Темные зеркала. Том второй

– Я – человек.

– Почему же такой неуверенный голос? – спросил он. – Человек обычно не сомневается в своей принадлежности к данному роду.

– Я... м-м-м... крошка в горло попала. Но я – человек, это точно.

– Тогда пошли, – кивнул он.

– Куда?

– Искать еще человека.

А что мне было делать? Конечно, я потащился за ним, надеясь по пути выведать у него, как можно больше. Потому что, если не обращать внимания на его внешний фанатизм, выглядел он, довольно разумным. И больше никого вокруг не наблюдалось.

Мы шли, и шли, и шли. И я все говорил с ним, вот как с вами сейчас. Рассказывал о своей беде. И о литературе, и еще немного о бессмертии, которое будет мне обеспечено, если удастся отсюда выбраться. Он больше молчал. Да нет, что я говорю, он не проронил ни слова. Как если бы я шел вместе с собакой или роботом. Тоже мне, человек выискался, который звучит гордо. И так мне надоело его высокомерие, что я остановился, повернулся к нему лицом и напрямую спросил: – Что, черт побери, здесь происходит?

Вот так прямо невежливо, без церемоний спросил. – Что происходит? – Он опустил фонарь на землю. – Ты не понял, почему я молчу? Потому что до сих пор ты не задал ни одного вопроса, так что было говорить? Просто болтать? Но ты и так наболтал кучу разного. Зачем же еще и мне сотрясать воздух? Тебя это раздражает, выводит из себя? Но, почему же ты не задал прямого вопроса? Тебе, кажется, нужен ответ?

Он просто заел меня нравоучениями. Нудный философ! Вместо того, чтобы просто ответить, он долго мусолил мое “неправильное восприятие действительности и любовь к досужим беседам”. Стало быть, ему позволялось сотрясать воздух. Что он и доказал получасовой речью. Однако никакого ответа на свой вопрос я так и не получил.

В конце концов, он выдохся. И тогда я снова спросил: – Что происходит? – Что происходит? – переспросил он. – Разве ты не знаешь, что время теперь материализовано? А разве ты не знаешь, что пространство и время взаимосвязаны?

Он подошел к ближайшему дому и постучал по ставню. Никто не ответил. Тогда он распахнул ставень и палкой разбил оконное стекло. Осколки давно упали на землю, но его палка продолжала ударяться о что-то твердое. – Видишь? – назидательно сказал он. – Там камень. И внутри – камень. И никого в доме нет, потому что нельзя жить внутри камня. – Почему? – бессмысленно спросил я. – Потому, что внутри камня нет пустот, – с готовностью ответил он. – Я не об этом спрашиваю! – заорал я. – Почему там вообще этот чертов камень? – Потому что, они истратили свое время. Нет у них больше времени. Кончилось. И их тоже нет. – Куда же мы идем, если все так плохо? Может, стоит остаться здесь и спокойно умереть? – Не стоит, – покачал он головой. – Нужно идти, чтобы двигаться. – Да зачем двигаться! – Чтобы дойти до моего дома. Я тебя приглашаю.

Диоген жил просторно, можно даже сказать – богато. Судя по пустым гулким комнатам его дома, он почти не тратил положенное ему время, а откладывал его на черный день. Возможно, собирался жить вечно. Такая бережливость показалась мне подозрительной. Не знаю почему, но философов я считал людьми безалаберными, живущими какими-то абстрактными идеями и витающими в облаках. Диоген настоящий, между прочим, жил в бочке, и его это удовлетворяло. Он ни за что бы не стал копить свое пространство-время, а отдал бы его нищим. Диоген здешний нищих терпеть не мог, о чем поведал мне по пути, а что ходил днем с фонарем, так это просто из-за плохого зрения. Вот так-то.

Только мы переступили порог, как мой новый знакомец полез под кровать. Что он там делал, сказать не могу, потому что мне удалось расслышать лишь приглушенные восклицания. Наконец, таинственная возня под кроватью прекратилась.

– Вот оно, – сказал пыльный Диоген, протягивая мне пачку пожелтевших страниц. – Здесь все про это написано. И еще про того, кто все это сделал.

– Про того, кто материализовал время?

– Про него, будь он неладен. Про Крона.

Услышав это имя, я выхватил у него из рук пачку измятых бумажек и с удивлением узнал в них вот эту самую древнюю рукопись.

– Стало быть, вот эту самую? – эхом отозвался Пал Палыч. – Ну у вас, батенька, и развороты. Однако любопытно, ничего не могу сказать. Появление рукописи в изуродованном городе – это, конечно, находка. Так что там про Крона?

– Он и оказался тем негодяем, который материализовал время, – уныло ответил Рене Маори. Он слишком долго жил, ну и выучился на нашу голову. И решил, что время ему необходимо для решения какой-то сверхважной задачи. И эту задачу он по сю пору решает и никак не может решить.

– Это вы только что придумали?

– С такими вещами не шутят, – грустно покачал головой Маори.

Итак, времени больше не было. Нет, это звучит слишком патетически! Времени не было в нашем обывательском понимании. Осталось нечто – вода, превращенная в лед, застывший пламень, сгущенный воздух. И это было недоступно моему разуму.

Диоген ухватил меня за руку, и мы побрели по кривым улицам, вглядываясь в зеленое небо. И тут я впервые заметил то, на что не обращал до сих пор никакого внимания. Всегда справа от нас, заметьте только справа, в какую бы сторону мы ни повернули, на темном нагромождении камней высился мрачный замок. Как бы мы ни кружили, он был повернут к ним одной и той же стороной, и обойти его было невозможно. Я задумался над этим странным оптическим явлением, но объяснения не нашел. Диоген на мои расспросы отговорился туманным словом “иллюзия”, что не внесло никакой ясности в мои размышления.

Кажется, какие-то люди попадались на нашем пути. Не могу сказать точно кто, но какое-то мелькание происходило. Я был рассеян, сбит с толку, а ненормальное освещение только усугубляло трудности восприятия.

Но на одного из прохожих мне все-таки пришлось обратить внимание. Дорогу нам загородил старикашка в сером больничном халате. Его птичью голову украшал поредевший седой венчик волос, напоминающий попугайский хохолок. Воспаленное лицо с красными глазами наводило на мысли о сумасшедшем доме. Его взгляд блуждал где-то над нашими головами, а руки не знали покоя, словно у плохого актера, сопровождающего монологи заученными жестами. Я прислушался к его бормотанию:

– Я держал стены, чтобы не ушел день. А они узнали и забрали Розу ветров. Она была на карте, но один из них сорвал ее и нацепил себе на грудь. Корабли тонут! Им не вернуться. Они уходят в море и тонут в нем, потому что некуда плыть. Боже! Уходят и не возвращаются. Но, тс-с-с! – он прижал палец к губам и подозрительно оглянулся. – Только я один знаю об этом... Я, – он ткнул себя в грудь сжатым кулаком, – я держал стену, чтобы не ушел день.

Он вдруг заметался, словно исполняя какой-то танец, протиснулся между нами, крепко стукнув меня в плечо, и с воплями удалился.

– Местный дурачок? – поинтересовался я вяло. Честно говоря, на ответ я не рассчитывал.

Но к моему удивлению, Диоген с готовностью ответил:

– Помешавшийся буддист. Не смог решить ихнюю буддистскую задачку то ли на созерцание, то ли на логику (хотя откуда у буддистов логика?) – времени не хватило, ну и..., – он развел руками. – Время-то – тю-тю... Теперь не нам принадлежит.

Такой ответ меня не удовлетворил. Было что-то в словах старика, дающее тень надежды. Какой-то намек на решение проблемы. Но я никак не мог ухватить суть и повторял про себя: “Я держал стену...”. Да где же она, эта стена?

– Ерундой занимаешься, – сказал Диоген, уже некоторое время поглядывающий исподтишка. – Не там ищешь. С точки зрения философии, слова, которые ты услышал, лишь констатируют свершившийся факт, хотя бы и в завуалированной форме, но не предлагают никаких действий для устранения этого факта. Они отталкиваются от прошлого, охватывают настоящее, но не затрагивают будущее.

– Как можно изменить будущее, не зная прошлого?

– Хорошая фраза. Емкая. И глупая. – Немедленно отозвался он. – Как долго ты еще намерен изучать прошлое, которое всем известно и понятно?