Страница 221 из 221
Часа за два до рассвета мы разошлись, Сибил забралась глубоко в сад и с величайшим вниманием рассматривала по очереди каждый цветок. Бенджи обнаружил, что может читать со сверхъестественной скоростью, и переворачивал библиотеку вверх дном, чем произвел на всех большое впечатление.
Дэвид, устроившись за письменным столом Мариуса, исправлял опечатки и сокращения в расшифровке, усердно редактируя копию, сделанную им для меня.
Мы с Мариусом сидели совсем рядом, плечом к плечу, прислонившись к тому самому дубу. Мы не разговаривали. Мы наблюдали за окружающим, может быть, слушали одну и ту же песнь ночи. Я хотел, чтобы Сибил еще поиграла. Я не помнил, чтобы она так долго не играла, и мне очень хотелось послушать, как она заново сыграет сонату.
Первым необычный звук услышал Мариус, он встревоженно выпрямился, но передумал и опять прислонился к стволу рядом со мной.
— Что случилось? — спросил я.
— Просто какой-то шум. Я не смог... не смог его определить,— сказал он и прислонился ко мне плечом, как раньше.
Практически одновременно Дэвид оторвал взгляд от работы. Появилась Пандора — она медленно, но настороженно двигалась к одной из освещенных дверей.
Теперь и я расслышал тот звук. И Сибил, поскольку она тоже взглянула по направлению к воротам сада. Даже Бенджи в результате соблаговолил его заметить: он отложил книгу на середине фразы и зашагал, сурово нахмурившись, к двери, чтобы оценить ситуацию и взять ее под контроль.
Сначала мне показалось, что меня подводит зрение, но очень быстро я опознал фигуру, возникшую за воротами. Знакомая рука неловко открыла их и тихо притворила вновь.
При приближении он хромал. Точнее говоря, он походил на усталого, отвыкшего от движения человека. Он вышел на свет, падавший у наших ног на траву. Я был потрясен. О его намерениях никто не подозревал. Никто не двигался. Это был Лестат, в лохмотьях, грязный, как на полу часовни. Насколько я мог судить, его разум не исторгал ни единой мысли, а глаза казались мутными, полными изнурительного удивления. Он остановился, глядя перед собой, и когда я поднялся на ноги, чтобы его обнять, приблизился ко мне и зашептал на ухо.
Он говорил неверным, слабым от отсутствия практики голосом, очень тихо, и его дыхание касалось моей кожи.
— Сибил,— сказал он.
— Да, Лестат. Что? Что Сибил? Скажи мне.— Я сжал его руки так крепко и любяще, как только смог.
— Сибил,— повторил он.— Как ты думаешь, если ты ее попросишь, она сыграет мне сонату? «Аппассионату»?
Я отодвинулся и заглянул в его неясные, сонные голубые глаза.
— О да,— сказал я, едва дыша от возбуждения и нахлынувшего чувства.— Лестат, я уверен, что сыграет. Сибил!
Она уже повернулась. Она в изумлении следила, как он медленно пересек лужайку и вошел в дом. Пандора отошла, уступая ему дорогу, и мы в почтительном молчании наблюдали, как он садится у рояля, спиной к правой передней ножке, подтягивает повыше колени, устало кладет голову на скрещенные руки и закрывает глаза...
— Сибил,— попросил я,— ты ему сыграешь? «Аппассионату», еще раз, пожалуйста, если можно...
И конечно, она заиграла...