Страница 33 из 35
Ох ты и форсун! Ох и воображала...
— На том стоим. Мы ведь не кто-нибудь. Служивые. Кадровые.— Ленька звонко щелкнул каблуками щегольских сапог, круто, по-военному повернулся и исчез. И только тут я вспомнила, что забыла спросить про бандитов. Сколько их и кого они в облаве убили и ранили. Ну вот ворона-кума! Теперь опять жди, когда кто-нибудь придет.
Ждать пришлось недолго. На другой день мне сняли гипс и выписали домой с костылем. Пришла за мной не Тоня, а бабушка, опять приехавшая из деревни. Она-то мне все и рассказала.
Бандитов было всего пять. Шестая — Захариха-просвирня. А седьмой— рыжий Прокоп Козлов, неведомо как затесавшийся в шайку. Шел в монахи — попал в бандиты. В перестрелке у Змеиной горы был убит один молодой пограничник да легко ранен в руку Петя-футболист. Вот тебе и «видимо-невидимо». Ну и тетя Паша! Вот сочинительница. А Тонька наша теперь уж наверняка выскочит замуж. Петя-то герой.
Все жители района с нетерпением ждали суда над бандитами. Предугадывали приговор. Отец Аленки Чемодановой пытался утешать деда Козлова. Говорил, что Прокопа к расстрелу не приговорят, потому что он пристал к бандитской шайке единственно по своей серой несознательности. Дед Козлов сказал утешителю: «Отчепись, барин. Не бередь ты мою душу. Прокопа у меня нет. Помер Максим, и леший с ним. Дурную траву — с поля долой».
Следствие товарищ Пузанов держал в строжайшем секрете. Но все равно слухов в поселке было множество. А что — правда, что — выдумка, за то никто поручиться не мог. Ясно было только с Пашкой Суханиным и его сообщниками. Это враги открытые. Кулацкие сыновья, сбежавшие с высылки, чтобы свести счеты, с кем доведется. Душу потешить, а там — куда кривая вывезет. Прокоп Козлов тоже не представлял особой загадки. Подкулачник. А вот Захариха!.. Вряд ли только из-за водки она помогала суханинской шайке.
Старожилы поселка вспоминали, что первыми приютили Захариху сердобольные Надины тетки. Так оно и было в голодном двадцать втором году. А теперь барышни Прянишниковы только руками разводили: «Мы ж православные. Беженка безродная с младенцем на руках да к тому же вдова красноармейская. Вот и пригрели. И на место умершей просвирни-бобылки пристроили. Дело божье». Вот и всё. А прошлого Захарихи никто не знал. Из каких-то неведомых источников вдруг возник слух, что Захариха — не Захариха, а дочь разбогатевшего нездешнего живодера— Матрена Курносенкова и не красноармейская вдова, а, наоборот, ярая белогвардейка. И что Ленька не ее сын. Не иначе как Захариха где-нибудь украла младенца, чтобы легче было спрятаться на новом месте. Вот и разберись тут суд праведный...
Петя-футболист теперь ходил к нам каждый день как домой. Тонька сейчас же ему под раненый локоть самую мягкую подушку-думку подсунет, а потом уже глаз не сводит со своего суженого-ряженого. Совсем с панталыку сбилась. То пересолит, то недосолит. Бабушка на нее не сердится. Помалкивает. И к Пете она стала заметно ласковее. На третий день после ареста бандитов бабка моя спросила Петю, когда же их будут судить.
— Не скоро,— ответил Петя. — И не у нас. Ленинград их затребовал. Завтра отправка. Там размотают змеиный клубок.
Разумеется, об этом в тот же вечер от меня узнали мои друзья, и решили мы не прозевать отправку. Интересно поглядеть на Пашкину шайку-лейку. Враги — какие они?..
На другой день с самого утра наша компания дежурила у ворот тюрьмы. Люська наскакивала на меня: ; — Эх ты! Не могла у Пети спросить, когда будет отправка. Торчи тут теперь целый день. Жарко ж...
Я оправдывалась:
— Так ведь поезд-то в двенадцать! Другого нет.
Рассудительный Вовка Баранов возразил:
— А откуда ты знаешь, что их повезут пассажирским? Может быть, из Пскова специальный вагон подадут. Тюремный. С решетками, чтоб не убежали.
— Тоже верно.
Давайте пока в лапту сыграем,— предложила Надя. — У меня мячик с собой.
Не до мячика,— отмахнулся Вовка.
Мы уселись на обочине травянистой канавы как раз напротив железных глухих тюремных ворот. Все молчали, кроме Люськи. Та все еще меня пробирала за непростительное ротозейство. Дина не выдержала:
— Отвяжись ты от нее наконец! Куда нам торопиться? Экзамены позади. Мы теперь вольные казаки.
— Вон Ленька Захаров идет,— сказала Надя. — Он, наверное, знает...
Ленька важничал в своей пограничной одежде. Сказал с пренебрежительной усмешкой:
— Не вашего ума дело, мелочь пузатая.
Он уселся рядом с Вовкой, достал из кармана галифе пачку папирос «Сафо», распечатал и, явно кому-то подражая, постучал мундштуком папиросы о пачку. Прежде Ленька в открытую не курил. Разве где за углом или в школьной уборной. Люська съехидничала:.
— Новую жизнь начинаешь?
Ленька, не удостоив ее ответом, предложил папиросу Вовке.
Не балуюсь,— отрезал Вовка.
Леня, не кури,— тихо попросила Надя. — Это же вредно!
Пусть травится, обормот,— сердито сощурила глаза Дина.
Ленька обратился ко мне:
— Зин, закурим, что ли?
Я молча отвернулась. И Ленька не закурил.
— Где ж твои верные адъютанты? — спросил его Вовка Баранов.
Ленька беспечно махнул рукой:
— А ну их! — И вдруг во весь голос запел:
Погуляли, подурили —
До свиданья, девочки!
— Уезжаешь? — спросила его Люська.
Ага. В Псков. Учиться и работать там буду. Пограничники пристроили. Может, и до дела дойду.
Дойдешь, если милиция не остановит,— съязвила Люська. — Смотрите на него: деловой человек Леонид Захаров!
Шиш тебе,— ухмыльнулся Ленька.— Был Захаров да весь вышел. Я теперь Леонид Пушкинский! Ясно? Повторите, мадмуазель!
О, господи!
Уж лучше тогда Пушкин.
Хорош Пушкин — второгодник.
— И на третий, наверное, остался, атаман беглый
Ленька внимательно оглядел нас всех по очереди. Тихо сказал без улыбки:
Побить вас, что ли, на прощанье?.. Так ведь заплачете, бобики.— Он вытащил из кармана гимнастерки какую-то бумажку и потряс ею у Люськи перед носом:—-Читай, коли грамотная!— Бумажка пошла по рукам. «Леонид Пушкинский решением педсовета Пушкиногорской НСШ переведен в шестой класс без экзаменов..;» Подпись директора. Печать. Все честь по чести.
Как же так?—пожала плечами Люська. — Ты ж всю зиму не учился!
По-твоему, я сидел на заставе и даром хлебал пограничные жирные щи?.. Учился. Да еще как! И в наряд ходил. В собачник. С собачатами работал. Ох и цуцики!.. Век бы не расстался. Махонькие. Скулят. Посажу за пазуху двоих, а то троих—пригреются, сопят, как ребятишки все равно. Как возьмут на действительную— попрошусь в школу собаководов.
Лень, расскажи про заставу!
Но послушать Леньку не удалось. Откуда-то вынырнул Васька Мальков. Как всегда, озабоченный, рыжий чуб потный, веснушки блестят, как маслом смазанные.
— Вы что здесь делаете? — строго сощурил он зеленые глаза. — Почему не на площадке? Для кого я ее устроил? Пионерскими делами пренебрегать? Бездельничать?
— Нужна нам твоя площадка, как рыбе зонтик! — запальчиво выкрикнула Люська.
Васька ощетинился:
Что ты сказала?!
А то и сказала. Мухи там с тоски дохнут.
Правильно,— поддержала ее Дина. — Когда мы с Зиной «Овода» читали, так изревелись. А ты как тетерев: «бу! бу! бу!» — никакого впечатления.
Согласен. «Овода» надо читать не вслух. Вот сегодня «Чапаева» будем читать...
Читали! По три раза. У Зинки есть.
Можно и другое придумать...
Ты придумаешь! Опять заставишь Юрку Белкина про покойников да убийц рассказывать» Надя вон боится ночью спать одна,— укорила я Ваську. -
Да я-то при чем? Это ж Конан-Дойль!
А нам-то что?
Не хотим. В лагерь хотим!
До лагеря еще десять дней. Что ж, так и будете бить баклуши?
— Так и будем.
Кончилось тем, что Васька уселся рядом с Ленькой и тоже стал ожидать отправки бандитов. Подошли Ленькины адъютанты. Потом три старушки. Приковылял сторож Ефремыч. Приплелся Федька Погореловский. А к двенадцати часам у тюремных ворот стояла уже целая толпа. Васька возмущался: