Страница 45 из 86
Олег знал, что если Роман разговорится, его надо остановить. И Каратаев сказал:
— Роман! Поговорим в другой раз. Сейчас у меня мало времени. Помогай моему человеку. Он будет приходить к тебе, и ты заводи его в кабинет и там оформляй дела. В расчетных залах бывают люди, они смотрят и затем нападают.
— У нас таких людей не пускает охрана. Но — все равно: буду рассчитывать твоего человека в кабинете. До встречи. Я немного поваляюсь и выйду на службу.
Позвонила дежурная по подъезду:
— К вам Екатерина и с ней трое мужчин.
— Пропустите их.
Екатерина вошла в комнату и по-хозяйски остановилась посредине. Она была в серой юбке, черном жакете, гладко причесана и вид имела важный и строгий. Вьющимися струйками по вискам спадали пряди волос. Каратаев смотрел на нее завороженно и с нескрываемым восхищением. Было в ней что-то от старинных аристократических женщин, очень влиятельных в обществе,— от тех, которых романисты называли светскими львицами. И заговорила она строго, почти командирским тоном:
— Вы так быстро укатили... Мы вас чуть не потеряли.
— А, может, я и хотел, чтобы вы меня потеряли.
— Вы жестокий бесчувственный человек! Вы же знаете, что я за вас отвечаю головой.
— Это что — выговор?
— Не совсем выговор, а нечто в этом роде.
И тогда Олег, оторвав, наконец, от нее взгляд, пропел:
— Переменим с тобой деревенскую жизнь на роскошную жизнь городскую.
И заискивающим тоном:
— Как я понял, мне дарована свобода передвижений.
— Вы верно поняли свои права, но и я хорошо знаю свои обязанности: хранить в неприкосновенности вашу головушку, которая по какой-то таинственной случайности может что-то изобретать. Однако довольно препирательств, покажите свою квартиру.
Олег провел ее по всем комнатам, вывел на балкон, показал примечательные здания и, между прочим, заметил:
— Судьбе угодно было поселить меня рядом с институтом Америки — рассадником американского духа, кухней, где заваривались самые главные диверсии против Российской империи. Я бы очень хотел проникнуть во все многочисленные кабинеты этого гнусного муравейника и пошуровать там железной метлой.
Говоря это, он думал о лептонной пушке, которую будет здесь изобретать. Он уже решил выполнять две задачи: перекачивать в русские карманы деньги, украденные у России, и попутно искать пути подхода к созданию лептонной пушки. Большие надежды возлагал на встречу с профессором Мешалкиным, и еще хотел бы связаться с Васей с Кергелена, который, по слухам, находился в Ираке в гостях у Саддама Хусейна. Чутье ему подсказывало: он должен близко сойтись с Мешалкиным, потом с Васей, а еще он хотел бы побыстрее встретиться с мальчиком Ваней, который обнаруживал большие способности в компьютерном деле.
Екатерина сказала:
— Надо прибрать квартиру.
— Приглашу женщину.
— Не надо женщин! Посторонний глаз нам ни к чему. Мы сейчас сами возьмемся за дело.
Пошла в ванную, нашла там тряпки, таз и призвала на помощь мужиков. Все засучили рукава и в течение часа мыли, терли, убирали. Квартира преобразилась. Откомандировали Артура за продуктами, а сами стали обсуждать предстоящие им дела.
Катя слушала. Г оворил Олег:
— Я вас плохо знаю, но вы русские люди, а русским я верю. Мне иногда удается вернуть какую-то часть украденных у России денег, но я не Гусинский: копить деньги не собираюсь. Он сидит на мешках золота и дрожит. Это люди больные, и я не стану им подражать. Вас прошу об одном: думайте о том, как с наибольшей пользой помещать деньги. У меня один проект есть: поддержать российские заводы, производящие электронику. Есть советники, которым я верю. Они помогут мне найти русских директоров и деятелей разного ранга. Только русскому я буду доверять. Среди вас есть адвокат, есть бухгалтер и есть милицейский майор — на вас я и надеюсь.
Амвросий Ильич сказал:
— Но я украинец, и мой сын украинец — может быть, вы этого не знаете?
— Украинцы — славяне, они те же русские, только многие из ваших соотечественников забрали в голову, что есть самостоятельное государство Украина, и есть украинский язык, и есть украинцы. Бог судья этим заблудшим людям. Они даже не в состоянии понять, что имя Украина происходит от слова край, окраина — вот и подумать бы им: край чего? И о том бы поразмыслили: Киев-то — мать русских городов, а Севастополь — город русской славы. А все дело в том, что телевидение заморочило им голову. И Кучма у них верховодит, а он и не Кучма вовсе, а Кучман. В Америке многие это знают, а у нас, в России, может быть, и не знают. Ну, так что? — обратился Каратаев к старшему Бутенко,— будем мы друг другу доверять или разойдемся подобру-поздорову?
— Можете на нас положиться! — сказал адвокат.— Я родился в России, знаю один только язык — русский и чувствую себя глубоко русским человеком, хотя мне мило и все украинское: и язык моих предков, и песни украинские, и все остальное.
— Сын верно говорит: мы — люди русские, хотя и украинцы. Я дольше вас живу на свете, успел заметить: у нас с русскими все общее, и, главное, психология, понятия о красоте и чести, о любви и дружбе,— весь строй психических особенностей у нас один. Если вы нам доверите — будем работать. Но вот что бы я хотел выяснить: до какой степени простирается ваш национализм? Скажем, если встретился нам татарин, или башкир, или чукча, а не то калмык. Будем ли брать его в свою компанию?
— В компанию не будем брать никого, но доверять хорошему человеку можно. Сыны малых народов, живущие с давних времен бок о бок с русскими, делят с нами общую судьбу, и я против них ничего не имею. На Кавказе тоже живет немало хороших народов,— особенно, в Дагестане,— но есть и такие, которые в трудную минуту русской истории повернулись к нам спиной и гадят на каждом шагу. Бог им судья. И пусть они идут своей дорогой. Я же ни с азиками, ни с грузинами дел никаких иметь не желаю. Можете меня осуждать, но я максималист и хочу таковым оставаться. Вот пройдут годы, армянам снова покажут кривые ножи турки, азиков тиснут грузины, а грузин абхазы и чеченцы... И вновь они поползут на брюхе в Кремль, просить нашего царя-батюшку взять их под свое крыло. Но пусть запомнят негодяи всех мастей, те, кто ныне называет нас свиньями: русские им этого не забудут. Терпелив русский человек, и как всякий великан многое прощает меньшим тварям, но нынешнего паскудства мы им не простим.
Отец и сын Бутенко, а с ними и Катерина слушали Олега так внимательно, как малые дети слушают любимую сказку. И по блеску их глаз, по радужному сиянию лиц видно было, как близки и дороги им чувства и мысли этого удивительного, таинственно могущественного человека. Что же до Кати, она до этого монолога знала лишь одну шутовскую манеру Олега, его демонстративную небрежность в отношении к ней; и она не замечала в нем ума сильного, чувств глубоких и привлекательных. Он ей казался пустоватым пересмешником, хотя и не лишенным остроумия и дерзкой смелости. Сейчас же на нее пролились волны могучей энергии, ума сильного и прекрасного в своем праведном патриотическом гневе. Он точно Илья Муромец сошел к ним с полотна художника и вселил в них дух борьбы и неколебимой веры. «И как это прекрасно,— думала Катя,— что именно этот человек имеет в руках оружие, способное карать преступников и спасать оскорбленных. Как хорошо, что Бог, который несомненно же есть на свете, не оставляет людей без защиты и милости».
Беседу продолжили за большим круглым столом, на котором Артур уж разложил разные яства и поставил принесенный из кухни пузатый фарфоровый чайник.
Катерина продолжала мысль о кавказцах:
— Враждебная народу власть и, особенно, столичный начальник, Кац в кепке, охотно расселяют кавказцев в Москве, строят для них фешенебельные дома и помогают захватывать рынки и всю торговлю. Они создают землячества, боевые отряды, у многих есть оружие. Столица постепенно превращается в интернациональное месиво, где русских будет меньше, чем инородцев. Придет время, и они, как албанцы в Косово, возьмутся за оружие и станут теснить славян. О Москве теперь говорят: была большой деревней, стала большим аулом. Мы тоже кое-что делаем. Вот сейчас на заводах в помощь милиции создаются дружины. Они носят красные повязки, дежурят на улицах. Там чаще всего русские. Хорошо бы снабдить их деньгами да привлечь в их ряды безработных — бедолаг, которые трудились на тех же заводах, но по милости демократов очутились на улице.