Избранное

герцогиня. Я полагаю, вы правы, сударь: вы знаете свет лучше, чем я.

герцог (с пафосом). Лучше, чем вы, сударыня? Это не так просто, черт возьми! В Версале только и разговоров, что о ваших светских успехах. Вы производите фурор. Ваше имя у всех на устах. По вас сходят с ума. (Двусмысленным тоном.) И, признаюсь, мое самолюбие задето. герцогиня (в сторону). О боже, его самолюбие задето! Что он хочет сказать?

герцог (подходя к ней, галантно). Но посмотрите же на меня! Узнаете?

герцогиня. Разумеется, ваша светлость. Я выказала бы неучтивость...

герцог (нежно). Не сказав мне «да»? Вы это имели в виду? Но мне нужна не покорность, а откровенность.

ГЕРЦОГИНЯ. Откро...

герцог (сурово). Откровенность, сударыня. (Возвращается к камину и снова садится.) Я собирался этой ночью побеседовать с вами о многих и весьма важных вещах.

герцогиня. Как, сударь! Ночью? А вы подумали...

герцог (холодно). Я думал об этом всю дорогу из Версаля и даже еще раньше.

герцогиня (в сторону). Он знает о моем грехе. Все знает. Я погибла!

герцог. Да, я намерен уйти отсюда лишь утром, тем более что наши люди — и мои и ваши — уже, должно быть, легли.

герцогиня (вставая, живо). Но я не давала им такого приказа.

герцог (невозмутимо улыбаясь). Тогда, сударыня, отдать его придется мне.

герцогиня (в сторону). Он остается.

герцог (взглянув на стенные часы). Завтра я как раз поспею к утреннему выходу короля... Эти часы от Жюльена Ле-руа? (Отстегивает шпагу и вместе со шляпой кладет на столик.)

герцогиня (в сторону). Непостижимое хладнокровие! В какую тревогу оно меня приводит!

герцог (усаживаясь). Ба, здесь и книги найдутся! Правильно мне говорили: вы цените в людях ум и сами щедро им наделены — подлинно сильным и глубоким умом. Смотрите-ка: господин де Вольтер! «Заира»! «Заира, плачешь ты...». Похоже на Лекена, правда?

герцогиня. Я не видела его, сударь.

герцог. Да, верно. Мне ведь известно, что вы несколько набожны.

В театр не ходите, но пьесы почитываете. Зато в жизни никогда не играете. (С комическим ужасом.) О, никогда!

герцогиня. Я, сударь, не приучена к этому, по счастью для себя.

герцог. И для ваших ближних, сударыня. Но я уверен, что при вашем уме вы преуспели бы и в лицедействе. Представьте себе,— время у нас есть,— что вы прекрасная Заира, заподозренная в неверности Оросманом, неистовым, грозным Оросманом...

герцогиня (вполголоса, через стену). Ах, он решил умертвить меня! Внимание, Розетта! Будь наготове.

герцог. Но на самом деле, сударыня, султан Оросман — великодушнейший из смертных. Вообразите, например, что он входит сюда и с нежностью, с которой Лекен проводит эту сцену, произносит:

«Мысль о злодействе мне, увы, спешит вослед.

Все грани дерзости ты нынче преступила,

Не зная, как полна и нежности и пыла Моя душа, где страсть зажгла пожар...»

герцогиня (вставая и подходя к нему). В чем упрекнуть меня имеете вы, сударь?

герцог (смеясь). Фи, какой скверный стих! Боже милостивый, что вы такое говорите? Этого нет в пьесе.

герцогиня (обиженно). Я не декламирую, а просто разговариваю, сударь. К женщине не являются в полночь, затем чтобы читать ей стихи.

герцог (отложив книгу у нежно и мечтательно). И вы полагаете — я приехал сюда именно для этого? Побеседуем по-дружески. (Садится на козетку рядом с ней.) Так вот, случалось ли вам хоть иногда, проснувшись погожим утром, вспомнить о своем муже?

герцогиня (изумленно). Но мой муж так мало думает о своей жене, что, по чести сказать, не вправе рассчитывать на какую бы то ни было взаимность.

герцог. А с чего вы взяли, неблагодарная, что он не думает о вас? Писать вам, что это не так, было бы смешно. Передать через кого-нибудь — значило бы выказать холодность. Его обязанность была приехать, поклясться вам в противном и доказать это.

герцогиня (в сторону). Поклясться в противном? Мне? Ах, бедный кавалер! (Целует портрет.) Поклясться, сударь? В чем, позвольте спросить? Разве вы когда-нибудь считали, что у вас есть обязанности передо мной? Кто я для вас, как не чужая женщина, которая носит ваше имя... герцог. И может дать его, сударыня.

герцогиня (вставая). Ах, ваша светлость, сделайте милость... герцог (внезапно со смехом встает). Милость, сударыня? Бога ради, какую? А, понял. Вы просите, чтобы я избавил вас от комплиментов, нежностей и прочих скучных вещей. Согласен на все, что вам угодно. Поговорим о другом. герцогиня. Какая пытка!

герцог. Известно ли вам, кто изображен на этих портретах? Уверен, вы никогда их не рассматривали. Эти добрые люди в доспехах — мои предки, отдаленные предки. Наш род очень древен, не менее древен, чем Бурбоны. Это вы знаете? Мое имя носили один коннетабль и пять маршалов Франции, пэры, родичи и свояки королей, сотоварищи их детских игр, друзья молодости, соратники в зрелом возрасте, советники и опора в старости. Это прекрасно! Настолько прекрасно, что об этом не грех вспомнить, а вспомнив, подумать, что будет страшным несчастьем, подлинной катастрофой для всей нашей семьи, если на свете не окажется никого, кто вправе унаследовать такое громкое имя, не говоря уже о состоянии, которое доныне весьма внушительно. Неужели подобная мысль никогда вас не удручала? герцогиня. Не вижу, почему она должна удручать меня, если вы сами, сударь, вовсе об этом не думаете. В конце концов, речь идет не о моем — о вашем имени.

герцог. Послушайте, Элизабет...

герцогиня. Элизабет? Мне кажется, вы сочли, что находитесь не здесь, а в каком-то ином месте.

герцог. Значит, вас зовут не Элизабет? Какое же у вас крестильное имя?

герцогиня (горько). Мое крестильное имя? И о нем меня спрашиваете вы? Что сказал бы мой бедный отец, так любивший имя, которым меня нарекли... (быстро) и которое я вам не назову,— что сказал бы он, если бы кто-нибудь шепнул ему: «У вашей дочери звучное имя, но муж ее не соблаговолил его запомнить!» (Взволнованно.) Впрочем, так оно лучше. Крестильное имя дается для того, чтобы им называли нас те, кто нас любит; его не открывают тем, кому мы безразличны. (Ребячески.) Вы не знаете моего — и не надо, и хорошо. А я вам его не открою.

герцог (улыбающийся и очарованный, в сторону). До чего мила! Неужто я настолько безумен, что угожу в собственные силки? Но она действительно очаровательна. (Громко и серьезно.) Зачем мне знать, как зовут ребенка, сударыня? Что для меня, скажите на милость, девочка, запертая в монастыре вплоть до дня, когда мне дали ее в жены, не сообщив даже, сколько ей лет? Мне принадлежит не она, а женщина, известная под именем, которое ношу я, потому что назвать ее — значит назвать меня.

герцогиня (встав; быстро и гневно). Вы решили свести меня с ума, ваша светлость? Я больше ничего не понимаю ни в ваших мыслях, ни в ваших чувствах; я не знаю, на каком я свете, каковы ваши права и каковы мои. Вероятно, я до сих пор лишь ребенок; вероятно, меня все время обманывали. Объясните мне, что такое подлинная жизнь света. Объясните, почему его обычаи противоречат вере, а сам он — богу. Объясните, живем мы по правде или по лжи; существует брак или нет; отчего, если я ваша жена, вы ни разу не виделись со мной после свадьбы и отчего вас за это не

порицают. Объясните, почему обеты, если они даются всерьез, не значат для вас ничего и есть ли у вас, равно как у меня, право на ревность. Объясните, что все это значит; что это за союз имен и состояний, не принимающий в расчет живых людей, и зачем наши поверенные втянули нас в подобную сделку. Объясните, в самом ли деле права, которые вам даны, сводятся к праву нарушать мой покой, вторгаясь ко мне, когда вам заблагорассудится, и обрушиваясь на меня как гром с ясного неба, когда вас не ждут, по собственному произволу, ночью, беззастенчиво, с риском насмерть перепугать меня в моем доме, в моей спальне, в моем алькове. герцог. Ах, сударыня, какие у вас глаза! Они красноречивы, как ваши уста, когда вами движет волнение. Итак, вы хотите, чтоб я объяснил необъяснимое? Хотите, чтоб я пустился при вас в педантские рассуждения? Но стоит ли плыть в море пустословия? Неужели вы потребуете, чтоб я заговорил с вами о свете, изложил вам историю брака? Рассказал, как супружество, это некогда священное установление, осквернилось и опошлилось при дворе; как наши старинные благочестивые семьи стали светскими и легкомысленными; как и кто вытащил нас из наших замков и поместий и выстроил по рангу в королевской приемной; как наше пышное разорение вынудило нас к бракам по расчету, замышляемым родней заблаговременно, чуть ли не с колыбели детей, если взять, к примеру, вас и меня? Чтоб я поведал, как религия — и это, вероятно, непоправимое несчастье! — свелась к шутке, выплавляемой с добавкой аттической соли в тигле философии? Чтоб я описал, как любовь противится всему этому, воздвигая на несчетных развалинах свой тайный храм и сама, сообразно длительности ее и верности выбора, становясь, так сказать, чем-то святым и чтимым? Нет, рассказывать, объяснять, анализировать было бы слишком долго и скучно; к тому же, ручаюсь, вы во многом разбираетесь не хуже меня.