных земель, несмотря на национальный лозунг, во имя которого якобы была начата война с

Данией. Он знал, что общественное мнение Германии быстро простит ему его слишком решительную политику опрусачивания. Но зато по отношению к этому всегерманскому общественному мнению он сразу сделал две существенных уступки: во-первых, завязал переговоры с итальянским королем Виктором Эммануилом, несмотря на то, что Австрия и другие немецкие государства видели в савойском доме революционную династию, добивавшуюся единства Италии путем свержения нескольких законных династий. Сам прусский король не хотел иметь ничего общего с итальянскими королем, и Бисмарку стоило больших усилий преодолеть отвращение Вильгельма к революционному происхождению власти савойского дома. Конечно, союз с Италией был нужен Бисмарку не только затем, чтобы привлечь к себе расположение немецких либералов: на первом плане для него здесь стояли соображения военной помощи, которую Италия могла оказать Пруссии в предстоящей войне против Австрии; но Бисмарк не упускал из виду и того, что союз с Италией привлекает на его сторону либеральные круги Германии и что, заключая его, он одновременно убивает двух зайцев. Другая диверсия Бисмарка в сторону либеральной буржуазии заключалась в том, что, когда окончательно выяснилась невозможность мирного разрешения конфликта с Австрией из-за управления Шлезвигом и Голштинией, он неожиданно предложил созвать общегерманский парламент путем прямых выборов и всеобщего голосования всей немецкой «нации», который должен был заняться вопросом о переустройстве Германии, — конечно, на основе прусских предложений. Уже второй раз Бисмарк пускал против Австрии это оружие, и оно должно было и теперь сослужить ему хорошую службу. Образ действий Бисмарка оттенялся тем ярче, что Австрия только что перед этим предлагала передать шлезвиг-гол-штинский вопрос на разрешение Союзного сейма — учреждения, которое до этого времени служило только помехой всяким попыткам объединения и реформ в Германии и уже давно заслужило презрительную кличку «собрания мумий». Предложение Бисмарка произвело тем более сильное впечатление, что этим он открыто давал понять, что идея германского единства им не забыта и что он готов ее снова поднять при любом удобном случае. В Германии выступление Бисмарка именно так и было понято. «Теперь дело шло, — писал об этом выступлении Мольтке, — уже не о завоевании новой территории, а о господстве над Германией». Мольтке писал «о господстве над Германией» потому, что для всех становилось все более ясным, что германское объединение может произойти только в форме прусской гегемонии, но речь шла здесь именно о германском единстве. Так понимали дело немецкие либералы еще в эпоху франкфуртского парламента. Бисмарк, поднимая теперь старое знамя немецкого единства, хотел, чтобы война с Австрией велась под прежними, популярными в обществе лозунгами. Мы видим, что и здесь Бисмарк возлагал свои надежды не на одну «кровь и железо», а заботился о привлечении на свою сторону тех общественных кругов, за которыми он в данную минуту признавал силу.

15

Партикуляризм — движение к приобретению или удержанию политической, административной или культурной автономии других частей государства. — Прим. ред.