Профессор Желания

Дорогой друг!

Прилагаю при сем карточку пожертвования[42] Еврейского общества округа Нассау. Я обращаюсь к Вам, как еврей к еврею, с личной просьбой. Нет нужды перечислять наши усилия в деле становления Государства Израиль. Мы ожидаем финансовой поддержки от каждого еврея, проживающего в нашем округе.

Холокост не должен повториться! Евреи не имеют права сидеть сложа руки!

Прошу Вас внести свою лепту. Будьте щедры, пока они не ударили вновь.

С искренним уважением, Эйб Кипеш, сопредседатель

А на обороте — письмо, адресованное мне и Клэр и написанное шариковой ручкой крупным отцовским почерком, ничуть не менее проникновенное, чем напечатанное на машинке воззвание к окружному еврейству (может быть, даже более проникновенное из-за этих крупных, чуть ли не детских каракулей), которое свидетельствует о новом фанатическом увлечении «еврейской родиной», заставляющем отца чуть ли не круглыми сутками работать на общественных началах, причем работать неистово и самозабвенно.

В то же утро, когда приходит это письмо, я звоню в контору дяди Ларри сообщить отцу, что, если он не против разделить нашу маленькую комнату для гостей со своим другом, то мы рады будем увидеть их обоих.

— Понимаешь, Дэйв, мне не хочется оставлять его в одиночестве на праздники. Это во-первых. В противном случае я бы тебя не побеспокоил. Да и побеспокоил-то, честно говоря, сгоряча. Обрадовался твоему приглашению и написал, совершенно не подумав о том, что приезд моего друга доставит лишние хлопоты Клэр, а ведь у нее и так дел полно — и в школе, и по дому, и вообще.

— Ну, об этом как раз нечего тревожиться. — И я передаю трубку Клэр, которая заверяет папу в том, что к учебному году давным-давно готова и провести целый уик-энд с гостями для нее сплошное удовольствие.

— Он замечательный человек, просто замечательный, — спешит успокоить ее папа, как будто у нас имеются хоть малейшие основания подозревать, будто его друг может оказаться бездомным бродягой или алкоголиком. — И в каких только переделках ему не довелось побывать! Вы просто не поверите. Он работает вместе со мной над сбором пожертвований для Еврейского общества. И оказывает мне бесценную помощь. Он для меня все равно что ручная граната. Помогает выбивать из людей деньги. Помогает вышибать из их глаз слезу. А вы бы только взглянули на этих людей, вы бы сами попробовали выбить из них хоть цент! Ты объясняешь им, что Катастрофа не должна повториться, а они смотрят на тебя как баран на новые ворота. Словно ни о Гитлере никогда не слышали, ни о погромах. Как будто я все выдумываю, чтобы обманом вытянуть у них кровные денежки. У нас тут один живет через дорогу, на три года старше меня и только что овдовел, так он еще в молодости сколотил себе состояние на подпольной торговле спиртным и черт знает на чем еще, а после смерти жены как с цепи сорвался: каждый месяц новая подружка, и все как одна самые настоящие хиппи. А он покупает им роскошные платья, водит их на бродвейские шоу, чуть не разбился насмерть, везя одну из них в салон красоты в новехоньком кадиллаке — да, вот именно, в кадиллаке! — но попроси у него паршивую сотню на нужды общества, и он у тебя на глазах расплачется и примется рассказывать, будто в пух и прах проигрался на бирже. Хорошо еще, что я владею собой. Хотя, честно говоря, в половине случаев не владею.

И как раз мистер Барбатник успевает остановить меня, прежде чем я выскажу сукиному сыну все, что о нем думаю. Он меня по-настоящему достает. Каждый раз после встречи с ним мне приходится брать у золовки фенобарбитал. Это мне-то! Человеку, который воздерживался даже от аспирина!

— Мистер Кипеш, — говорит ему Клэр, — пожалуйста, привозите мистера Барбатника без малейшего стеснения.

Но он не говорит «да», пока ему не удается вытянуть из Клэр обещание, что в случае их приезда она не будет готовить на гостей по три раза в день.

— Мне нужна гарантия того, что вы будете вести себя так, словно нас обоих вообще нет.

— Но какое мне от этого удовольствие? Уж лучше я пойду по пути наименьшего сопротивления и буду вести себя так, словно вы у нас в гостях.

— Эй, послушайте, — говорит папа, — судя по голосу, вы совершенно счастливы.

— Так оно и есть. Моя чаша полна до краев.

Хотя Клэр, разговаривая с моим отцом, стоит по другую сторону кухонного стола, мне слышно каждое его слово. Дело в том, что папа воспринимает дальнюю связь точно так же, как многие другие вещи, ускользающие от его понимания: он убежден, что электромагнитные волны не справятся с передачей его голоса, если не оказать им всемерной и усиленной поддержки. Не справятся без его напряженных усилий.

— Да благословит вас Господь, — орет он Клэр, — за все, что вы делаете для моего сына!

— Что вы… — Даже под густым слоем загара видно, что она покраснела. — Он тоже очень хорошо ко мне относится.

— Не сомневаюсь, — говорит папа. — Но все равно приятно слышать это. Только ведь он уже успел наворочать такого, что чуть не погубил себя окончательно. Скажите-ка мне, а он хоть понимает, как ему с вами повезло? Ему тридцать четыре года, он взрослый дядечка, пора ему прекратить вести себя как мокроухий щенок. Клэр, скажите мне, он наконец научился довольствоваться тем, что у него есть?

Клэр пытается заиграть ответ на этот вопрос, она отшучивается, он настаивает и в конце концов отвечает за нее сам:

— Слетать с катушек — последнее дело. Жизнь и без того достаточно сложная штука. И никто не делает себе харакири. А мой сын просто-напросто засадил нож себе в печень, женившись на этой гламурной особе, разодетой как Сьюзи Вонг.[43] Впрочем, о ней и о ее нарядах я лучше уж промолчу. А эти ее французские духи! Прошу прощения, но от нее воняло цирюльней. А уж каково ему жилось в квартире, где стены были обтянуты красной тканью — или чем там еще они были обтянуты? — я себе и представить-то не могу. Да и не хочу представлять. Клэр, дорогая моя, послушайте, в вашем лице он наконец-то обрел достойную спутницу жизни. Если вам, конечно, удастся заставить его повернуться лицом к реальности.

— Ах ты, господи… — Клэр изрядно польщена этим шквалом родительской любви и заботы. — Если бы все хоть как-то устроилось…

Но прежде чем ей, в ее двадцать пять, удается разъяснить, что именно должно хоть как-то устроиться, папа восторженно орет во весь голос:

— Вот и замечательно! Это самая добрая весть о нем с тех пор, как он бросил бродяжить по Европе и вернулся в Америку более-менее нормальным человеком!

На автостанции он осторожно спускается с высокой ступеньки нью-йоркского автобуса, но тут же — не обращая внимания на жару и вопреки своему почтенному возрасту — буквально кидается вперед, причем мчится он не ко мне, а, повинуясь сердечному порыву, к женщине, которая, строго говоря, еще не приходится ему родственницей. Конечно, пару раз она угощала его ужином в моей новой квартире, а однажды, когда я делал доклад о «Человеке в футляре» на университетских публичных чтениях, Клэр сопровождала его (а также моего дядю с женой) в библиотеку, где проводились чтения, и уселась рядом в этом сравнительно небольшом помещении, и по требованию папы объясняла ему, кто тут заведующий кафедрой, а кто декан. И тем не менее сейчас он торопится обнять ее с такой страстью, как будто она уже вынашивает первого из его внуков, как будто она уже стала прародительницей целого племени несомненно входящих во всемирную элиту людей, к которым он и сам имеет некоторое отношение как кровный родственник и в некотором роде предок, но которым не устает изумляться и поклоняться, как будто само это племя не может обернуться чудовищами, способными сожрать его заживо.

Увидев, как Клэр буквально утопает в объятиях незнакомца, Солнце начинает бешено метаться у ее обутых в сандалии ног, и хотя мой отец никогда не испытывал особой приязни к миру животных, представители которого рождаются вне брака и испражняются прямо на землю, и даже немного побаивался их, сейчас я с изумлением обнаруживаю, что способность к агрессии (если уж не прямая агрессия), выказанная лабрадором, не производит на старика ни малейшего впечатления и ни на йоту не отвлекает его внимания от все еще длящегося объятия.

42

Карточка пожертвования представляет собой стандартный бланк, заполняемый жертвователем и возвращаемый вместе с пожертвованием.

43

Сьюзи Вонг — героиня романа «Мир Сьюзи Вонг» (1957) английского писателя Ричарда Мейсона (1919–1997), а также одноименного спектакля, шедшего на Бродвее (1958) и кинофильма (1960): гонконгская проститутка, которая вынуждена заниматься своим ремеслом. Актриса Нэнси Кван, сыгравшая ее в кино, мгновенно стала звездой и секс-символом.