Страница 35 из 68
— Что происходит на свете?—А просто зима,—сам себя спросил и сам же ответил отец Валериан. Пел он довольно фальшиво и на клирос его никогда не ставили.
— Что же за всем этим будет? — А будет январь. — Будет январь, вы читаете? — Да, я считаю. Я ведь давно эту белую книгу читаю, этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
Дорога впереди и позади быстро становилась белой и неразличимой—вне времени и пространства, а в душе росла неясная тревога. Она появилась ещё утром, но была совсем крошечной, легко пряталась — стоило блеснуть яркому солнечному лучу по прекрасным белоснежным сугробам, стоило вдохнуть свежайший, чуть сладкий морозный воздух и радостно повторить:
Под голубыми небесами Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит!
Да, сначала всё было спокойно и обычно: рано утром отец Валериан зашёл к игумену Савватию и взял благословение на заранее запланированную поездку в областной центр —ему, как келарю монастыря, нужно было купить продукты к Рождеству да кое-какие подарки для братии. Окна монастырских келий ещё только загорались жёлтыми огоньками, в храме и трапезной растапливали печи, готовясь к утренней службе и трапезе.
Отец Валериан зашёл в тёплую и светлую трапезную, где дежурные сноровисто чистили картошку, быстро закрыл за собой дверь, так что клубы морозного воздуха лишь воровато лизнули порог, поставил чайник, достал из холодильника пару пирожков с капустой, оставшихся от вчерашней трапезы: дорога дальняя, нужно выпить горячего чаю. Чайник закипел быстро и бодро — сейчас я тебя, отче, попотчую, согрею душу, пирожки зашипели на сковородке золотистыми боками, запахли вкусно, перебивая запах берёзовых дров. Отец Валериан помолился, присел в пустом зале: тихо, уютно, тепло.
И вот тут-то дверь трапезной распахнулась широко, и клубы морозного дыма завихрились по-хозяйски, занося в тепло целые снежные пригоршни.
— Виталька, закрывай двери — холодно!
Виталька зашёл наконец, дверь прикрыл, подошёл к отцу Валериану и тревожно забормотал что-то. Был Виталька сильно глуховат и говорил тоже плохо, но в обители к его бормотанью всегда прислушивались: слишком часто сбывались его слова, иногда по первому впечатлению и совсем нелепые.
— Виталь, ты помедленнее, пожалуйста... Не понял... Что-что? Какая старушка?! Кто украл?! Сейчас хочет украсть?!
Из всей длинной речи крайне обеспокоенного Витальки можно было понять только одно: кто-то прямо сейчас похищает старушку и ему, отцу Валериану, необходимо помочь этому странному похитителю.
— Кошмар! Брат Виталий, я тороплюсь в дорогу, пожалуйста, не мешай мне, а? Не надо про похищения, тем паче старушек, а?
А тревога начала развивать свой клубочек, липко расползаться где-то в животе.
Виталька не отставал. Пришлось задержаться на лишние пятнадцать минут, идти с беспокойным пареньком к отцу схиархимандриту Захарии, который один хорошо понимал блаженного.
Отец Захария был человеком в обители уважаемым. Старенький, аж 1923 года рождения, он всю жизнь посвятил Богу: служил дьяконом, иереем, потом протоиереем. Помнил годы гонений на Церковь, времена, когда в спину ему и его молоденькой матушке кидали камни и грязь. А детишек его в школе дразнили и преследовали за отказ быть пионерами и комсомольцами, даже избивали, как сыновей врага народа.
Был арестован в 1950-м и осуждён за «антисоветскую агитацию» на семь лет строгого режима. После его ареста матушка осталась одна с детьми, мыкалась, бедная, пытаясь прокормить малышей, и надорвалась, заболела туберкулёзом. Вернувшийся из лагеря батюшка застал жену угасающей как свеча.
После её смерти он в одиночку вырастил троих сыновей и дочку. Сыновья пошли по стопам отца и уже много лет служили на приходах, имея сами взрослых детей и внуков, а дочь выбрала монашескую стезю и подвизалась в женской обители. Стареющий протоиерей принял монашеский постриг и тоже поселился в монастыре. Лет десять он был братским духовником, но ослабел, принял схиму и теперь только молился.
Братия очень почитала старого схимника. Отец Захария мог и приструнить, и прикрикнуть на виноватого, но зато, когда он, благословляя, клал свою большую тёплую ладонь на твою голову, казалось, что вот она, награда, другой и не нужно,— так тепло становилось на душе, такой мир и покой воцарялись в сердце.
Отец Валериан стукнул трижды в дверь:
— Молитвами святых отец наших, Г осподи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй
нас!
Старец отозвался бодро, несмотря на ранний час — спал ли он вообще? На его топчане, заваленном книгами, спать можно было разве что сидя... Вышел—ста-ренький, седой, благословил, и от его большой доброй ладони стало так тепло на душе и тревога пугливо спряталась, свернулась в клубочек.
Отец Захария выслушал внимательно бормотанье Витальки, погладил его по голове, и блаженный успокоился, затих от почти материнской ласки, успокоенный, пошёл к себе.
— Батюшка, отец Захария, я ничего не понял, что Виталька говорил: про старушку какую-то, будто её своровать хотят.
— Поезжай, сынок, Ангела Хранителя тебе в дорогу! А когда будешь возвращаться, то не сворачивай сразу к монастырю, не теряй времени. Поедешь по трассе мимо монастыря к деревне Никифорово — понял? Да телефон-то свой не отключай, жди звонка. Тебе позвонят и всё объяснят.
— Батюшка, да зачем же мне в Никифорово-то? Мне бы засветло в монастырь вернуться! — взмолился отец Валериан.
— Всё, с Богом! —старец был не любитель длинных объяснений и напутствий, предпочитая разъяснениям — молитву.
В областном центре сверкали навязчивыми огнями рекламные щиты, гремела лихая музыка, мелькали лица, часто пьяные — мужские, сильно накрашенные — женские, и отец Валериан быстро устал. Заскучал по родной обители: белоснежные поля и тихие леса, на горе красавец храм, родная келья, и — тишина монастыря, особенная тишина — благоговейная, намоленная.
Быстро закупил всё намеченное и, вздохнув с облегчением, заторопился в обратный путь. Недалеко от обители его застигла сильная метель, и вот тут-то тревога снова проснулась, из маленького клубочка развернулась широко и привольно: что там отец Захария говорил? Не сворачивать к монастырю, ехать по трассе дальше в Никифорово?
С трудом преодолел желание ослушаться старца, свернуть к родной обители, прорваться к ней, как к убежищу, сквозь метель и вьюгу — имже образом желает елень на источники водныя. Сбавил скорость, проехал мимо — к Никифорово, достал сотовый — и телефон не заставил себя долго ждать, забасил голосом отца Савватия:
— Отец Валериан, ты где сейчас едешь? Нужно заехать в Никифорово, к автобусной остановке, там — девочка с бабушкой стоят, замерзают. Девочка нам в монастырь только что позвонила, утверждает, что украла свою бабушку, нужна помощь. Слышно её плохо, непонятно. Разберись давай, в чём там дело!
Телефон отключился. Отец Валериан притормозил у обочины. Крепко задумался. Вот это номер! Девочка отцу Савватию только что звонила, а выходит, Виталька с утра всё это знал! Знал и каким-то чудесным образом отцу Захарии объяснил! А тот —про будущий звонок игумена Савватия, выходит, всё знал... Да уж... С нашей братией—да не соскучишься! Эх, се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе!
Девочка тоже хороша — бабушку она, видите ли, украла! У кого она её украла?! Зачем?! Дожили —бабушек воруют! Кошмар! На носу Рождество — и на тебе — езжай, отец Валериан, разбирайся с похищенными старушками и сумасшедшими девочками! Стоп, пока я тут рассуждаю, думу думаю, замёрзнут на самом деле обе!
Инок быстро завёл машину и сквозь пелену метели поспешил в Никифорово, где на несколько минут обычно останавливался транзитный автобус из областного центра в районный.
По краям дороги замелькали занесённые снегом дома, только дымок из труб указывал на наличие здесь жизни. Пустая остановка. Отец Валериан затормозил — никого нет, ни бабушки, ни девочки! Вышел из машины —навстречу шевельнулось белое, непонятное, облепленное снегом, ещё немного —и два снеговика готовы! Засуетился, стал отряхивать, сажать в машину — не поймёшь, где бабушка, где девочка — две маленькие фигурки, одна меньше другой.