Расплата

— Уж не думаете ли вы, что он рискнет сесть в тюрьму на долгие годы, если я всего только и хочу, что поговорить с ним?

Лантье вздохнул и раздраженно поерзал на сиденье.

— Постарайтесь понять, пожалуйста: эту публику тюрьмой не испугаешь. Вам или мне даже подумать страшно вычеркнуть из жизни несколько лет. Это была бы для нас невосполнимая потеря. А для таких, как он, это ничто. Во-первых, они живут только сегодняшним днем, а во-вторых, как это ни странно, тюрьма для них — родной дом. В их мире прихлопнуть вас и выдать это за непредумышленное убийство — своего рода успех, хорошая рекомендация. Так что, — прибавил он с улыбкой, — когда мы их сажаем за решетку, их репутация нисколько не страдает. Для них тюрьма — место встречи со старыми друзьями.

— А как насчет девочек, которых там не заполучить, или насчет роскошных машин?

— Знаете, господин Дюваль, — улыбаясь, покачал головой полицейский, — из вас уголовник не получится. Тюрьма абсолютно ничего не меняет в их жизни. И по женщинам они там не скучают. — Внезапно, к удивлению Билла, Лантье заговорил очень серьезно. — В тюрьме они легко находят им замену. — Билл сообразил и поморщился. — Послушайте, — Лантье наклонился к Биллу, — если бы у вас или у меня была хотя бы половина тех денег, которые Саид зарабатывает сутенерством, первое, что мы бы сделали, — купили б роскошную квартиру на шестнадцатом этаже. По соседству с адвокатами, врачами — в общем, с такими людьми, как вы. — Он рассмеялся. — А он довольствуется четырехметровой клетушкой за сотню франков в день во вшивой гостинице в Бельвиле. Это его мир. Там он свой человек. Господи, в тюрьме он, возможно, не видит женщин, но зато там есть водопровод!

— Так на кой черт ему нужна такая уйма денег?

— Я же вам говорил: на азартные игры, на тряпки, на роскошную машину, в которой он, по вашим словам, разъезжает, на ночные клубы. Деньги текут у него между пальцами.

Билл выпрямился, ударившись головой о потолок машины.

— Ну ладно, все это подсказывает мне, что я должен быть крайне осмотрительным. Очень мило, что предупредили.

— Не стоит благодарности. Если Кхури продырявит пулей вашу голову, это будет на руку Вадону. Но если уж вы решили копнуть поглубже, пусть это кое-кому пойдет на пользу. — Он горько усмехнулся. — Конечно, я имею здесь личный интерес. Я бы слукавил, если бы отрицал это. С вашей помощью я смогу достойно закончить свою карьеру полицейского. Честным человеком, а не марионеткой в руках какого-то министра! — прибавил он с поразившей Билла страстностью. Мгновение спустя Лантье снова овладел собой и, смущенно засмеявшись, пожал плечами. — Простите. — Он выпрямился на сиденье, сжал руками руль, расправил плечи. — Я предупредил вас об опасности. Если не прислушаетесь ко мне, дело ваше. Но как только что-то узнаете, без промедления сообщите. И держите меня в курсе всех ваших намерений: куда собираетесь идти, с кем встречаться. — Он усмехнулся. — По крайней мере, если с вами что-нибудь случится, я смогу хоть что-то сказать вашим ближайшим родственникам.

— Нет у меня никого, — рассмеялся Билл.

— Вот она, ваша ближайшая родственница, — Лантье ткнул большим пальцем через плечо. — Не кажется ли вам, что она слишком глубоко увязла в вашем деле?

— Совершенно не уверен, что имею на нее хоть какое-то влияние. Она волевая, упрямая и ни перед чем не останавливается. Немного оттаяла, и все же я затрудняюсь предугадать, что она выкинет в следующий момент. У нее в голове засела мысль, что все мы участники большого антиарабского заговора. А вы в особенности.

— Да что я-то ей сделал?

— Вы лично ничего. Но вы служите в полиции, а она уверена, что, если бы ее брат не был арабом, причина его смерти была бы уже раскрыта.

— Над этим стоит задуматься. — Лантье прикусил губу. — Если бы из окна выбросился Ив Сен-Лоран, нашим шишкам было бы труднее закрыть дело.

— Согласитесь, она права.

— Не совсем.

— Но в какой-то мере права?

— Родство с Бухилой, конечно, не помогает, — вздохнул полицейский. — Слушайте, я ведь сказал, что большую часть жизни прослужил в этом городе. Однажды в четыре часа утра, на стройке, я пытался задержать мальчишку, которого застукал на краже радиоприемника из машины. Меня окружила толпа. Подобное случалось со мной и на арабских, и на французских территориях, если можно их так назвать. И должен вам сказать, что страшнее было в арабском окружении. Не спрашивайте меня, почему. Мне было страшно — и все. Если на вас набросится, потрясая кирпичами, сотня хулиганов, вы все-таки предпочтете, чтобы они были вашими соотечественниками. По крайней мере вы будете надеяться, что с ними удастся договориться. Если же вас ненавидят только за то, что им не нравится цвет вашей кожи или ваша религия, то договариваться не стоит и начинать. Если честно, первым вашим побуждением будет застрелить кого-нибудь из них — только для того, чтобы получить передышку и немного поразмыслить. Сейчас же у нас эти сторонники Бухилы, разыгрывающие из себя бдительных, юнцы со смешными нарукавными повязками, женщины в чадрах… Только посмотришь на них, и сразу поймешь, как они ненавидят нас. В десять раз хуже…

— Так вот, значит, в чем подоплека того, что случилось с Ахмедом?

— Косвенно. И это создает атмосферу, которая благоприятствует Вадону. Позвольте привести вам другой пример. Мои ребята видят парочку беров, разъезжающих в роскошной машине. — Он использовал слово, которым иммигранты обычно называют сами себя. — Они останавливают их. Спросите: почему? Да потому, что вероятность угона этой машины берами почти в одиннадцать раз выше, чем… чем французами. И это не мое личное мнение, это статистика. Изредка случается прокол, и тогда страдает ни в чем не повинный уважаемый молодой араб. Газеты поднимают шумиху, но потом все повторяется. Никого в администрации это не волнует, потому что они знают: полицейский исполнял свои обязанности. Это очень глубокое предубеждение.

— Значит, беров можно убивать, и никому до этого нет дела?

— Бенгана выбросился из окна, — раздраженно уточнил Лантье.

— И, к вашему сведению, свидетельница-бродяжка заявила, что те двое, что убили полицейского, были североафриканцами. А ведь он, не задумываясь, бросился одному из них на помощь.

Что-то в интонации Лантье заставило Билла пристальнее вглядеться в его лицо, он нахмурился и медленно кивнул.

— Это убийство, я вижу, и в самом деле не дает вам покоя. Да?

— Работа полицейского опасна, — голос Лантье понизился до шепота, — он сознательно шел на риск. Его семья имеет право требовать, чтобы были расследованы все обстоятельства и убийца понес наказание. Но когда то, что должно быть сделано, не делается только потому, что ничтожный политикан использует полицию как свою собственную службу безопасности, меня это бесит.

— Так бесит, что вы призвали на помощь вашего покорного слугу, убийцу-психа, — мрачно улыбнулся Билл.

— Так точно, — рассмеялся полицейский. — Вы такой же сексуальный маньяк, как я воскресший Иоанн Креститель. — Он полез в карман пиджака и вытащил листок бумаги. — Вот. Если вы решились игнорировать мой совет, это пригодится вам.

Билл развернул узкий листок бумаги, пробежал его глазами. Неясным почерком на нем были нацарапаны два адреса. Он вслух прочитал их и в упор взглянул на Лантье. Полицейский утвердительно кивнул и взял Билла за рукав.

— Сделайте одолжение, не забывайте, пожалуйста, того, что я рассказал об этом человеке. И главное, не втягивайте ее, — он кивком показал на Кельтум, — в наши дела. Не втягивайте, если не хотите, чтобы отец ее страдал больше, чем он уже страдает. Этот тип, — он постучал пальцем по бумаге, — убьет ее и мокрого места не оставит, а мне это совсем не улыбается. Помните, на карту поставлена моя пенсия, — продолжал он, улыбнувшись и погрозив Биллу пальцем. — Если кто-нибудь узнает, чем я занимаюсь, со мной будет покончено.

— А насчет меня как?

— Если он убьет вас, — заржал полицейский, — его объявят героем. — Он резким движением протянул Биллу руку. — Удачи вам. Пожалуйста, отнеситесь к этому серьезно и будьте крайне осторожны.