Страница 16 из 94
В общем, в штабе дивизии все, кто не был арестован, прилежно работали над освобождением узников. Пабст и еще один офицер, Грабовски, готовя побег, налаживали нужные связи. Капитан Янсен ставил печати на фальшивые паспорта. Офицеры, сидевшие в камерах, чувствовали себя уверенно. Один из них рассказывал впоследствии, что он и его товарищи «утешали себя мыслью о том, что с ними ничего худого не случится, пока в числе их судей пребывает Канарис».
Наконец, все восемь обвиняемых предстали перед военно-полевым судом. «Они, — писали газеты того времени, — вошли, посмеиваясь и сияя орденами. Казалось, они шествуют на свадебную церемонию, а не на скамью подсудимых».
Постановка режиссера Канариса удалась. Ни один обвиняемый, ни один свидетель не впутал в разбирательство капитана Пабста. Все дружно оспаривали, что убийства планировались заранее или что охрана,виновна в них.
Особенно искусно Канарису удалось затуманить дело об убийстве Люксембург. В центр внимания судей выдвигался Фогель. Безупречный логический ход: ведь невозможно было установить, Фогель ли сделал смертельный выстрел в Розу Люксембург. Стрелял — по крайней мере, так считал Канарис — человек, который в последний момент вспрыгнул на подножку автомобиля. Но Фогель ли это?.. Суд так и не получил ответа.
Неуверенность судей нашла отражение и в приговоре, вынесенном 14 мая 1919 года. Обер-лейтенант Курт Фогель получил «в общей сложности два года и четыре месяца тюрьмы, а также был уволен со службы».
Рунге понес такое же наказание за покушение на убийство. Еще один обвиняемый получил шесть недель «за превышение служебных полномочий». Остальные были оправданы.
* * *
Впрочем, Фогель, ставший козлом отпущения, рвался на свободу. Еще в конце января он обзавелся заграничным паспортом, выписанным на имя Курта Фельзена, и со дня на день готовился бежать.
Однако заговорщики чересчур торопились. Поползли слухи. 14 мая встревоженный депутат НСДПГ доктор Кон обратился к министру Носке с запросом: действительно ли у арестованных офицеров есть фальшивые документы и деньги для побега?
В тот же день Носке издал письменное распоряжение, требуя не допустить — по оплошности или умыслу — побега заключенных. Йорнс решил перевести Фогеля в другую тюрьму и усилить его охрану. Тогда Пабст обратился за помощью к Канарису.
# # #
Утром в субботу 17 мая к Моабитской тюрьме подъехал автомобиль. Из него выпрыгнул офицер. Он представился обер-лейтенатом Линдеманом и предъявил бумагу, подписанную Йорнсом. Тот поручал ему доставить заключенного Фогеля в другую тюрьму. Еще через несколько минут Линдеман вместе с арестованным отправились в путь.
Когда же на следующий день Йорнс заглянул в тюрьму, то несказанно удивился: он знать не знает никакого обер-лейтенанта Линдемана.
Канарис пошел на этот маскарад, чтобы доставить Фогеля в безопасное место: в Голландию. Но подлог вскоре раскрылся...
Носке бушевал: такого в истории немецкого правосудия еще не было — судья устраивает побег осужденному! Армейский прокурор Золь получил ордер на арест Канариса, его задержали.
Правда, судья-преступник просидел в Моабите всего четыре дня. Друзья добились его освобождения.
Впрочем, через неделю все равно началось следствие. Оно должно было выяснить, помогал ли Канарис бежать заключенному... Но судьи кто? Военные гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии, по поручению которых Канарис и действовал! Конечно, его оправдали, выяснив, что его якобы «в тот момент не было в Берлине». Помогли опять-таки лжесвидетели.
# # #
Обстоятельства судебного процесса по делу Либ-кнехта — Люксембург укрепили славу Канариса как человека сказочно ловкого, неуловимого и неподсудного. Он пользовался все большим уважением среди военных и правоконсервативных политиков. Носке простил Канариса и снова включил в свою команду; под началом старшего адъютанта майора Эриха фон Гилзы тот снова стал заниматься вопросами организации морских бригад.
В комплексе зданий № 38/42 по улице Королевы Августы, где располагалось министерство рейхсвера, адъютант Канарис принимал многочисленных посетителей. Все они надеялись заинтересовать Носке своими планами, ставили на него.
Пабст тоже полагался на Носке и рад был видеть Канариса рядом с ним. Вновь и вновь Пабст наседал на Канариса: пусть он убедит Носке — стране нужна диктатура. Однако матерый социал-демократ увиливал: он не хотел брать власть сам, он хотел, чтобы ее ему дали...
ного человека. Союзники продиктовали в Версале условия мирного договора — суровые, а во многом — глупые и самонадеянные. Германия теряла значительные территории, признавала военные долги, выдавала высокопоставленных «военных преступников», разоружалась. Ей разрешено было иметь армию лишь в 100 тысяч человек. Особенно тяжело было слушать эти «параграфы» бойцам добровольческих частей. Им было обидно за страну и страшно за свое будущее. Если Версальский договор подпишут, добровольческие части придется распустить. О договоре спорили дома, на партийных заседаниях, в правительственных кабинетах. Этот вопрос расколол нацию.
Помочь Гремании мог только Носке — в этом были убеждены почти все военные. 23 июня — накануне подписания договора — к Носке приезжает генерал добровольческого корпуса Меркер. «Отклоните мирный договор, возьмите судьбу отечества в свои сильные руки, будьте диктатором, — предлагает он. — Войска рейхсвера встанут на вашу сторону». На глазах у Носке выступили слезы. Он пожал руку Меркера и воскликнул: «Господин генерал, я сыт свинством по горло!» Нет, Версальский договор не подпишут, он не допустит этого, скорее, уйдет в отставку.
Прошло несколько часов, и кабинет согласился с мирными условиями, а сам Носке остался на своем посту. Военные обвинили его в предательстве. Союз социал-демократического министра и добровольческих частей распался.
24 июня генерал фон Лютвиц, фактический главнокомандующий всех войсковых соединений, заявил Носке, что деятельность его противоречит интересам армии и что офицерство отказывает в доверии правительству.
Взбунтовались и добровольческие части. В Берлине, в Южной и Западной Германии они чувствовали себя настолько сильными, что не стеснялись бросить вызов правительству. Однако Носке не так просто было запугать.
Прежде всего надо ослабить ГКСД, решил он. К тому времени она превратилась уже в корпус; численность ее достигла размера трех дивизий. Огромная сила — 40 тысяч человек, самое крупное войсковое соединение в Германии, — была сосредоточена в руках Пабста, строившего планы переворота. Его надо было убрать.
В середине июля Пабст узнает, что его снимают с должности и увольняют из армии. Капитан вне себя. 11 июля он приказывает стянуть части дивизии в Берлин: коммунисты якобы готовят беспорядки. Войска уже заняли пригород, когда подоспел Мер-кер и уговорил Пабста отказаться от путча. Капитан уволился, а Носке вскоре распустил дивизию и сформировал из ее частей четыре бригады. Их рассредоточили в Берлине и на севере Германии.
кнуть к кружку, сложившемуся около восточного пруссака Вольфганга Каппа. То был главный земский директор — бледный, болезненный человек, мечтавший о восстановлении старых имперских порядков, о том, чтобы в стране, как прежде, главенствовали чиновники и офицеры. Когда-то вместе с Тирпицем он создавал Отечественную партию. После Ноябрьской революции уцелевшие остатки ее именовались «Национальным союзом». Пабст затем преобразовал эту организацию в «Национальное объединение». Штаб-квартира в Берлине, на Шел-лингштрассе, считал он, станет организационным центром. Здесь соберутся «сходно мыслящие офицеры-патриоты, готовые к решительным действиям». Его красноречие и его организационный дар превратили контору на Шеллингштрассе в гнездо-заговорщиков. Тут собралась пестрая толпа: вожди добровольческих частей, авантюристы, политики правого толка, промышленники, бывшие придворные проповедники и начальники полицейских управлений.
Были среди них и бывший подручный Канариса, Бредерек, а также полковник в отставке Макс Бауэр (бывший глава оперативного отдела при штабе Людендорфа), Эрхардт и его юный адъютант Франц Лидиг — все эти люди еще сыграют свою роль в судьбе Канариса. Однако сам он, слушая речи заговорщиков, не воспринимал их всерьез.