Страница 92 из 562
Судя по всему, вступать в беседу старик не собирался. Он взмахнул ножом. Я прикинул, не воспользоваться ли веревкой Магодор. Но времени было в обрез, да и куда тут ее привяжешь?
Может, прыгнуть — и вся недолга? Подумаешь, упаду, зато не зарежут. До земли не больше мили…
Далекое жужжание усилилось.
— Чего застрял, придурок? Дай ему в рыло, и пошли. — Я уловил аромат «травки».
Оглянувшись, я узрел пухленького младенца с лицом тысячелетнего карлика. Младенец плавал в воздухе, на нем была только набедренная повязка, подозрительно смахивавшая на пеленку.
— Ну чего вылупился? Шевелись, козел! — Он вскинул голову и гаркнул: — Эй, детка, ну и обормота ты себе подцепила!
Он держал в руках крошечный лук, за спиной у него болтался колчан со стрелами, во рту тлела громадная самокрутка. Жужжание доносилось у младенца из-за спины, запах исходил от самокрутки.
Я кое-как взобрался на выступ. Говоришь, обормот? Гляди. Армейская закалка иногда годится и на гражданке. Смотри, карапуз!
Старик высунулся из окна и вновь взмахнул ножом. Ржавый клинок нанес воздуху глубокую рану в опасной близости от моего носа. На мгновение мне показалось, будто старикан намерен вылезти наружу.
Тональность жужжания изменилась. Продолжая карабкаться, я рискнул повернуть голову. Младенец наложил на тетиву стрелу, выстрелил и поразил старика в тыльную сторону той ладони, в которой он сжимал рукоять ножа.
— Поднажми, придурок! Если бы не ты, меня бы никто не заметил.
— По мне, лучше бы тебя здесь и не было.
Как все же приятно быть молодым и глупым! Лет десять назад я бы забрался на такую стену не глядя.
Футах в двадцати над окном болтался конец веревки, спускавшейся с крыши, козырек которой нависал над нами. Хорошо еще, что для подъема выбрали самое низкое место… Моя новая подружка, молодая и глупая, просто-напросто подпрыгнула, ухватилась за веревку и полезла вверх. Старик с ножом, несмотря на раненую руку, последовал ее примеру и повис, выпучив глаза.
Когда ноги девушки исчезли за парапетом, летучий младенец взмыл вверх с той же медлительной грацией, какую можно наблюдать у крупных летающих насекомых: они как бы подчеркивают всем своим видом, что презирают закон тяготения, обрекающий большинство их собратьев на вечное пребывание на земле. Поднимаясь, карапуз так и сыпал цветистыми фразами. Какую пару мы бы составили с этой девушкой! У нее — болтливый карапуз, у меня — мистер Большая Шишка…
Я зажмурился, вдохнул полной грудью, прислушался к крикам старика, открыл глаза, помахал бдительному старикашке рукой — и шагнул вперед.
Когда мне было девятнадцать, мы с приятелями выпендривались друг перед дружкой, а заодно и перед врагом, рискуя сломать себе шею. Но теперь-то я разменял четвертый десяток, живу гораздо более размеренно и комфортабельно. В известной мере, разумеется. Ну почему я отказался, когда папаша Вейдер предлагал мне работу на пивоварне?
Я ухватился за веревку, обнаружил, что в руках еще сохранилась какая-никакая сила, подтянулся и полез вверх. Естественно, в моих движениях не было и намека на изящество, однако это меня ничуть не волновало.
— С ума сойти, детка! Этот хмырь оторвал-таки свою задницу!
— Быстрее! — крикнула мне девушка с крыши. — Иначе нас поймают.
Легко сказать. Я прибавил прыти, преодолел крутой подъем и плюхнулся на крышу, настолько широкую, что на ней можно было бы устроить плац для парадов. Или выращивать пшеницу — если, конечно, сначала уложить поверх камня слой земли. Я поднялся. Девушка вновь поманила к себе (видимо, это она умела делать лучше всего). Судя по всему, она не предполагала, что операция по спасению Гаррета может затянуться.
Летучий младенец с самокруткой в зубах мрачно наблюдал за происходящим со спины громадного коня, который вполне подошел бы великану. Над лопатками младенца виднелись кончики крыльев размерами не больше голубиных. Должно быть, ему не так-то просто удержаться в воздухе.
Коней было два.
— Ну уж нет, — сказал я. — Нет. Ни за какие деньги. — После катания на единороге Черной Моны у меня болели все без исключения ребра, и я отнюдь не собирался вновь подвергать их испытанию на прочность. А ведь единорог — не лошадь, так, дальний родственник. С лошадьми же у Гаррета отношения напряженные. Неужели мне настолько не терпится сбежать, что я соглашусь вверить свою жизнь одному из этих чудовищ?
— Погляди на психа, крошка. Он не…
— Пожалуйста, успокойтесь, мистер Гаррет, — попросила девушка, успевшая сесть на одного из коней. Похоже, она нервничала.
— Ты не понимаешь. Они могут подвести в самый неподходящий момент.
Крыша заходила ходуном, словно в доме проснулся кто-то большой и страшный.
— Увидимся, малышка. — Карапуз взмахнул крылышками и с жужжанием скрылся во мраке.
Я подошел ко второму коню. Чудо-юдо иссиня-черного цвета выглядело так, словно на нем в древности ездил на битвы рыцарь-тролль. На мгновение мне показалось, что без веревочной лестницы на него не забраться. Но ничего, обошлось. Завершив долгий подъем, я перекинул правую ногу через конскую спину и с удовлетворением отметил, что мы с конем глядим в одну и ту же сторону. Теперь можно и на крышу с высоты посмотреть…
На крышу?!
Только теперь до меня дошло, что я сижу на коне, который находится на крыше дома. Что за бред? Неужели меня разыграли? Если напрячь память, можно вспомнить кое-кого из так называемых друзей, у кого достанет ума подстроить такую подлянку.
Но вокруг не видно ни души, никто не хихикает, прикрывая свою мерзкую эльфийскую пасть мерзкой эльфийской ладонью.
Впрочем, ни один из моих друзей, настоящих и мнимых, не потратил бы ту сумму, в которую все это наверняка обошлось.
Девушка взвизгнула, как подвыпившая бэнши, и хватила коня пятками по ребрам. Счастливица! Животное устремилось следом за растаявшим во тьме карапузом. Конь, который достался мне, оправдал мои худшие предположения: он рванулся вперед, даже не посоветовавшись со мной.
24
Проклятые животные оказались еще тупее, чем я ожидал. Им вздумалось перейти на рысь. Конь девушки был пониже в холке, и ноги у него были короче, так что мой постепенно начал нагонять. Мне оставалось только вопить без умолку да отчаянно цепляться за гриву. Девушка ухмыльнулась и помахала рукой.
Мы прыгнули с крыши.
Мой конь, не моргнув глазом и ни на вот столечко не притормозив, резко вильнул в сторону, чтобы не столкнуться с другим животным. Лишь тут я сообразил, что подо мной — оборотень: в считанные секунды у коня выросли огромные крылья, широкая грудь сузилась, круп стал едва ли не тоньше осиной женской талии.
Надеюсь, никто не слышал, как я заскулил от страха.
Мы устремились ввысь, к луне. Серебристый смех девушки напоминал перезвон небесных колокольцев. Эх, молодость, молодость! Она была уверена, что мы в безопасности… Что касается меня, я был поглощен мыслями о том, как удержаться на коне, поэтому забыл даже думать о совах и прочих неприятностях.
Подъем продолжался. Танфер распростерся под нами как на ладони; я и не представлял, что город такой громадный. Справа сверкала в лунном свете речная излучина, похожая на исполинский ятаган. В городе светилось множество огоньков. Танфер никогда не засыпал, количество ночных его обитателей приблизительно равнялось количеству дневных. Он как бы объединял в себе сразу несколько городов, так сказать, менял лица в зависимости от времени суток и более-менее затихал лишь в предрассветный час.
Я крепче вцепился в конскую гриву. Хотелось молиться, но я подавил это желание: быть может, проклятые зверюги выделывают пируэты нарочно, чтобы заставить Гаррета воззвать к небесам. Впрочем, вид ночного Танфера захватил меня настолько, что вскоре я почти успокоился. С высоты птичьего полета становилось ясно, почему в Танфер стремятся все кому не лень. Он поистине прекрасен. Чтобы почувствовать вонь, увидеть нищету, боль и жестокость, столкнуться с противоречащей здравому смыслу ненавистью и не менее бессмысленным благородством, нужно спуститься на грязные улочки. Танфер — как прелестная девушка: обнимешь ее, зароешься лицом в душистые волосы — и лишь тогда заметишь струпья, вшей и блох.