Страница 41 из 101
Иногда так хотелось спать, что глаза слипались, но сон никак не шёл. Ильзе всё время вслушивалась в темноту, нервы её были напряжены до предела…
Бесшумно приоткрылся «волчок» в двери. Тихо, почти неслышно, повернулся ключ, и дверь мигом распахнулась.
На пороге камеры, подбоченясь, стояла Дикая Елена — так узники прозвали самую жестокую надзирательницу.
— Ах ты, бездельница! — закричала она на Ильзе, и та быстро слезла с топчана, протёрла глаза кулаками. И в этот момент записка выпала на пол.
Надзирательница мгновенно схватила записку.
— Подумать только! Записка!
Ильзе Хельгерт застыла, словно парализованная.
— Встать к стене лицом! Быстро! — приказала надзирательница.
Ильзе медленно повернулась кругом.
Надзирательница быстро развернула записку и прочла вслух:
— «Зимородок раскололся. Предупреди Бобра! Необходимо спешить!» — Дикая Елена бросила на узницу свирепый взгляд и прошептала: — Как ты посмела?.. Ах ты, тварь!
Дверь за надзирательницей с шумом захлопнулась. Загремел засов.
Ильзе как подкошенная упала на пол.
Бригаденфюрер недоверчиво покачал головой и проговорил:
— Если это так… Третьего вы вылетели в Берлин, так как не могли убедить полковника фон Зальца. Четвёртого у меня на столе лежал ваш доклад. Пятого Хельгерта освободили силой и, по-видимому, увезли за линию фронта. Шестого умер Фрейберг, которого ранили тремя пулями. Полдюжины мёртвых при этой трагедии. А вы, штурмбанфюрер Дернберг, докладываете мне восьмого декабря свою сказку о том, что вы благополучно съездили в командировку на Западный фронт. Всё это похоже на обман. Вы обещали мне компрометирующий материал на подозрительного командира дивизии, на бывшего обер-лейтенанта, который, если верить вашим словам, выбил у вас из рук карабин, когда вы намеревались застрелить предателя. Однако все ваши обещания так и остались обещаниями. А что мы имеем на хамом деле? — Бригаденфюрер так стукнул по столу, что чернильница и календарь, лежавшие на нём, подпрыгнули. — Ничего! Абсолютно ничего! Вы просто ни на что не способный болтун! — Бригаденфюрер сунул под нос Дернбергу какую-то бумагу.
— Вы не только неудачник, но вы почти мертвец! — выкрикнул он. — Вот, извольте. В этом рапорте командующий пишет Кальтенбруннеру о том, что вы действовали в отношении Круземарка недозволенными методами. В верхнем правом углу этой бумаги имеется деликатная пометка: «Пора бы этому верблюду научиться действовать. У нас есть дела и поважнее». И подпись: «К.»! Вам это о чём-нибудь говорит?
Штурмбанфюреру Дернбергу стало не по себе.
— Партайгеноссе Кальтенбруннер переслал мне рапорт командующего, — продолжал бригаденфюрер. — При этом он заметил, что все ваши обвинения не имеют под собой никакой почвы, так как от начала до конца высосаны из пальца. Быть может, вы мне что-нибудь можете объяснить?
Дернберг почувствовал, что он ничем не сможет спасти своё положение. И не только он сам, но даже его протеже из военного округа в Гамбурге, которому он, в свою очередь, регулярно поставлял хорошие вина, за что тот охотно брал его под свою защиту.
Бригаденфюрер поправил галстук и сказал:
— Ликвидируйте все дела, которые могут меня раздражать! Понятно?!
— У вас есть конкретные распоряжения, бригаденфюрер? — поняв, что самое страшное уже позади, осмелился спросить Дернберг.
— Гауптштурмфюрер Оленбург займётся случаем с Зальцем. Этот субъект нас уколол. За это ему придётся расплатиться. Круземарка я возьму на себя. Отца Хельгерта я приказал арестовать, что вчера и сделали в Мюнхене. Побеспокойтесь о том, чтобы его направили в Берлин.
— Слушаюсь, бригаденфюрер.
— Госпожу Хельгерт допросите ещё раз, с тем чтобы мы могли передать это дело в трибунал без проведения дополнительного расследования. Однако на всякий случай оставьте кое-что для смягчающих обстоятельств.
— Слушаюсь, бригаденфюрер.
— Помимо этого у меня для вас имеется и приятное известие. — Шеф с ехидной усмешкой окинул Дернберга взглядом с головы до ног. — Обер-группенфюрер Сепп Дитрих, — при этих словах бригаденфюрер оторвал свой зад на несколько сантиметров от кресла, словно желая этим подчеркнуть своё уважение, — зачислил вас в состав командного резерва вновь сформированной Шестой танковой армии. Примите, Дернберг, по данному поводу мои сердечные поздравления. Подбейте из противотанковой пушки побольше «шерманов»!
Дернберг так растерялся, что даже потерял дар речи. Случилось самое худшее: его снова посылают на фронт!
— На сборы у вас имеется двадцать четыре часа. Все дела передайте под расписку, а пятнадцатого декабря в девять ноль-ноль доложите о своём прибытии в штабе Шестой танковой армии СС. Хайль Гитлер!
Дернберг энергично выбросил вверх правую руку, однако не произнёс ни звука, так как страх сдавил ему горло.
Получив от Дикой Елены перехваченную ею тайную записку, начальник тюрьмы не стал обсуждать этот инцидент с надзирательницей. Он вообще очень неохотно общался с низшими тюремными чинами, хотя и являлся их шефом. Часов в девять вечера он занялся дешифровкой записки. Чтобы не испортить раньше времени дело и не спугнуть «пташек», он даже решил пока не допрашивать фрау Хельгерт по этому вопросу. Полистав её дело и увидев, что ею занимается служба безопасности, он сразу же позвонил туда, чтобы на всякий случай обезопасить себя и зарекомендоваться верным сыном фатерланда.
Дежурный по управлению государственной безопасности, выслушав начальника тюрьмы, заметил, что тому здорово повезло, так как коллеги, занимающиеся подобными делами, ещё не разошлись по домам.
Гауптштурмфюрер Оленбург, который, заняв место Френберга, стал личным референтом господина бригаден-фюрера, сидел в своём кабинете и регистрировал бумаги, которые он принял по описи от Дернберга.
— Хайль Гитлер! — поздоровался эсэсовец с вошедшим. — Что делается в вашем заведении? Трудности с расквартированием, нет?
Внимательно выслушав начальника тюрьмы, гаупт-штурмфюрер нахмурил лоб и спросил:
— Зимородок, говорите? И Бобёр? Мне эти клички уже встречались. Или я где-то о них читал? Я наведу справки и приму необходимые меры!
Не прошло и нескольких минут, как Оленбург уже получил интересующую его справку. Это оказалась группа Эстеркампа, состоявшая из коммунистов. Несколько месяцев назад двое из этой группы были схвачены, но до сих пор от них не добились ни слова. Оба находились в тюрьме Моабит.
Ровно в пять часов утра, по строго заведённому распорядку, в коридоре тюрьмы раздался хриплый звонок, возвестивший подъём, а час спустя началась раздача завтрака.
Тяжёлые засовы с грохотом отодвигались. Дикая Елена сама присутствовала при раздаче пищи. Окинув очередную камеру всевидящим оком, она давала знак раздатчикам отпустить миску «немецкого чая» и два тоненьких кусочка хлеба.
«Почему она ничего не спросила меня о записке? — терялась в догадках Ильзе. — Неужели это их не интересует? Быть может, содержание записки не имеет важного значения? Возможно, такие записки здесь не редкость? Но ведь здесь даже за мелочи сажают в карцер или лишают пайка».
На ящичке, в который арестованные клали хлебную пайку, сидел маленький жучок. Вот он расправил свои крылышки, полетел и, описав круг, сел рядом с парашей.
Ильзе, затаив дыхание, следила за жучком. Она подставила насекомому руку. Жучок без страха перебрался на её палец, с него — на другой, на третий. Маленькое живое существо с четырьмя крохотными точечками на спинке. Жучок вёл себя так, как будто находился не в тюремной камере, а на свободе.
Снова загрохотал дверной засов.
— Арестованная сто тридцать восемь, на допрос! — пробасила Дикая Елена.
«Допрос? Сейчас, так рано? Ведь ещё только начало седьмого». Ильзе надела жакет и пошла за надзирательницей.
— Арестованная сто тридцать восемь доставлена для допроса! — доложила Елена на пороге комнаты, в которой обычно проводились допросы арестованных.