Страница 47 из 94
г) усилить пограничные посты на австрийской границе; д) таможенным служащим объявить о предстоящих учениях горно-стрелковых бригад в районе Фрайлассинга, Райхенхалла и Берхтесгадена».
Кейтель по телефону сообщил о всех предложениях Гитлеру. В ночь на 14 февраля в 2.40 было получено согласие вождя. Фиктивными маневрами стал руководить сам Канарис. Вместе с майором Пруком, отвечавшим за всю Юго-Восточную Европу, он той же ночью поехал поездом в Мюнхен.
Вскоре Йодль, следивший за событиями в соседней стране, восторженно рапортовал: задуманное «сработало быстро и эффективно. В Австрии полагают, что Германия всерьез готовится к войне».
На самом деле офицеры австрийской разведки, хорошо знавшие коллег из абвера, лишь улыбались, глядя на пышный спектакль, что разыгрывался в Южной Германии.
Впрочем, это не помешало Канарису с восторгом расписывать проведенную операцию перед брига-денфюрером СС Бестом, также приехавшим в Мюнхен.
# # *
Тем временем другие участники «дела Фрича» активно действуют. В конце января Остер, Гизевиус и бывший обер-бургомистр Лейпцига Герделер едут в Ганновер, Мюнстер и Лейпциг, пытаясь подбить тамошних окружных командиров выступить против гестапо, но к ним не прйслушиваются.
Канарис осудил эти выходки. Для их успеха, считал он, не хватало многого: надежных воинских частей, дельных командиров, продуманного политического плана и, наконец, революционной ситуации.
Остеру же с Гизевиусом недоставало чувства реальности. Канарис называл их «вечными путчистами». В молодости он успел понять, что путчи обычно обречены на провал.
Конечно, он видел подоплеку «дела Бломберга». Видел, что Гитлер рвется к неограниченной власти. «Пожалуй, фюрер очень хорошо понимает душу народных масс и умеет ей завладеть, — рассуждал Канарис, — но он не сознает, что такое долг чести, присущий вермахту и его руководителям». Редко когда офицер столь резко отзывается о своем верховном главнокомандующем. Однако пока что Канарис верит, что и режим, и его руководитель еще могут перемениться к лучшему.
Более того, он не сомневается, что государство обязано иметь свою тайную полицию, то есть Канарис вовсе не хотел бы уничтожать гестапо. Ему пока нужно добиться одного — вытащить Фрича из «дерьма», обезопасить вермахт от интриг и одернуть гестаповцев, которые стали вести себя как чекисты. Для этого во главе гестапо надо поставить какого-нибудь законопослушного генерала.
Канарис тут же приказал распространить заявление Фрича. И сам адмирал постарался сообщить высшим чиновникам страны о том, как отвратительно обращались в гестапо с одним из их товарищей. 28 февраля начальники управления полиции Берлина и Потсдама публично клеймят действия гестапо.
Хайтц и его помощники снова пытаются доказать полную невиновность генерала. Им уже удалось опровергнуть некоторые утверждения Шмидта: у Фрича никогда не было удостоверения, описанного мошенником; он никогда не жил в районе Ферди-нандштрассе. Было несомненно, что свидетель спутал его с кем-то другим.
Человек, который в ноябре 1933 года попался на крючок мошеннику, мог занимать примерно такую же должность, как Фрич, либо мог носить сходную фамилию. Этого человека, несомненно, видели рядом со Шмидтом: например, в январе 1934 года в Лихтерфельде, когда он передавал мошеннику деньги.
1 марта следователи приезжают в зал ожидания на станцию Лихтерфельде и начинают расспрашивать официанток. Кто-то вспоминает, что раньше сюда часто захаживал пожилой офицер, обычно вместе с дамой; он живет поблизости — вроде бы на Фердинандштрассе.
Тут же одного из следователей осеняет идея. Он берет адресный справочник и скользит взглядом вдоль колонки, где перечислены имена людей, проживающих на упомянутой улице. Вот его взгляд замирает на нужной строчке: «фон Фриш, Ахим, ротмистр в отставке». Где он живет? Фердинандштрассе, 20. Рядом с соседним домом остановился мошенник Шмидт, поджидая, пока «генерал» принесет ему деньги. Об этом извещают Бирона и Зака. Они едут по указанному адресу и воочию видят хворого ротмистра и медсестру— даму, вместе с которой он нередко прогуливался.
Все верно! Скандальная история приключилась именно с этим Фришем: вот пальто с меховым воротником, вот расписки за деньги, полученные мошенником. «Кстати, не вы первые интересуетесь той давней историей, — говорит медсестра, — в январе приезжал сотрудник гестапо, он забрал с собой выписки из банковского счета».
Бирон и Зак внесли в протокол признание ротмистра. Один из следователей сразу же поспешил к Фричу, чтобы обрадовать генерала. Однако тот не спешил радоваться. «Фюреру этого будет недостаточно. Он ни во что не желает верить». Не спешил расслабляться и Канарис: он понимал, на что способно гестапо.
Адъютант Хоссбах вообще склонен был видеть все в черном цвете. Он приехал к Канарису и просил его взять свидетеля Фриша под стражу, иначе гестапо уберет опасного очевидца. Канарис возразил: «Ну вы уж чересчур недоверчивы».
На следующий день Ахим фон Фриш исчез. Его арестовало гестапо. К счастью, в последнюю минуту Канарис все же решил подстраховаться и на всякий случай послал к дому на Фердинандштрассе фотографа.
На следующий день перед начальником абвера лежали снимки: эсэсовцы уводят ротмистра Фриша. Он убрал их подальше, как и материалы допроса бывшего ротмистра. И снова предусмотрительность оказалась не лишней — однажды эти материалы спасут ему жизнь.
Итак, для военных юристов все обстоятельства дела были ясны. 10 марта 1938 года в Берлине началось судебное разбирательство. Геринг, командующие родов войск, председатели судебных коллегий вошли в зал. Все присутствующие встали, лишь Фрич демонстративно остался сидеть.
Обвинители, заняв свои места, начали допрашивать Шмидта, как вдруг в зале появился адъютант Гитлера. Он проследовал прямо к Герингу. По рядам судей пробежал шепот. Вскоре все собравшиеся узнали, что Гитлер приказывает командующим немедленно прибыть в рейхсканцелярию. Слушание было отложено. На повестке дня была новая международная трагедия: аншлюс.
Вернувшись в Вену, канцлер Шушниг в полной мере понял, какие протоколы он подписал в Берх-тесгадене. Его авторитет в стране пал так сильно, что Шушниг решил действовать — показать, что Австрия — страна свободная.
В ночь на 9 марта он оповестил пятерых своих ближайших помощников (среди них был и Гвидо Цернатто, самый молодой министр в истории Австрии: он стал им в 33 года), что через четыре дня состоится плебисцит: пусть он покажет всем, что австрийцы хотят жить в независимом государстве.
Впрочем, канцлер на самом деле не был так уверен в победе. Помочь противникам Гитлера он решил с помощью разного рода манипуляций. К голосованию допускались лишь лица, достигшие 24 лет, ибо молодежь в стране сплошь и рядом увлекалась национал-социализмом и твердила о Великой Германии. Объявить о проведении плебисцита он решил вечером 9 марта на митинге в Инсбруке. Тогда у его
противников останется мало времени, чтобы предпринять что-то в ответ.
Однако секретарша Цернатто выдала эти намерения гитлеровцам. Уже к полудню 9 марта о замысле австрийского канцлера стало известно в Берлине. Фюрер опешил. Он отказывался верить в такую строптивость своих партнеров. Он послал эмиссара в Вену, чтобы отговорить Шушнига от всенародного опроса.
Впрочем, к утру 10 марта он уже придумал, как справиться с непокорной Австрией. В берхтесга-денских протоколах, которые опрометчиво подписал Шушниг, говорится, что обе страны будут вести согласованную политику. Для ее обеспечения Германия вправе разместить в соседней стране свои войска. Их ввод приведет к падению правительства Шушнига, к власти придут национал-социалисты.
Гитлер вызывает Кейтеля и требует от него представить план оккупации Австрии. К своей досаде, фюрер узнает, что такого плана нет. Еще в июне 1937 года Бломберг приказал генштабу сухопутных войск разработать директиву «Отто» — план оккупации Австрии в случае, если там вздумают вернуть к власти Габсбургов. Однако начальник генштаба Бек все еще враждовал с родным министерством и не стал выполнять поручение шефа.