Повесть Вендийских Гор

Конан сунул за пазуху один сосуд.

— Больше, больше! — требовал Серзак. — Это же целое состояние!

— Для меня важнее самому остаться целым! — сказал Конан, схватил старика в охапку и понесся с ним к выходу. Золотая дверь со скрипом закрывалась. Видимо, толчки включили какой-то скрытый механизм.

Прямо перед ним грохнулась стальная колонна и Конан перескочил через нее, едва только она достигла пола. Серзак принялся молиться и ругаться — все быстро и вперемешку, одним тоном.

Конан успел проскочить в дверь в последний момент. Старика он сунул сквозь щель первым, за что в благодарность получил сильный удар по колену, а затем протиснулся сам, чувствуя, что если задержится хоть еще на мгновение, то услышит хруст собственных костей.

Серзак карабкался по лестнице, не вставая с четверенек. Конан рывком поднял его и Серзак пошел выпрямившись, но сильно шатаясь.

Плита наверху принялась закрываться.

Киммериец поступил прежним способом. Сказитель опять ругался и молился, но когда они выбрались в коридор, не стал лягаться, а самостоятельно освободился от хватки Конана и понесся к выходу. Каменные плиты на стенах, на потолке и на полу коридора шевелились, как если бы они были чешуей гигантской рыбы. Качало, словно на корабле в бурю.

Арка закрывалась.

Серзак бросился к ней с завидной скоростью, ни разу не упав. Наверное, раньше он был хорошим моряком, подумал Конан. Больших трудов ему стоило сохранять равновесие и он при всем желании не мог опередить своего старшего спутника.

— Быстрее, быстрее! — выкрикнул Серзак, как только оказался по ту сторону арки.

Диск в нише вращался. Луч, падавший из отверстия в потолке, то и дело прерывался. Сквозь отверстие обильно сыпался песок. На плоском шестиугольном камне под отверстием скопилась уже изрядной высоты песчаная пирамида.

Дверь в зал Ангираса медленно поднималась, иногда останавливаясь. Серзак подбежал к ней и ловко, словно акробат, сделав кувырок, перепрыгнул. Конан перевалился тяжелее, да и когда он это делал, дверь поднялась выше.

— Бутыль цела? — спросил Серзак.

Конан вспомнил о том, что находится у него за пазухой и понял, почему у него так болела грудь. Он ощупал бутыль. Как ни странно, она была цела. Умели древние делать стекло, ничего не скажешь, недаром так высоко ценились немедийские стеклянные украшения.

Конан кивнул.

49

Медный гонг в зале Внешних Ритуалов трепетал, бросая дрожащие блики сквозь проломленную стену на пол зала Ангираса. Серзак с молодой прытью перепрыгивал через куски железного бога и обломки стен. Его серая хламида сползла с плеч, волочилась по полу, но так ни за что и не зацепилась. Прыгнув на булыжную мостовую двора с опрокинутым троном, Серзак пошатнулся и принялся делать замысловатые движения, словно танцевал безумный танец. Конан, спрыгнувший со ступенек следом, поддержал сказителя и вернул ему равновесие. Но тут же сам едва не упал. Мостовая напоминала поверхность моря. Она была неустойчивой и удержаться на ней было почти так же сложно, как на канате.

Безглазые распотрошенные трупы, казалось, пытались ожить. Обезумевшие крысы метались среди них, подпрыгивая и кусая друг друга.

Серзак опустился на четвереньки и проделал в таком положении путь за ворота. Только за ними он поднялся.

Конан пытался идти по-человечески. Ему претило уподобляться презренному псу даже в подобной ситуации.

— Берегись! — крикнул Серзак.

Левая створка ворот, висевшая на двух петлях из десяти, покачнулась, петли лопнули и створка стала падать. Тень от нее метнулась к Конану, словно ястреб. Северянин не успел ничего подумать. Он отпрыгнул, повинуясь животному страху, не удержал равновесие и опрокинулся на спину. Створка упала рядом с ним, с хрустом раздавив десяток трупов. Из-под нее потекла кровь. Конан тотчас вскочил. Взгляд его случайно вернулся назад. Опрокинутое кресло поворачивалось вокруг своей оси, уходя под землю.

Поднялся ураганный ветер. Флаги с лапами белого тигра хлопали. Сорванные жестяные вывески кружились в воздухе как осенние листья. Черные птицы метались в воздухе. Черепа на площади сталкивались друг с другом. Две башни Облачной Обители, торчащие над домами, шатались. Непрерывно стоял звук, будто задвигают крышку каменного гроба.

Город умирал. Шаги отдавались эхом. Падала черепица с крыш. Слышался нарастающий шум, словно быстрая приливная волна накатывала на пологий берег.

Трещина побежала по стене дома и стена стала падать. На противоположном доме тоже появилась трещина. Падающая тень заставила Конана отскочить. Он нечаянно толкнул Серзака и услышал о себе много лестного. Мостовая улицы, как прежде мостовая двора перед дворцом, стала подобна поверхности моря, а в следующий момент вздыбилась, как будто море раздвинула гигантская всплывающая рыба.

Конан посадил Серзака себе на шею и помчался по улицам с быстротой и ловкостью обезьяньего бога. Некоторые дома уже были разрушены и ноги Конана ступали по грудам обломков, из-под которых иногда торчали части человеческих тел.

Облачная Обитель все еще возвышалась над городом. Врата были закрыты. Конан бросился вдоль городской стены, по боковой улочке с низкими домами, большинство из которых уже превратилось в развалины.

Серая громада дворца проваливалась в землю. Земля словно стала мягкой как глина и втягивала в себя то, что когда-то вышло из нее — камни, животных и людей. По обломкам отчаянно прыгали крысы, но темных провалов появлялось все больше и больше, и крысы одна за другой падали в них. Самая высокая башня дворца скрылась и в том месте, где он находился возникло что-то вроде водоворота. На миг, когда Конан балансировал на качающейся плите, ему почудилось, что это — рот земли, он будто заметил над ним глаза, но потом провал стал больше. Город падал в него все быстрее.

Башни Облачной Обители покачнулись. На Конана снова скользнула падающая тень. Он оглянулся, не совсем ловко развернувшись, потерял равновесие и полетел оземь. Серзак соскочил с него.

— Кром справедливый! — воскликнул Конан, заметив, что внешняя стена города заваливается в их сторону.

Серзак дернул его за плащ, но киммериец уже и без того, полностью осознал опасность. Он сделал единственное, что мог — прыгнул из положения ниц, пользуясь всеми четырьмя конечностями.

На излете он задел Серзака и они вместе покатились по груде обломков, оставшейся на месте дома. Груда от толчка стронулась и поехала вниз. Подвал у дома был весьма велик. Конан первым достиг дна подвала. Городская стена обрушилась на груду и на людей повалились обломки. Не очень большие. Ранения оказались незначительными. Ухо Серзака выглядело плачевно, из него рекой лилась кровь, но ее удалось быстро остановить.

Земля под подвалом раскачивалась.

— Такое впечатление, что мы пьяны! — заявил Серзак. — Меня качает, как травинку на ветру! Кажется, у меня сейчас будет приступ морской болезни.

Конан полез вверх. Серзак не отставал от него. Они взобрались на остатки городской стены и увидели равнину за ней. Мир вне города ничуть не изменился. Волновались травы, тянувшиеся до самого леса на низких холмах. Шумели низкие деревья и кусты. Блестели ледники на вершинах гор.

— Ничего не изменилось, — заметил Серзак.

Большой обломок плиты, на котором стоял сказитель, внезапно с треском раскололся. Серзак закричал, болтая ногами в воздухе, и успел изрядно сорвать голос, прежде чем понял, что никуда не падает. Конан держал его за капюшон.

— Я не мог позволить тебе скрыться с драгоценными бутылями, — заявил киммериец.

— Значит, ты все-таки поверил мне! — воскликнул Серзак. — Поверь мне еще раз — я знаю, где выгоднее всего сбыть наш товар. Правда, мы обязательно должны оставить немного элексира себе… Ну, хотя бы для того, чтобы скрасить мою старость невинными утехами. Утолить голод, гнетущий мою немощную плоть…

Они сошли на равнину. Она не раскачивалась, никуда не ехала, вела себя прилично и спокойно, что после городского безумства было непривычно. Серзак ощутил острый приступ морской болезни и был вынужден скрыться в невысоком кустарнике. Конан обернулся к городу. Он находился уже ниже уровня равнины, от него ничего не осталось, кроме стремительно движущихся по кругу мелких обломков, центр впадины располагался на месте дворца. То тут, то там вздымались фонтаны песка и щебня. Город проваливался в преисподнюю, откуда тысячу лет назад его извлекла безумная прихоть и воля Горкана и куда он теперь закономерно возвращался.