Страница 220 из 221
Повисла пауза.
Я долго думал, прежде чем заговорить. Сибил прекратила играть, я знал, что она волнуется за меня, что я нужен ей, я чувствовал, чувствовал сильный толчок ее вампирской души. Придется пойти к ней, и скоро. Но я остановился, чтобы произнести еще несколько слов:
— Тебе следовало бы доверять им, Мастер, тебе следовало позволить им воспользоваться своим шансом Что бы ты ни думал о мире, ты должен был дать им время. Это был их мир и их эпоха
Он покачал головой, как будто разочаровался во мне, немного устало, словно он давно уже разрешил для себя все эти вопросы — возможно, еще до моего вчерашнего появления. Казалось, он хочет выкинуть это из головы.
— Арман, ты навсегда останешься моим сыном,— сказал он с великим достоинством.— Все, что есть во мне волшебного и божественного, связано с человеческим, так было всегда.
— Ты должен был дать им возможность прожить свой час. Никакая моя любовь не могла подписать им смертный приговор или допустить в наш странный, необъяснимый мир. По твоим оценкам, мы, может быть, и не хуже людей, но ты мог бы и сдержать свое слово. Мог бы оставить их в покое.
Достаточно.
К тому же появился Дэвид. Он принес копию расшифровки, над которой мы работали, но не это его волновало. Он приблизился к нам медленно, явно возвещая о своем присутствии, давая нам возможность замолчать, что мы и сделали.
Я повернулся к нему, не в состоянии сдерживаться.
— Ты знал, что это произойдет? Ты понял, когда это случилось?
— Нет,— торжественно ответил он.
— Спасибо.
— Ты нужен им, твоим детям,— добавил Дэвид.— Мариус может быть создателем, но они всецело твои.
— Знаю,— сказал я.— Я иду. Я сделаю все, что нужно.— Мариус протянул руку и дотронулся до моего плеча Вдруг я осознал, что его выдержка находится на грани срыва Когда он заговорил, его голос дрожал и звенел от чувства.
Ему ненавистна была буря в душе, моя печаль лишила его самообладания. Я прекрасно это понимал. Удовлетворения мне это не принесло.
— Ты меня презираешь — возможно, ты прав. Я знал, что ты будешь плакать, но в некотором глубинном смысле я неправильно судил о тебе. Я кое-чего в тебе не понял. Может быть, я никогда не понимал.
— Чего же, Мастер? — ядовито спросил я.
— Ты любил их самоотверженной любовью,— прошептал он.— Все их странные недостатки, дикие пороки не компрометировали их в твоих глазах. Ты любил их, возможно, с большим уважением, чем я... чем я любил тебя.
Он выглядел потрясенным.
Я мог только кивнуть. Я вовсе не был уверен, что он прав. Моя потребность в них никогда не подвергалась проверке, но я не собирался ему об этом рассказывать.
— Арман,— сказал он,— ты же понимаешь, ты можешь оставаться здесь сколько хочешь.
— Хорошо, потому что, наверное, придется,— ответил я.— Им здесь нравится, а я устал. Поэтому большое тебе спасибо.
— Еще кое-что,— продолжал он,— и я говорю от чистого сердца.
— Что, Мастер?
Дэвид встал рядом, чему я очень радовался, так как он служил своего рода сдерживающим фактором для моих слез.
— Я искренне не знаю ответа и спрашиваю тебя со всем смирением,— сказал Мариус.— Увидев Плат, что ты увидел на самом деле? Нет, я не спрашиваю, был ли то Христос, был ли то Господь, было ли то чудо. Я хочу знать следующее. Там было пропитанное кровью лицо существа, положившего начало религии, виновной в таком количестве насилия, которого не знало ни одно вероисповедание мира. Пожалуйста, не злись на меня, а лишь объясни. Что ты увидел? Просто потрясающее напоминание о твоих иконах? Или же на самом деле оно действительно было пропитано любовью, а не кровью? Объясни. Мне искренне хотелось бы знать, кровь это или любовь.
— Ты задаешь старый и простой вопрос,— сказал я,— а в моем настоящем положении я совсем ничего не знаю. Тебе интересно, как он мог стать моим Господом, учитывая твое описание мира, твои знания Евангелий и заветов, изданных во имя его. Тебе интересно, как я мог поверить во все это, когда ты в это не веришь. Я прав?
Он кивнул.
— Да, мне интересно. Потому что я тебя знаю. И знаю, что вера — это как раз то, чем ты просто не обладаешь.
Эти слова меня потрясли. Но я мгновенно понял, что он не ошибся. Я улыбнулся. Внезапно я ощутил прилив трагического, волнующего счастья.
— Что ж, я понял, о чем ты говоришь,— начал я.— И я дам тебе свой ответ. Я увидел Христа. Некий кровавый свет. Личность, человека, силу — я почувствовал, что узнал его. И он не был Господом Богом, Отцом Всемогущим, он не был создателем вселенной и всего мира. Он не был Спасителем, он не был тем, кто явился ради искупления грехов, начертанных в моей душе до моего рождения. Он не был вторым лицом Святой Троицы, он не был теологом, вещающим со Святой горы. Для меня он был не таким. Для других — может быть, но не для меня.
—Так кем же он был, Арман? — спросил Дэвид.— Я записал твою историю, полную чудес и страданий, но я так и не понял. Какова концепция Господа, которую ты вкладываешь в это слово?
— Господь,— повторил я.— Это не то, что ты думаешь. Это произносится с интимностью, с теплотой. Это тайное, священное имя. Господь...
Я сделал паузу, а потом продолжил:
— Да, он — Господь, но лишь потому, что он является символом понятия бесконечно более доступного, бесконечно более значительного, чем правитель, король или властелин.
Я снова заколебался, подыскивая подходящие слова, раз уж они вели себя так искренне.
— Он был... моим братом,— сказал я.— Да. Вот кем он был, моим братом, символом всех братьев, и поэтому в его основе лежит только любовь. Вы относитесь к этому с презрением. Вы смотрите на меня с неодобрением. Но вам не постичь сложность того, кем он является на самом деле. Это легко почувствовать, но нелегко увидеть. Он был таким же человеком, как я. И, может быть, для многих из нас, для миллионов, другого понятия просто не существовало! Все мы — чьи-то сыновья и дочери, и он был чьим-то сыном. Он был человеком, не важно, Богом или нет, он страдал и считал, что делает это ради того, что казалось ему чистым, универсальным добром. И тем самым его кровь могла быть и моей кровью. Ведь иначе и быть не может, И, возможно, для тех, кто мыслит, как я, в этом и заключается источник его величия. Ты сказал, что я не обладаю верой. Не обладаю. Верой в титулы, в легенды, в иерархии, созданные такими же людьми, как мы. Сам он не определял иерархию, нет. Он сам и был сутью. В нем я увидел величие по очень простым причинам! Его существо состояло из плоти и крови! Оно может быть и хлебом и вином, чтобы накормить целую землю. Вам этого не понять. Не получится. В вашем поле зрения плавает слишком много лжи о нем. Я видел его до того, как услышал о нем все эти истории. Я видел его, глядя на иконы в своем доме, видел, когда рисовал его. Тогда я даже не знал всех его имен. Я не могу не думать о нем. Никогда не мог. И никогда не смогу,
Больше мне сказать было нечего.
Они очень удивились, но отнеслись к моим речам без особенного уважения, скорее всего воспринимая неправильно каждое слово. Откуда мне было знать? В любом случае, что бы они ни чувствовали, это не имело абсолютно никакого значения. Ничего хорошего в том, что они задали мне свои вопросы, что я так старался раскрыть им свою истину, не было. Мысленно я видел старую икону, которую мать принесла мне в тот снежный день. Воплощение. Их философия такого не объяснит. Я задумался. Может быть, весь ужас моей жизни сводился к тому, что, что бы я ни делал, куда бы я ни шел, я всегда понимал. Воплощение. Кровавый свет.
Мне хотелось, чтобы теперь они оставили меня в покое.
Меня ждала Сибил, что намного важнее, и я пошел заключить ее в объятия.
Много часов проговорили мы, Сибил, Бенджи и я. Пандора, ужасно расстроенная, но ни словом не дававшая это понять, пришла к нам, чтобы поддержать легкомысленную, веселую беседу. Позжe нам присоединился Мариус, а потом и Дэвид.
Мы собрались в круг на траве, под звездами. Ради молодежи я старался выглядеть храбрым, и мы заговорили о прекрасных вещах, о местах, куда мы отправимся, о чудесах, увиденных Мариусом и Пандорой. Время от времени мы начинали спорить о всяких пустяках.