Страница 70 из 101
Вон маячит чья-то фигура, однако Павловский даже виду не подал, что заметил её.
«Раньше в подобной ситуации снимали оружие с предохранителя», — подумал Генгенбах, однако ни о чём спрашивать не стал.
Ночь была тёмной-тёмной, и всё же вскоре уже можно было разглядеть силуэт какого-то здания. Шагов через десять они натолкнулись на часового. Это был Барвальд.
«Но откуда у него автомат?» — мелькнуло у Генгенбаха.
Павловский, шедший впереди, остановился так внезапно, что Генгенбах чуть не налетел на него.
— Здесь тебя ждёт сюрприз, — шепнул ему через плечо Павловский. — Ты можешь считать себя с нами заодно. Я лично за тебя поручился. Думаю, что разногласий в оценках у нас не будет.
Они открыли грубую дверь, которая сильно заскрипела. Она была занавешена мешковиной, которая не пропускала ветер и затемняла свет керосиновой лампы. В помещении Генгенбах увидел знакомые лица.
— Ну что ж, теперь все в полном составе. — Голос принадлежал Францу Хайзе. — Я надеюсь, товарищи, что охрана у нас выставлена надёжная?
Вместо ответа многие закивали.
«Он назвал собравшихся товарищами, — подумал Генгенбах. — Сколько же здесь людей?»
— Среди нас присутствует новичок. Это Герхард Генгенбах. За него поручились Пауль и доктор.
Послышался одобрительный щумок. Генгенбах насчитал десять человек, которые собрались в этой хижине под покровом ночи.
Герхард опустился на грубо обтёсанный деревянный брус рядом с Павловским. Перед ними сидели ещё двое, такие же грязные, как и он сам.
— Каково общее положение, товарищи? — Брови у Хайзе сошлись, образовав морщины над переносицей. — Участок железнодорожной линии от Рейна до Эйфеля и далее в районе Арденн находится в таком состоянии, что его невозможно отремонтировать и до конца войны. Таков результат бомбардировок союзников. Независимо от того, чем они при этом руководствуются — союзническим долгом или нет, — факт остаётся фактом, что этим они в какой-то степени способствуют разгрому фашизма. Мы, со своей стороны, также должны действовать. В наших силах препятствовать регулярному подвозу боеприпасов на фронт и возвращению порожняка. Всё, что нам удалось сделать до сих пор, имеет немаловажное значение: Но должны ли мы в будущем ограничиваться только этим?
— А почему бы и нет? Взрывчатка у нас есть в достаточном количестве.
— Я полагаю, что в интересах будущего Германии мы должны делать значительно больше. Именно поэтому, товарищи…
У дверей послышались ругань, шарканье сапог. В комнату втолкнули какого-то солдата. Им оказался Шрёдер, главарь воров-карманников.
— Как ты сюда попал? — строго спросили его.
— Я хотел посмотреть, нельзя ли где поблизости достать жратвы.
— Искал именно здесь?
— Сюда я попал случайно, заблудился.
— Он слышал, о чём мы тут говорили. Теперь мы не можем рисковать из-за него… — сказал кто-то.
— Ничего я не слышал. Не успел подойти к дому, как этот тип схватил меня за шиворот. — Шрёдер кивнул в сторону Барвальда.
— Если мы его сейчас отпустим, всем нам конец, — тихо шепнул на ухо Францу Хайзе Павловский.
— Лучше всего, если ты его собственноручно застрелишь, — ответил ему Хайзе. — После нашей победы самое позднее через неделю всех нацистов поставят к стенке.
— Не говори чепухи, Франц.
— Вопрос сейчас стоит так: он нас или мы его, — сказал ефрейтор. — Если мы его отпустим, он сейчас же пойдёт к шпику или в бункер к Зейдельбасту и выдаст всех. Он всех нас узнал.
— Нечего тут долго рассуждать, действовать нужно! — выкрикнул кто-то из темноты.
— Мы не фашисты, а рабочие, — повысил голос Хайзе.
Генгенбах почувствовал, как сильно забилось у него сердце.
— Товарищи, если мы его уберём, — Павловский немного помедлил, — завтра же Зейдельбаст и его кровавые собаки сядут нам на шею. Подозрение прежде всего падёт на нас. Следовательно, нам не остаётся ничего другого, как отпустить его… если я, конечно, не ошибаюсь…
— Послушай меня, Шрёдер, — начал Хайзе, — если хочешь остаться в живых, ты должен держать язык за зубами, понял?
— Я никому ничего не скажу…
— Учти, я предупреждаю: мы тебя где угодно найдём. А своим жуликам чтобы ни звука! И ещё одно: мы тебя вмиг прикончим, если твоя братия хоть одного из наших тронет. Понятно?
Шрёдер был согласен со всеми условиями.
— Я предлагаю, чтобы разговор с ним закончили доктор Барвальд и Эрнст Ноак. Мы поручим им принять окончательное решение.
Из глаз вора брызнула слёзы.
Ноак, самый пожилой из присутствующих, подтолкнул Шрёдера к двери. На миг в комнату ворвался холодный воздух, а затем дверь за ними захлопнулась.
— Продолжим, товарищи, — заговорил Хайзе. — Возникает вопрос: сможем ли мы выйти к берегу Рейнa, чтобы иметь возможность действовать во время разгрузочных работ? Я лично этого по знаю…
— Ты велел отпустить этого мерзавца, — послышался из угла чей-то взволнованный голос. — Однако учти, если он сейчас откроет пальбу, мы вместо тебя выберем другого секретаря. Так и знай!
Вспыхнула спичка, и пламя её осветило заросшее щетиной лицо, рот с оттопыренными губами, трубку.
— Как бы там ни было, но моё доверие ты уже потерял, — произнёс мужчина с трубкой.
В комнате воцарилась мёртвая тишина. Казалось, все ждали, что вот-вот снаружи раздастся выстрел.
Однако выстрела не было. Ни Барвальд, ни Ноак не возвращались.
— Ваше право, товарищи, решать вопрос о том, кто должен руководить нашей группой, а теперь давайте обсудим план работы на ближайшее время. Мне кажется, что тыловые части корпуса должны пока оставаться на прежних местах, а это значит, что мы и впредь будем заниматься прокладыванием и ремонтом дорог. Для нас это удобно, а с политической точки зрения не столь важно. Всей же нашей группе я предлагаю целиком уйти из роты Зейдельбаста и действовать где-нибудь в другом месте, более эффективно.
Все сразу же оживились. Предложение было дельным и смелым. Однако выстрела, который разом бы всех успокоил, всё не было.
— А как ты себе это представляешь? — спросил Бургмюллер; это он предлагал заменить Хайзе на посту секретаря кем-нибудь другим.
— А что, если нам попытаться выдать себя за подразделение только что прибывшей части, которое двигается в указанный район?
— Это означало бы легализовать себя, — заметил Бургмюллер.
— А если нас разоблачат? — спросил кто-то.
— Это случится, если мы будем действовать медленнее и хуже, чем наши соседи.
— А кто из нас понимает что-нибудь в таких делах? Ведь без знания дела нас сразу же разоблачат.
— Среди нас есть бывший офицер. Генгенбах командовал батареей.
— Выходит, он и станет нашим командиром? — недовольно спросил один из присутствующих.
— Он даст нам необходимый совет.
— А потом выдаст нас?
— С такими, как Генгенбах, мы сегодня будем бороться против фашизма, а завтра строить повое антифашистское государство. — Голос Хайзе звучал серьёзно.
— Всё это красивые слова!
— А ты можешь предложить что-то лучшее? — вмешался в словесную перепалку Павловский, а затем добавил, что он лично полностью одобряет план секретаря.
— А что нам скажет сам господин офицер?
— «Господина» ты лучше прибереги для себя, — обиженно ответил Генгенбах. — Если вы считаете возможным привлечь на свою сторону меня, то могу вам сказать: с чисто военной точки зрения осуществить такой план — дело не самое трудное.
— А что же, по-твоему, самое трудное?
В комнате наступила тишина.
— Скажите, вы в принципе согласны с моим планом? — спросил Хайзе товарищей.
— Конечно, мы хотим что-то делать, но…
Дверь жалобно скрипнула. Вошёл Барвальд. Он не спеша снял с плеча автомат, отряхнул снег с шапки.
Взгляды людей скрестились на нём.
— По дороге мы разговаривали со Шрёдером. Он очень многого не слышал. Эрнст Ноак довёл его прямо до землянки.
Все снова зашумели.
— Кто против нашего плана? — спросил Хайзе.