Кошка

— Так, сначала покурим, а потом вы расскажете мне, каким образом пришли к этой сумасбродной идее, — произносит он.

И Хуго Блайхер высказывает ему все, что у него накопилось. Описывает ситуацию, в которую попал совершенно неожиданно для себя, рассказывает, что «Кошка», Матильда Каррэ, по всей видимости, по уши влюбилась в него, что из игры получилось нечто серьезное. Стоящая перед ним дилемма пугает его: с одной стороны, он должен выполнять свой долг солдата, унтер-офицера абвера, а с другой — долг мужчины, кавалера, порядочного парня, каким он в сущности является. Он не в состоянии больше злоупотреблять чувствами этой женщины. Нет, так дальше не пойдет, он не желает продолжать эту коварную игру.

— Вот, собственно, та причина, по которой я прошу господина полковника о своем переводе в другое место, — закончил Блайхер скромно.

Полковник слушает его исповедь молча. Потом качает головой и откашливается. Он уважает этого унтер-офицера: толковый парень, побольше бы таких. Тогда... да, тогда работа немецкого абвера была бы намного успешней, исчезли бы коррупция, пьянство и бесполезное времяпрепровождение...

— Нет, мой дорогой, — произносит полковник громко, хлопает Блайхера по плечу, встает и начинает расхаживать взад и вперед. — Нет, дорогой, — повторяет он еще раз. — Об этом не может быть и речи. Ваша просьба об отправке на фронт делает вам честь. Но я отклоняю ее.

Полковник показывает на горы бумаг на своем письменном столе.

— Посмотрите на это! Взгляните на вещи моими глазами! Ведь я ежедневно получаю такую кучу сообщений от агентов, доверенных лиц и различных источников. И девяносто девять из ста не соответствуют действительности. Это либо слухи, либо попросту ложь.

Полковник делает небольшую паузу.

— И вот из сотни таких бумажонок мне попадается короткое донесение: «Вражеский агент X. арестован мною вчера. Подпись: Блайхер, унтер-офицер». Никаких слухов, никаких предположений, никакого вранья.

Полковник проницательно смотрит на Блайхера.

— Понимаете вы теперь, почему я не могу вас отпустить?!

Хуго Блайхер понимает все отлично. Ему ясно, в какие

новые конфликтные ситуации придется попадать не только ему, но и «Кошке», к которой он испытывает горячую сердечную симпатию. Он собирает все свое мужество и делает полковнику предложение, которое звучит, пожалуй, дерзко.

«Кошка» — шпионка. Хорошо. По законам войны она должна быть расстреляна. Тоже хорошо. Но с ее помощью удалось обезвредить целый ряд чрезвычайно опасных подпольщиков и агентов. Надо, правда, признать, что ее помощь была не совсем добровольной. Но можно ли было ожидать чего-то другого от патриотически настроенной француженки? Нет. Следовательно, соотношение «за» и «против» нее уравнивается. Поэтому необходимо предоставить ей возможность более не вступать в новые конфликты с совестью и сердцем. Если уж нельзя отправить в Россию его, унтер-офицера Блайхера, то надо по крайней мере освободить «Кошку» и не мешать ей «улизнуть» в Испанию, неоккупированную часть Франции или в Англию.

Полковник внимательно и терпеливо выслушал аргументы Блайхера. Затем пошел к своему столу, уселся за него и официальным тоном произнес:

— Ваша просьба об отправлении на Восточный фронт, унтер-офицер Блайхер, отклонена. А сейчас отдаю вам приказ продолжить с помощью Матильды Каррэ разгром «Интераллье». Все понятно?

— Так точно, господин полковник! — Блайхер принимает положение «смирно», отдает честь и направляется к двери.

Когда он уже собрался открыть ее, послышался голос начальника, сказавшего тепло и по-человечески:

— Впрочем, Блайхер...

Унтер-офицер удивленно оборачивается.

— Пусть это останется между нами: когда история с «Интераллье» будет закончена, мы с вами вместе подумаем, каким путем можно будет предоставить «Кошке» полную свободу. Довольны?.. Ну что ж... Делайте свое дело хорошо, унтер-офицер!

Блайхер выходит, закрыв за собой дверь в кабинет.

В обед того же дня Бла йхер и «Кошка » стоят перед дверью дома номер 14 по авеню Гобелена, что в самом центре Парижа.

Здесь живут богатые люди — семьи патрициев. Фасады домов с высокохудожественной лепниной прямо-таки дышат сытым довольством крупной буржуазии. Сквозь голые ветви старых каштанов виден купол Пантеона, усыпальницы великих людей Франции.

«Кошка» звонит в дверь квартиры на третьем этаже. На полированной латунной табличке красуется выполненная многократно переплетенными и с витиеватыми завитушками буквами фамилия: «Беляр».

Молодая девушка в белом передничке и кружевном чепце открывает дверь, делает реверанс и певуче произносит: «Добрый день, мадам, добрый день, месье...» При этом она бросает на Блайхера наполовину любопытный, наполовину кокетливый взгляд и проводит их по коридору в гостиную.

Через минуту Хуго Блайхер стоит перед мадам Жанной Беляр, матери «Кошки»...

>

Несколькими годами позже, после капитуляции Германии, мадам Жанна Беляр, урожденная Гроз, на судебном процессе против ее дочери Матильды Каррэ 9 июля 1945 года показала:

«Моя дочь не звонила нам два или три дня, вопреки установившейся традиции. Потом (в конце ноября 1941 года) она пришла к нам в сопровождении какого-то мужчины, в котором я с первого же взгляда определила немца. Я тут же поняла, что дочь арестована. Я провела обоих в гостиную, где этот немец, о котором вы говорите, что

это был известный в то время Блайхер, подтвердил мне, что моя дочь, действительно, арестована, но он не желает ей зла. Во время этого посещения он пытался убедить меня, что сотрудничество между его страной и Францией — доброе дело. Наша беседа продолжалась добрых два часа, из которой я уяснила, что с дочерью ничего плохого не случится и что она сможет посещать меня впредь. Однако мне было поставлено условие передавать ему фамилии тех членов подпольной организации, которые будут звонить сюда и интересоваться дочерью. Немец подчеркнул при этом, что такое условие покажется мне жестким, но заявил: его начальник в недавнем разговоре растолковал, сколь презрительна и недостойна эта война в потемках, не идущая ни в какое сравнение с боевыми действиями на фронте.

Потом мы вместе пообедали. За столом был и мой муж, на которого личность этого немца произвела большое впечатление. Видимо, это объясняется тем, что мой муж сам был участником первой мировой войны, побывав в окопах под Верденом, и поддержал мнение нашего гостя о нечестности ударов в спину фронтовикам со стороны подпольщиков и шпионов. К тому же он думал о наших сыновьях, бывших до недавнего времени офицерами французской действующей армии.

Перед уходом посетителя мы дали свое принципиальное согласие сообщать ему фамилии тех лиц, которые будут интересоваться нашей дочерью. Думаю, что для всех присутствующих в зале понятно, что нами руководила озабоченность судьбою дочери. Кроме того, это была плата за его обещание разрешить ей свободно передвигаться по городу и навещать нас без его присутствия.

После того как оба ушли, мы с мужем, терзаемые угрызениями совести, решили не передавать немцам не только тех французов, которые будут нам звонить, но и предупредить всех известных нам подпольщиков об опасности, в том числе и Рене Леграна».

Отвечая на поставленный вопрос,она заявила: «Если вы спрашиваете меня, как я оцениваю этого немца и его влияние на мою дочь, то могу лишь сказать следующее. Моя дочь, как известно, очень изящная женщина небольшого роста — всего 1 метр 58 сантиметров, и ей всегда импонировали рослые, широкоплечие и энергичные мужчины.

129

5 Зак. 12622

Этот же немец — как я здесь услышала, бывший самим Блайхером. прямо-таки излучал энергию. Полагаю, что это обстоятельство наверняка говорит в пользу моей дочери, ибо попасть под влияние такого мужчины — не столь уж большое преступление...»

Так расценила мать свою дочь, «Кошку», и ее любовь к Хуго Блайхеру. Ее мнение пришлось на то время, когда, казалось, весь мир встал на голову. Когда внезапно плохим стало то, что до недавнего времени считалось хорошим. Ибо судили-то теперь те, кто еще вчера сами были подсудимыми, а на скамье обвиняемых оказались бывшие судьи...